— Он уже сделал это в Амстердаме. Кроме того, он скоро будет твоим зятем.
— Это ничего не значит. Томас Дженсен тоже мой зять, но он не работает в компании.
— Он по собственной воле оставил компанию, — спокойно вставила Ленни. — Как только умер Оуэн. Но он до сих пор держатель акций и член совета.
— Я прошу тебя сделать это, — продолжала Эллисон.
Наступило молчание. «Какова мать, такова дочь, — думал Феликс, — холодная и независимая. Они не просят любви. Ничего удивительного, что я не люблю их».
Но он все еще продолжал гордиться ими, как делал это все двадцать четыре года. Это чувство никогда не увядало, и сейчас он даже считал, что это разновидность любви. Стоило ему увидеть их вместе, идущими по улице и заставляющими людей обращать внимание на их элегантные с прямыми плечами фигуры, его охватывало ощущение успеха и власти, которые он испытывал, только, когда обходил свои отели. Он становился больше, заметнее, ему завидовали: «Вот Феликс Сэлинджер, он превзошел своего отца, расширив его империю отелей; он изменял эту империю, освобождаясь от небольших владений и сосредоточиваясь только на больших. Он превзошел своего отца даже в семейной жизни — жена его отца умерла через десять лет после свадьбы, а у Феликса до сих пор жива».
Вот и сейчас, слушая свою жену и дочь, говорящих по телефону с бостонским акцентом, который звенел у него в ушах, его вновь охватывали знакомые благостные чувства, потому что только благодаря ему они стали такими: богатыми, много путешествующими, изысканными и, кроме того, носили фамилию Сэлинджеров. Они не были нежными или уступчивыми, но они составляли часть его империи; они были нужны ему для полноты счастья. Тем более что в последние годы в цепочке отелей Сэлинджеров появились некоторые бреши, и Феликс нуждался в жене и дочери больше, чем когда-либо, как доказательстве того, что несмотря ни на что его всегда и везде ждал успех.
Он смотрел на снег, который шел за окном, делая неясными очертания домов, через дорогу. «Белое Рождество, — размышлял он. — Свадьба на белое Рождество. Жаль, что моя дочь не девственница; она даже не пытается соблюсти внешние приличия: открыто живет с человеком, которого никто не знает, объявила о своей помолвке по телефону, позвонив в День благодарения, планирует приехать в Бостон за неделю до свадьбы. Что ей приходится скрывать?»
— Что ты скрываешь от нас? — резко спросил он ее.
— Ты все время спрашиваешь меня об этом. Ничего не скрываю. Бен — чудесный человек, все чудесно. Я просто хочу быть с ним как можно больше, хочу начать нашу жизнь самостоятельно, отдельно от всех. Столько всего случилось дома — моя жизнь с Тедом была ужасной ошибкой, потом умер дедушка, потом эта заваруха с… его завещанием. Мысль, что снова может случиться что-то плохое, приводит меня в ужас, поэтому я хотела, чтобы с Беном у вас все было хорошо. — Она помолчала. — Неужели ты не можешь этого понять?
— Ты права, — сказала Ленни, — но было бы правильнее сказать нам об этом давным-давно. Ты скрывалась от нас столько времени, а я была бы только рада за тебя, я имею в виду мы…
— Я знаю.
Снова наступило молчание. Феликс прислушивался к слабым шорохам на линии в тысячи миль, разделяющих их.
— Но это уже в прошлом, — спокойно добавила Эллисон. — Я больше от вас не скрываюсь. Мы едем домой и будем жить в Бостоне и видеться с вами все время. Я просто хотела быть уверенной, что у Бена будет работа. Он сказал, что сам найдет что-нибудь, когда мы устроимся, но с какой стати ему это делать? У нас есть компания, и он тоже имеет к ней отношение. Он будет доволен, если станет вице-президентом службы безопасности; не думай, он ничего против этого не имеет. Это я решила, что ему нужно доверить что-то более важное. Финансы или еще что-нибудь в этом роде. Что-то крупное. И чтобы зарплата была большая.
Феликс заерзал на стуле.
— О зарплате вообще разговора не было. И ты меня не заставишь обсуждать этот вопрос именно сейчас.
— А я и не заставляю. Я решила упомянуть об этом, потому что Бен не будет сам поднимать эту тему. Он вообще ничего не говорит, но я знаю, его очень волнует то, что у меня гораздо больше денег, чем у него.
— Тогда ему придется или примириться с этим, или искать способы зарабатывать много денег самому. От меня он ничего лишнего не получит, тебе ясно?
— Куда яснее, — резко ответила Эллисон. — В нашей семье на первом месте бизнес. Чувствам совсем не остается места. Вообще-то Бену это понравится: он не очень сентиментален. Вполне вероятно, что вы с ним очень хорошо поладите.
— Я бы хотела поговорить о свадьбе, — вмешалась Ленни прежде, чем Феликс успел ответить. — Мы устроим обед дома за день до свадьбы и завтрак после церемонии. Конечно, приглашены только члены семьи, но мы не так часто сейчас собираемся все вместе… Может быть, ты хочешь, чтобы я пригласила кого-нибудь из твоих друзей?
— Нет, только наша семья, — ответила Эллисон. — Бен просто непреклонен в том, что церемония должна состояться в узком кругу и без всякой шумихи. Я еще не видела таких людей, которые бы так не любили общество, как он. Роза звонила вам? Я написала ей и попросила вернуться к нам на эго время, чтобы приготовить свадебный обед.
— Да, она звонила. Была очень довольна, что ты вспомнила о ней.
Феликс слушал, как они обсуждали меню и скромную церемонию в их гостиной, а также покупки, которые Эллисон хотела сделать сразу же по приезде в Бостон. Обычно на этом он вешал трубку, но сегодня продолжал слушать, растерянный и немного обеспокоенный, услышав в голосе Эллисон незнакомые ранее нотки уверенности в себе и хладнокровия. Весь этот треп о том, что у него появится сын, не стоил и гроша. Взамен он не получал ничего, считал он; он терял дочь, которую, как он думал, знал довольно хорошо. Волна гнева на этого Бена Гарднера захлестнула его. «Она ведь даже фамилию возьмет его», — подумал он.
— До свидания, папа, — услышал он голос Эллисон. — Увидимся на следующей неделе. Да, папа, — ее голос изменился, стал просящим и тонким, — прошу тебя, будь с Беном поласковей. К нам обоим. Я жалею, что не хотела вас познакомить пораньше, но так получилось, и я не могла уже ничего изменить. А Патриция такая противная…
— Эллисон, она твоя двоюродная сестра, — сказала Ленни.
— Извини. Но она лицемерка и все намекала на что-то плохое, когда мне было так хорошо. А я не понимала, почему должна защищать человека, которого люблю, от людей, которые ничегошеньки о нем не знали. Поэтому я не хотела ни с кем встречаться. Мне было так проще. Я понимаю, что обидела вас с мамой, я прошу у вас прощения, но с этим уже покончено, и мы начнем все сначала. Поэтому я надеюсь, что ты будешь… любезным.
