— Речь твоя, старец, красива, но бесполезна. Зря ты пытаешься смутить меня и толкнуть на преступление. Если даже у нас общие праотцы, то кровная связь для меня ничто в сравнении с ревностным служением Большому Дому, с долгом перед Владыкой — Хранителем Кеме, с порядком, установленном благими богами…
Проговорил это Питхор Иосепт и почувствовал, что остался в комнате один, как перст, а старец то ли скользнул в потайную дверь, то ли испарился, будучи всего лишь призраком.
Не успел правогласный начальник воинов вернуться в храмовый зал, как его обступили солдаты, не смеющие показать лица.
— Господин наш, прогневали мы этого бога бесчинствами в его доме…
Храм, где были ободраны даже стены, мало чем напоминал святилище, которое нашли они здесь утром.
Алтарная завеса была разорвана, за ней в полумраке проглядывался лишь какой-то ящик. Украшенный крыльями и поблескивающий золотом, а еще источающий смутную угрозу.
— Почему это не вынесено до сих пор? — полковник свел брови воедино.
— Так вот же, господин, — офицер Джедефхор махнул рукой.
То, что совсем недавно было солдатами полка Пта, теперь представляло месиво, негодное для сохранения в виде благородных нетленных останков. Неведомая сила подбросила воинов вверх, а по пути они вскипели и лопнули, так что на пол вернулись жалкие ошметки.
Джедефхор едва продавил в закостеневшее горло:
— Здесь мощная магия. Нужны жрецы, которые смогут разрушить ее силой Пта.
— Ну, так тащите сюда полковых жрецов!
Страх набухал в полковнике на дрожжах недоумения — как всемогущий Пта допустил такое?! Происходящее никак не укладывалось в его планы бодро рапортовать Большому Дому о том, что Ковчег уже движется в сторону Кеме для вечного упокоения в каком-нибудь из храмов Амона.
Жрец — уэб Хардедеф — заставил себя поискать, однако когда он разглядел красноречивое месиво, то побледнел, даже позеленел ввиду изрядной смуглоты.
— Ну, работайте, отец святой, — напористо сказал полковник. — Вам и четки в руки.
— Мне кажется, надо пригласить войсковых жрецов…
— А мне не кажется.
— Сегодня мой теменной тысячелепестковый лотос может и не раскрыться, чтобы принять лучи Пта, — Хардедеф попробовал квалифицированно увильнуть.
— Чтобы ожидать, когда наступит просветление, не надо быть жрецом. Тем более, главным полковым. Дело ведь в знаниях. Насколько я понимаю, сила Пта в тех священных именах, которые вы призовете своими устами…
Жрец почти обреченно хлопнул в ладони. И тут же дьяки гон-нутеры подхватили ритм. Пта, в отличие от чинных Амона и Ра, любил энергичное служение. Хотя любому египетскому богу были бы мерзки непристойные телодвижения, выкрики и визги, которыми отличаются поклонники азиатских божеств, финикийской Астарты и аккадского Мардука.
Немного погодя, казалось, заклинательное дело пошло на лад, дьяки были в ударе, курильницы активно дымили ладаном.
— …Пта — драгоценность в лотосе, Пта — свет небес, Пта — хранящий наши Ка в Сердце своем, Пта — милующий и спасающий…
Гор-гебы стройно вторили уэбу. И вот Хардедеф сокровенными словами отверз свой Ка, который поймал луч Пта, и теменной тысячелепестковый лотос озарился божественным светом. Жрец взмыл на цыпочках — словно воздушные элементы его тела потянулись к небесной Нут из оков Геба… и упал на невидимую завесу алтаря.
— И полный порядок, — обгоняя события, шепнул Джеди.
Хардедеф будто бы прошел уже сквозь завесу и… удар был настолько силен, что жрец в миг превратился в лужу горячей дымящейся слизи на полу.
— Ну и ну! — осталось произнести присутствующим.
Гор-гебы и гон-нутеры бросились врассыпную из чуждого им святилища. Стали поодиночке сматываться и солдаты.
— Давайте-ка все вон отсюда! — поторопил их начальник полка и пожаловался неизвестно кому: — Только на желчь мне действуют, бестолочи.
Немного погодя в храме не осталось никого, кроме Питхора Иосепта и Джедефхора.
— Что мы пока имеем с разорения храма, кроме небольшого количества золота, которого и в Египте за глаза хватает? — задумчиво произнес Джеди. — Железо — и то нам пригодилось бы больше…
— Я сделаю все сам, — наконец приговорил сам себя Питхор Иосепт.
Подчиненный испугался:
— Что вы, господин мой полковник? Вам что, злой Сет свистнул в ухо? Нельзя…
— Можно. Если бог израильтян не испепелил всех нас, едва мы сунулись в храм, значит, он хочет, чтобы египтяне забрали Ковчег. Но только не как победители, не как крутые гордецы.
— Я думаю, господин мой полковник, подойдете вы к завесе как гордец или как человек, уподобившийся по скромности скарабею, вы все равно превратитесь в квашню. Самое плохое тут, что никаких благородных нетленных останков из вас уже не получится, и великий Озирис никогда не возьмет ваш Ка в свою лодку, плывущую в вечность. И станет ваш Ка бесприютным духом, питающимся кровью…
— Это не слишком вдохновляет, Джеди, но и тебе неплохо бы подышать свежим воздухом.
Подчиненный не без облегчения вымелся из чужого святилища, где не осталось никого и ничего, кроме военачальника и сурово блестящего ящика.
Питхор Иосепт призвал помогать ему всех известных богов, затем обреченно сделал шаг через завесу. И ничего. Еще шаг — и как будто пространство сзади потончало, побледнело, стало зыбким, но Ковчег не желал делаться ближе. А сверху принялись заглядывать баран-Амон, павиан-Тот и бык-Пта. Звериные ноздри жадно втягивали ароматы этого мира.
Еще вперед. То, что за спиной, — потекло, заструилось, и вскоре уже напоминало стаю разноцветных переливающихся пузырей, которые разлетались, слетались, сливались и делились. Но Ковчег не стал ближе ни на локоть. Головы Амона, Тота и Пта утратили четкие очертания, обернулись вихрями, смерчами пустыни, втягивающими и вновь выбрасывающими переменчивые образы этого мира.
Один шажок — и пузыри сзади полопались, осталась игра каких-то сияний. Но Ковчег будто оттолкнулся от человека. Амон, Тот и Пта растеклись струями, не слишком отличимыми от остальных переливов.
Питхор Иосепт понял, что исчезает, как туман на холмах Ханаана поутру. В этих переливах не было ничего собственного, ничего, имеющего отношение к нему. Оказалось, что мир нарисован кем-то ради забавы. И тут он вспомнил: одинокий человек — Один Бог. Есть лишь два источника напряжения, которые творят жизнь.
Лишь тогда он смог подступиться к Ковчегу. И пока шел навстречу чужой святыне, чувствовал, как поселяются упорство и сила в ногах, руки насыщаются мощью, уши — многозвучием, глаза — пестротой красок, как родится новая воля в сердце и желание понимать в голове. Первое, что он понял — те сущности, что играют миром, играют и им. Рано или поздно, когда от их власти освободится достаточное множество душ, игроки пожелают сыграть последнюю партию, партию на уничтожение. И тогда людям особенно понадобится Ковчег.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
