уже упомянул выше, при нашем возвращении из общества граф, против своей привычки, не зашел ко мне в спальню, но сразу же отправился к себе. Приказав слугам раздеть его, он заметил, что еще слишком рано для того, чтобы спать; улегшись на софе, он вновь принялся вспоминать все обстоятельства истории с бароном. Он не мог успокоиться и некоторое время еще мучил себя, пытаясь представить все последствия сегодняшнего вечера. Однако постепенно мысли его возвратились к Каролине, и, переходя от одной приятной мечты к другой, он наконец уснул.
Спать на софе было неудобно. Примерно через час он пробудился, еще довольно сонный и в убеждении, что, по своей привычке, лежит на софе в моей комнате. Взяв свечу и увидев на ней нагар, он извинился передо мной, пожелал мне доброй ночи и потом очень осторожно спустился по лестнице, чтобы лечь в постель, никого не потревожив.
Войдя в комнату, где продавщица галантерейного товара сладко почивала в объятиях влюбленного барона, и заметив, как изменилась комната, он направился все же к постели, дивясь своей сонливости, по причине которой, как ему мнилось, все предметы казались преображенными; радуясь предстоящему ночному отдыху, он стал раздеваться. Тихо раздвинув занавески, он, как обычно, переставил к кровати столик со свечой, чтобы ему удобней было ее погасить, уже находясь в постели. Но так как возле самой кровати валялся сапог барона, столик накренился, свеча съехала вниз и упала, угодив барону прямо в лицо.
Можно себе представить, с каким воплем тот пробудился. Граф, желая поймать свечу, чтобы не загорелась постель, только в этот момент обнаружил, что кровать занята. Как же велико было его удивление, когда ему навстречу подпрыгнул белый ночной колпак и он узнал барона. Граф был и до того возбужден, но теперь его изумление по поводу новой дерзкой выходки барона перешло в ярость. Граф обрушился на него с проклятиями, а потом ринулся в угол, где оставил свою шпагу, не обнаружил ее, принялся искать повсюду, но поскольку шпага так и не нашлась, он, увидев шнур от колокольчика, с такой силой дернул за него, желая вызвать слуг, что шнур оборвался. Не понимая истинной причины своего нового приключения, он положил примерно наказать барона.
Барон тем временем поторопился выбраться из постели; он оказался счастливей, чем граф, поскольку ему удалось найти свою шпагу. Вообразив, что и тут граф является его соперником, он вознамерился сразиться с ним насмерть. Пока его прекрасная подруга кричала что есть мочи, зовя на помощь, барон в рубашке атаковал бедного графа, который в одной руке сжимал еще свои штаны, а в другой — трость барона, вынужденный ею парировать удары. Однако трость была отменно крепкой, а граф был отличный фехтовальщик. Встав в позицию, он ринулся на своего противника, не думая о том, что у него в руке всего лишь трость, и нанес ему такой сильный удар, что барон схватился обеими руками за бок и во все горло принялся звать на помощь.
Дама, вопли которой не прекращались, стала ему вторить еще громче. Она не сомневалась, что одно-два ребра ее Адониса этим ударом непременно сокрушены. Итак, она кричала во всю силу своих легких. Теперь проснулись все, кого не пробудил звонок графа. Один за другим в комнату вбегали люди в ночных рубашках. Казалось, они весьма охотно готовы были поспешить на помощь хозяйке дома. Некоторые уже стали подступать к графу с вертелами и ухватами, когда наконец шум разбудил моего кучера, который спал поблизости от лошадей. Также встревожились мои и графовы слуги. Кучер вскочил, взял свой длинный кнут и нашел комнату, из которой доносился шум. Так как он был исполинского роста и столь же силен, взглянув через головы всех, он обнаружил графа в величайшей опасности. Пробиваясь к нему, он попросту хватал своих полуодетых противников за ноги и отшвыривал их в сторону, и это положило конец схватке. Еще несколько движений и ругательств, которые перекрыли шум, — и все было кончено. Враги его побросали оружие и пустились наутек.
Едва граф освободился от своего противника, он немного задумался. Наконец он заметил, что находится не в своей комнате. Присутствие дамы, которую он еще не вполне узнал и которая так и продолжала кричать, находясь в постели, заставило его удвоить внимание. Он подошел к кровати, чтобы вытащить ее оттуда. Но едва она предстала перед ним в ночной сорочке, как граф тут же понял все обстоятельства. С присущей ему галантностью он попытался утешить сердитую и пристыженную красавицу, наговорил ей множество учтивостей и любезностей и, поскольку перед ним были некоторые ее прелести в полной наготе, пылко обнял ее.
В эту минуту я вошел в комнату со шпагой в одной руке и со свечой в другой, за мной следовали вооруженные слуги. Они разбудили меня сразу же, как только заметили, что постель графа пуста. Более забавного происшествия я никогда еще не наблюдал. Сначала попались мне навстречу некоторые служащие лавки, которые, полуодетые, вприпрыжку убегали прочь. У дверей я встретил моего кучера, который, пристально глядя на то, что происходило в комнате, от смеха держался за бока. Посредине комнаты стоял барон, также схватившись за бок, но совершенно по другой причине. Наконец я увидел и графа, который, одетый только в ночную сорочку, нежно и ласково обнимал полуобнаженную даму. Она все более и более заливалась краской, но не от гнева; бросая на отлично сложенного графа жадные взгляды, она позволяла ему себя целовать и, похоже, была недовольна лишь тем, что находилась не в кровати, а подле нее и что в комнате было слишком много наблюдателей. Увидев меня во главе толпы слуг, она стыдливо вскрикнула, высвободилась из объятий графа, прыгнула в постель и задернула завесы.
Первым делом я бросился на помощь бедному барону. Граф, не переставая смеяться, принялся мне помогать, но пострадавший был так слаб, что едва мог говорить. Он жаловался на невыносимую боль, и действительно — из раны обильно струилась кровь. Я тут же послал за хирургом, мы одели пострадавшего и, так как лежащая в постели дама объявила, что не желает его больше терпеть в своей комнате, отвели его в карету и, всячески выражая свое сочувствие, доставили домой, где передали в руки слуг.
Хоть мы и постарались, чтобы о происшествии не было никаких слухов, наши хлопоты оказались напрасны. На следующее же утро история со всевозможными добавлениями была у всех на устах. Куда бы мы ни являлись, повсюду приносили нам поздравления, и
