– Правда? – спросил он, доверчиво, как дитя.
– Еще бы, – ответила я. – Мы будем вместе учиться. Увидишь. В конце концов мы будем счастливы.
Он позволил мне ласково уложить его на подушку и накрыть покрывалом. Закрыл глаза, но продолжал крепко сжимать мою руку.
– Не бросай меня, – сказал он.
– Не брошу, – ответила я.
– Никогда не бросай меня, Сара, – жалобно сказал он.
Вскоре его рука отпустила мою, и через пару минут он уснул и засопел. Я вспомнила про приятеля па, который захлебнулся рвотой во сне, и перевернула голову Перри на тонкой льняной подушке набок, чтобы он не лежал на спине. Потом на цыпочках вышла из комнаты, тихо спустилась в холл и отворила парадную дверь, за которой меня ждал Море. Увидев меня, он выставил уши.
Грум подсадил меня в седло, и мы направились в парк в молчании. Я по привычке двигалась вместе с Морем и, удержав его, когда мимо нас, слишком близко, пронесся доверху груженный фургон, подумала о Перри. Я думала о нем с нежностью и жалостью. С любовью и сочувствием. Но какая-то крохотная часть меня заговорила голосом цыганки с жестким лицом, цыганки, которая всегда была неподалеку, в глубине моей головы.
«Он слабак и дурак», – произнес этот голос.
Он еще спал, когда я вернулась, но горничная леди Клары поднималась по лестнице с горячим шоколадом для ее милости.
– Я отнесу, – повинуясь порыву, сказала я и забрала поднос.
Леди Клара уже проснулась, она улыбнулась, увидев меня.
– Сара! Доброе утро! Как приятно видеть тебя в столь ранний час! Как от тебя пахнет конем! Дорогая, прошу, пойди к окну и немного проветрись!
– Простите, – сказала я, смутившись. – Наверное, это от сапог.
– Разумеется, – приветливо сказала она. – Но не будем об этом. Уверена, ковры отстираются.
Я покраснела.
– Не дразните меня, леди Клара, – сказала я. – Вы хотите сказать, мне не следовало приходить?
Она улыбнулась.
– Нет, – ответила она. – Я всегда рада тебя видеть, даже если от тебя пахнет гунтером. Позвони, пусть принесут еще одну чашку, и расскажи, зачем ты так рано пришла со мной повидаться.
Я дождалась, пока служанка принесет еще одну чашку, разольет шоколад, вручит леди Кларе утреннюю почту и удалится, а потом глубоко вдохнула и начала:
– Я хотела поговорить о Перри.
Леди Клара подняла на меня ясные невинные голубые глаза.
– Он не вернулся домой прошлой ночью? – холодно поинтересовалась она. – Он пьян? Проигрался?
– Нет! – воскликнула я. – Я сегодня нашла его на крыльце. Он добрался домой, но пьян вусмерть.
Она кивнула и жестом велела налить ей еще чашку шоколада.
– Он пьет все больше и больше, – сказала я. – И, кажется, он очень несчастлив. Я не могу не думать, что жизнь в городе ему крайне вредит. Ему нужно чем-то заняться. Все, что он делает за день, это ездит со мной кататься днем и потом уходит вечером. Больше ему делать нечего.
– Так больше ничего и нет, – заметила леди Клара. – Он ведет жизнь молодого джентльмена, живущего в свое удовольствие. Что он, по-твоему, должен делать, Сара? Ходить за плугом? Заняться шелкоткачеством?
Я пожала плечами.
– Не знаю, – сказала я. – Но он меньше пил, пока мы были в Хейверинге. Он так заболеет, леди Клара. Он с каждым днем бледнеет и худеет. Я видела тех, кому было очень плохо от пьянства. И не хочу, чтобы такое случилось с Перри.
Она внезапно встревожилась.
– Нет, пока он не обзаведется наследником – безусловно, – сказала она.
Я вгляделась в ее лицо. Она не шутила. Она говорила всерьез.
– Что? – растерянно спросила я.
– Не «что», – немедленно отозвалась она.
– Простите, – сказала я. – Я хотела сказать, прошу прощения?
Она кивнула.
– Если Перри умрет, не оставив наследника, поместье отойдет брату моего покойного мужа, флотскому офицеру, – сказала леди Клара. – Мне останется только вдовий дом Хейверингов, а он сейчас почти в руинах, и тебе придется искать другого мужа, который позволит тебе управлять твоей землей, как ты пожелаешь.
Я смотрела на нее, открыв рот.
– Вы так говорите, как будто Перри вам совсем безразличен, – сказала я.
Леди Клара опустила взгляд на вышитое покрывало постели.
– Это едва ли имеет значение, – холодно уронила она.
– Он ваш сын! – воскликнула я.
Она подняла на меня глаза, и на ее лице появилась улыбка – но не в глазах.
– Это значит крайне мало, или вовсе ничего, – сказала она. – Когда он станет совершеннолетним, в его руках окажется мое состояние. Разумеется, я хочу, чтобы он устроился так, как мне подходит, разумеется, я хочу, чтобы он был жив и удачно женат. Разумеется, я его не люблю. Он беспечный самовлюбленный ребенок, но через четыре года он станет моим повелителем. Разумеется, я не могу его любить.
– Он говорит, вы любили Джорджа, – обвинила ее я. – Он думает, что вы его никогда не любили, а любили Джорджа.
Она пожала широкими белыми плечами.
– Не особенно, – сказала она.
Потом посмотрела на мое пораженное лицо и улыбнулась.
– Мы с тобой чем-то похожи, Сара, – сказала она. – Мы обе пришли к богатой жизни, узнав совсем другую жизнь, куда менее удобную. Мы обе – холодные женщины. Я думаю, ни одна из нас не может позволить себе роскошь испытывать страсть к мужчине или любить другое живое существо. Мне нравятся мои дети, я вижу их недостатки, но они мне нравятся. И к тебе я питаю привязанность. Я уважала мужа и повиновалась ему. Но я никогда не забывала, что живу в мире, где женщин продают и покупают. Я поклялась себе, что когда мой муж умрет – а я выбрала в мужья человека постарше, надеясь, что переживу его, – я больше не выйду замуж. Буду свободной. Я хотела быть свободной от власти мужчин.
Она замолчала и посмотрела на меня.
– Именно по этой причине я хотела помочь тебе освободиться от мистера Фортескью, – сказала она. – Брак – это выход для тебя, Сара. Брак со слабаком, вроде Перри! Если захочешь держать его в трезвости и трудах в деревне, думаю, у тебя это получится. Если захочешь откупиться от него и отослать его подальше, тоже сможешь: он покорный. Он тебя не побеспокоит. И, пока я получаю свое содержание, я тебя тоже беспокоить не стану.
Она прервалась и улыбнулась мне, но глаза у нее были ледяные.
– Почему ты смотришь на меня как на чудовище, Сара? Ты думала, я любящая мама? Думала, я его обожаю? Тебя это так потрясло?
– Не знаю, – нетвердым голосом произнесла я. – Я думала, что люди жестоки друг к другу, когда живут в нужде. Когда я жила с рабочими людьми, я думала, что они такие суровые, потому что им вечно не хватает денег. Не хватает времени любить друг друга, думать о том, как сделать близких счастливыми, делиться. Я думала, у господ все по-другому.
