Мистер Ферсли позволил себе вяло улыбнуться.
– Разумеется, милорд, – сказал он.
Перри придержал для меня дверь, когда мы выходили из конторы, а потом мистер Ферсли проводил нас до экипажа и стоял, кланяясь, на улице, когда мы отъезжали.
– Знаешь что? – весело произнес Перри. – Если они смогут понестись к контрактам на всех парусах, нет причины, почему бы нам немедленно не пожениться.
Я согласилась.
– Повидаюсь с викарием, – с внезапной уверенностью сказал Перри. – Высади меня по дороге домой, и я зайду к ректору, или к викарию, или кто он там. Ты все равно хотела поскорее обвенчаться, Сара. Я спрошу, когда мы можем пожениться.
Я помолчала. Высоко, поверх грохота телег и колес я снова слышала предостерегающий певучий звук. Он громко раздавался в моей голове. Я потрясла головой, чтобы прогнать его, но не смогла от него избавиться.
– С тобой все хорошо? – спросил Перри.
– Ничего, – сказала я. – Да, можем пожениться в этом месяце. Ступай, поговори с приходским священником, Перри. Я хочу домой, в Широкий Дол. Хочу, чтобы мы как можно быстрее вернулись домой.
– Пропустишь рождественские балы, – предупредил он меня.
Я улыбнулась.
– Не настолько они мне интересны, Перри, – честно сказала я. – Я лучше буду на Рождество в Широком Доле.
– Ну, тогда посмотрим, что скажет викарий, – радостно произнес он и потянул шнур, чтобы кучер остановил экипаж.
– У тебя с собой случайно нет денег, Сара? – спросил Перри. – Мне нужно отдать долг, я проиграл в карты. Я бы хотел все сразу уладить.
Я открыла ридикюль. Внутри лежал кошелек, а в нем пара золотых соверенов, которые я взяла, чтобы расплатиться с портнихой.
– Держи, – сказал я, протягивая кошелек Перри.
На мгновение я вспомнила времена, когда деньги мне доставались трудом и тратились медленно. Вспомнила, как выпрашивала денег у па, как нам пришлось заключить сделку, что я усижу на необъезженной лошади за пенни. Вспомнила, как она плясала, задрав юбки, как шарила по карманам, как притворялась, что потерялась на углу, когда мимо шли старые толстые дамы. Но все это было давно. Теперь я легко отдавала золотые соверены, словно забыла, как тяжело они, бывало, доставались.
– Ты прелесть, – довольно сказал Перри.
Экипаж остановился, и он выпрыгнул, не дожидаясь, пока опустят подножку.
– Скажи маме, что я не буду к обеду, – сказал Перри. – Пойду повидать викария, а потом у меня дела.
Я кивнула и помахала ему, когда экипаж тронулся.
Так я в первый раз дала ему денег.
31
И не в последний. Он в тот вечер явился домой поздно, даже позже нас, а мы зевали после скучного бала и ужина в половине первого ночи. В ту ночь мы с ним не увиделись. Но в полдень на следующий день он постучался ко мне в комнату и вошел. Я сидела перед зеркалом, поправляя шляпку.
Перри рассеянно кивнул горничной, она сделала перед ним книксен и безмолвно вышла из комнаты. Я посмотрела на Перри в зеркало. Не думала, что овладею этим навыком, навыком господ, получать, что нужно, даже не попросив об этом.
– Сара, у тебя при себе много денег? – внезапно спросил Перри. – Я на мели, я вчера опять проиграл.
Я взяла перчатки и расправила их.
– У меня цело почти все содержание за три месяца, – сказала я. – Но оно мне понадобится, чтобы оплатить счета. Мы с твоей мамой покупаем платья с тех пор, как приехали в Лондон.
Перри кивнул. Глаза у него снова были красные, руки слегка дрожали.
– Будь душечкой, одолжи мне, – сказал он. – Мне деньги нужны сегодня утром, завтра я тебе все верну.
Я замялась.
– Думаю, я не должна этого делать, Перри, – сказала я. – Ты потратил уже больше своего содержания на игру, думаю, нужно разобраться с долгами, прежде чем наделать новых.
Он рассмеялся, но улыбка его была печальна.
– Черт, Сара, не говори как мама! – взмолился он. – Я никогда и не делал вид, что смогу остаться в границах своего содержания. Если ты относишься к своим денежкам как пай-девочка, это не значит, что я могу сберечь свои.
Я расхохоталась.
– Я не пай-девочка, – сказала я. – Я просто не думаю, что снова увижу деньги, если они окажутся у тебя в кармане.
Перри улыбнулся.
– И что? – беспечно сказал он. – Когда мы поженимся, у нас будет сколько угодно денег, и я тебе тогда все отдам.
Я повернулась к нему лицом, отложив перчатки.
– Пустой разговор, – благоразумно сказала я. – Ты ведь игрок, ты и свое состояние спустишь, и мое. Игроку денег всегда мало.
Он покаянно повесил голову.
– Знаю, – мрачно ответил он. – Не читай мне проповедь, Сара. Такая в Лондоне жизнь. Играю и пью. Я столько задолжал, что уже и сосчитать не могу, сколько набежало. Один мой приятель продал мои расписки меняле, и тот теперь требует с меня долги с процентами. Я в западне, Сара. Хоть бы нам выбраться без беды.
– Тебе нравится играть? – спросила я.
Я видела тех, кто почти разорился на игре, хотя ставил всего по пенни, и мне делалось дурно, когда я видела, как в больших лондонских домах ставят сотни фунтов.
– Нет, – искренне признался он. – Мне, пожалуй, нравится выигрывать, но проигрывать я ненавижу. И ненавижу проигрывать по-крупному. Поверь мне только раз, Сара, я рассчитаюсь по стольким долгам, по скольким смогу, и больше играть не стану.
– А ведь захватывает, правда? – спросила я.
Я гадала, прав ли Уилл – не в крови ли у Перри склонность к игре?
– Когда проигрываю, нет, – грустно ответил он. – Я этим занимаюсь, просто чтобы провести время, ведь все кругом играют, ты же знаешь, Сара!
Я кивнула. Это было правдой.
Люди ставили на карты и на кости. Я была среди тех, кто бросает тысячи фунтов на стол, споря, появится ли леди Фэншо еще раз на людях в том отвратительном зеленом платье. Я считала, что Перри играет, потому что это – часть его лондонской жизни. Он не был игроком по натуре. И я могла увезти его из Лондона, увезти от игры и пьянства.
К тому же – я обещала, что не брошу его. Он просил меня остаться с ним навсегда. Мы были обручены. Я не хотела все испортить, пожадничав и не дав ему горсть гиней.
Я открыла правый ящик туалетного столика.
– Вот, – сказала я.
Мое ежеквартальное содержание в виде золотых монет лежало в кошельке, запертое в шкатулке для драгоценностей. Она открывалась ключом. Кошелек позвякивал, он был тяжел от монет. В нем лежало пятьдесят золотых соверенов; мистер Фортескью щедро оценивал мои нужды.
– Можешь взять сорок, – сказала я. – Я должна что-то заплатить портным, не то мне тоже выставят проценты по ссуде.
Перри поймал мою руку и поцеловал ее, прежде чем взять кошелек. Я отняла руку, и он не попытался меня удержать.
– Спасибо, – сказал он. – Это покроет самое худшее, а я в следующем месяце получу новое содержание, да и невезение мое скоро закончится, я знаю. Чувствую. В любом случае скоро мы поженимся, и я смогу получать деньги, не дожидаясь содержания.
