воспитанием, были охвачены безмерным страхом. Впрочем, мое мужество при виде их страха лишь удвоилось. Смеясь, я вернулся к своему другу, отворил дверь и осветил ему путь. Однако даже он вдруг отступил, побледнев, на два шага назад, и все, кто был на лестнице и подле нее внизу, облились холодным потом. Тут же остались только мы трое и еще один слуга, который был особенно предан маркизу и не желал покинуть его в минуту опасности. Но то, что мы увидели, действительно потрясало воображение. Некая чудовищная громада с кроваво-красным ртом и огненными глазами надвигалась на нас. Не знаю, возможно, что прежний, но уже прошедший испуг придает чувствам небывалую остроту; однако я вскоре сделал наблюдение, которое немало уменьшило мой страх.
Во-первых, явление сие было слишком гротескно. Намеренный обман удается, но чрезмерный всегда терпит провал. Я не мог не отметить, что обликом монстр напоминает великана, с которым желал сразиться Дон Кихот[202]. Эта забавная мысль, которая пришла мне в голову наряду с другими, пробудила у меня подозрение. Тут же, осветив помещение, я увидел, как еще один отступил в сторону и скрылся в смежной комнате. Она, как мне было известно, имела потайную дверь в покои маркизы, откуда было можно выйти прямо в сад; и мы сейчас находились в помещении, служившем маркизу кабинетом. Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, и тут же я заметил исчезновение больших серебряных настольных часов, украшавших комнату, которые, я помнил, еще стояли тут незадолго до того, как мы отправились в сад ужинать, что и привело меня к окончательной догадке.
Я взял заколебавшегося маркиза за руку и сказал:
— Клянусь жизнью, это воры; взгляните: ваши часы пропали.
Он тут же заметил пропажу, и мы со шпагами в руках атаковали ряженого, но у него оказалась большая дубина, которой он превосходно парировал наши выпады. Поскольку в комнату тотчас вошли слуги с факелами, я уже не нуждался в моем и метнул его прямо в лицо противнику, что несколько попортило его головной убор, выбило стеклянные глаза и открыло перед нами весь обман. Увидев это, я отшвырнул в сторону свою шпагу и крепко ухватился обеими руками за его дубину. Маркиз последовал моему примеру, мы атаковали детину со всех сторон и, повалив его на пол, пытались побороть. Он в отчаянии сопротивлялся с необыкновенной силой. Будь он вооружен, он мог бы убить нас наверняка. Однако теперь, имея дело с четырьмя противниками, вскоре сдался. Сдавленным голосом он попросил пощады. Маркиз пообещал ему, что обойдется с ним милостиво, и тогда детина поведал, что принадлежит к воровской шайке из пяти человек, которая сегодня намеревалась ограбить и поджечь замок, — короче, он рассказал все, что знал и что можно было легко угадать.
Связав разбойника и оставив его под надзором слуг, маркиз и мой друг бросились в комнату, надеясь настичь его сообщников, а я заторопился вниз по лестнице, чтобы послать других слуг им на помощь. Повсюду царила мертвая тишина. Ни одной живой души вокруг. На лестнице стояли несколько светильников, брошенных во время бегства. Внизу у подножия ее я нашел одну даму, которая лежала в обмороке; чуть поодаль, почти в том же состоянии, находился дон Антонио. Заслышав мои шаги, он накрыл платком голову и в смертельном страхе дожидался конца.
— Готовься к смерти, дон Антонио! — вскричал я, приближаясь к нему.
— Ах, минуй меня на этот раз! — пробормотал он едва внятно.
— На этот раз не будет тебе спасенья! — смеясь, отвечал я ему своим естественным голосом. Узнав меня, он снял платок с головы и воззрился на меня в изумлении, после чего сказал с величайшей радостью:
— Ах, любезный граф! Живите еще много лет! Вы, однако, мило надо мной подшутили.
Я пересказал ему вкратце все обстоятельства и указал на лежавшую без чувств даму. Он тут же оживился, вскочил и, сама любезность, поспешил к ней.
Я нашел слуг, которые разбежались по всему саду, и призвал их на помощь маркизу. Что касается дам и кавалеров, то они опять собрались в садовом павильоне и со страхом ждали развязки. Когда я вошел, все громко вскрикнули. Никто не предполагал увидеть меня, но все приготовились увидеть привидение. Никогда не видел я более примечательной сцены — условности и различия меж полами были позабыты. Все забились в угол комнаты и сидели там съежившись: чопорнейшие из девиц на коленях у своих возлюбленных, вечно вздорящие супруги в теснейшем и теплейшем соприкосновении и злейшие враги и соперники в самом дружественном объятии.
Наконец меня узнали. Послышались оживленные возгласы:
— Ах, так это вы, граф!
Можно представить, с каким изумлением и с какими выражениями радости я был принят. Сие происходило, разумеется, не из симпатии ко мне, но от счастья видеть, что смертельная угроза миновала. Я коротко обрисовал случившееся, и тут же вошел наш друг со своей дамой под руку.
— Дон Антонио был также при этом?! — воскликнул кто-то.
— Разумеется, он сыграл главную роль, — ответил я.
Дон Антонио тут же вообразил, что я ничего еще не успел рассказать; мои слова он принял за похвалу своему мужеству, поклонился и с полной беззастенчивостью принялся живописать собравшимся приключившуюся историю с изменениями и добавлениями собственного сочинения. Общество с беспримерной терпеливостью выслушало ее до конца. Тем временем в дверях показался граф и также принялся слушать, не проронив ни слова. Он незаметно кивнул мне и, когда я вышел к нему, сказал, что придумал, как заставить дона Антонио провести ночь несколько иначе, чем тот предполагал.
Для этого были уже сделаны некоторые приготовления, и осталось только подать знак маркизе, что мне отлично удалось, когда я вернулся в павильон. Она поняла меня как нельзя лучше, и, возможно, мы предварили ее желания: настолько дон Антонио успел досадить всем.
С нашим возвращением все вновь пришли в доброе расположение духа. Мы бодро вернулись за стол, изредка обмениваясь впечатлениями о всеобщем страхе и хваля отличившихся героев происшествия. Ничто не придает больше смелости, как только что миновавшая опасность. Чуть ли не каждый из нас был готов хоть сейчас бросить вызов всей преисподней с ее чертями, и лишь единицы не провозглашали во всеуслышание, что привидений, скорее всего, не существует, так как несколько минут назад имели счастье убедиться в их человеческом происхождении. Нетрудно догадаться, чей голос звучал громче всех. Дон Антонио заявил, что ему был смешон наш страх и что
