выбракованы на стадии отбора. По-настоящему ценные предметы на блошином рынке подбрасываются организаторами шоу в надежде, что конкурсанты их опознают. Эксперты и участники выступают скорее в качестве статистов, чем компетентных специалистов. Свои оценки «найденных» на рынке предметов они дают бегло и почти не обосновывают. В целом передача мало чему учит тех, кто любит блошиные рынки или интересуется стариной.
* * *
Реакции на нее телезрителей были преимущественно негативными[553]. Представление о критических замечаниях на передачу дает следующий развернутый перечень недостатков реалити-шоу:
1. Это очередной проект, цель которого – пиар «сбитых летчиков» и «недозвезд». Участники передачи сразу после первых пяти минут отходят на десятый план. Мне было бы интереснее смотреть на обычных людей.
2. Необъективная оценка экспертов. Во время процесса оценки участники перед экспертами озвучивают цену, которую они заплатили за вещи, и потом эксперты просто повторяют примерно эти же суммы. Было бы лучше, если бы эксперты сидели в отдельной комнате и не имели возможности узнать уплаченную сумму.
3. Прикид ведущей Регины Мянник. Утро. Грязный рынок. И она вся в просвечивающем мини-платье со стразами и в розовых туфлях на огромном каблуке. В 43 года надо одеваться как-то немного иначе. Элегантнее, что ли… И вообще – почему ведущие называют друг друга по имени-отчеству, а пытаются выглядеть на 20 лет?
4. Непонятно, когда это снимали. Скорее всего, год назад. Не люблю передачи, которые где-то валялись за ненадобностью, а потом их сняли с полочки, протерли пыль и втюхали зрителю. Умерла так умерла. Зачем тащить заранее провальный проект в эфир?
5. Хотелось бы видеть в качестве участников профессиональных барахольщиков, которые знают толк как в процессе, так и в вещах. Пока что участники – типа коллекционеры.
Еще мне кажется, что было бы гораздо интереснее, если бы каждый выпуск был в разных городах или даже странах. Пока что «Барахолка» выглядит дешевой поделкой, не представляющей никакой ценности – ни информативности в ней нет, ни куража. Отстой, короче. Хотелось бы увидеть в качестве звездной половинки Александра Васильева или его же в качестве ведущего. Вот он-то знает толк в таких вещах, и он бы мог дать кучу полезных советов и рекомендаций.
Ставлю передаче «Барахолка» две звезды и не рекомендую к просмотру. Скучно, неинформативно, пресно[554].
На этой скептической ноте можно было бы и поставить точку в истории о провале российской телепередачи о любви к старым вещам. Однако стоит заглянуть за кулисы плохо организованного реалити-шоу и задаться риторическим вопросом: а может быть, дело все же не только в топорной организации показа старинных и редких вещей?
* * *
«Эпоха тотальных войн», или «31-летняя война» 1914–1945 годов (Эрик Хобсбаум), нанесла предметной среде Российской империи серию ударов, которые уничтожили материально наиболее ценные вещи, превратив их немногие сохранившиеся остатки в антиквариат и ограничив редкими, крошечными островками музейных экспозиций. За три десятилетия случились две мировых войны и две революции, Гражданская война, массовый голод в среднем каждые 10 лет, волны массового террора, нормированное снабжение по карточкам. Все это осиротило, обесценило, разметало, вымыло из страны, уничтожило множество ценных предметов, превратило их в разменную монету крупных и мелких, легальных и преступных, добровольных и принудительных обменных и торговых операций. «Новая 30-летняя война» (Ганс Ульрих Велер) уничтожила массу ценностей, включая шедевры ювелирного, изобразительного и печатного искусства. За событиями «большой истории», разрушительными для предметной среды в СССР, стоят конкретные организации – исполнители конфискаций, реквизиций, продажи за границу, трофейного вывоза, уничтожения. Среди них ЧК, ОГПУ, НКВД, Гохран, «Антиквариат», Амторг, торгсин, СС, гестапо, Культурная палата Рейха и многие другие[555].
Так, состояние созданного в 1920 году Государственного хранилища ценностей Наркомфина (Гохран), аккумулировавшего драгоценности, изъятые ЧК и другими органами советской власти у государственных, церковных и частных собственников начиная с 1917 года, свидетельствует как о размахе реквизиций, так и о просторе для повреждения, уничтожения и расхищения произведений ювелирного искусства. Советский внешнеторговый деятель Георгий Соломон был поражен богатством и неразберихой в только что созданной организации:
Мы остановились у большого пятиэтажного дома. Я вошел в него и… действительность сразу куда-то ушла и ее место заступила сказка. Я вдруг перенесся в детство, в то счастливое время, когда няня рассказывала мне своим мерным, спокойным голосом сказки о разбойниках, хранивших награбленные ими сокровища в глубоких подвалах… И вот сказка встала передо мной… Я бродил по громадным комнатам, заваленным сундуками, корзинами, ящиками, просто узлами в старых рваных простынях, скатертях… Все это было полно драгоценностей, кое-как сваленных в этих помещениях… Кое-где драгоценности лежали кучами на полу, на подоконниках. Старинная серебряная посуда валялась вместе с артистически сработанными диадемами, колье, портсигарами, серьгами, серебряными и золотыми табакерками… Все было свалено кое-как вместе… Попадались корзины, сплошь наполненные драгоценными камнями без оправы… Были тут и царские драгоценности… Валялись предметы чисто музейные… и все это без всякого учета. Правда, и снаружи и внутри были часовые. Был и заведующий, который не имел ни малейшего представления ни о количестве, ни о стоимости находившихся в его заведовании драгоценностей…[556]
Несмотря на принудительное изъятие ювелирных украшений у «эксплуататорских классов» в революционной России, советские граждане и в 1920-х годах в приватном быту могли иметь значительные ценности дореволюционного происхождения. Об этом косвенно свидетельствуют советские декреты 1920-х годов о порядке реквизиций и конфискаций, которые определяли неотчуждаемую норму владения драгоценностями на одно лицо. Эти нормы могут и сегодня показаться сказочным сюжетом а-ля «Сим-Сим, откройся!» большинству граждан Российской Федерации. Каждому гражданину Советской России было позволено иметь почти 80 граммов изделий из золота и платины, немногим более 20 граммов жемчуга, 1,2 килограмма серебра и не более 3 каратов бриллиантов и других драгоценных камней[557]. Другими словами, с основной частью своих ценностей многие граждане СССР были вынуждены расстаться позже, а именно в 1930-х годах.
Специалист по истории торгсина Елена Осокина отводит этой организации не главную, но все же одну из ведущих ролей в радикальной деформации предметной среды в СССР. Скупая по заниженным расценкам у населения ценные предметы, обращая их в лом и валюту, продавая за границу, торгсин заработал на голоде в первой половине 1930-х годов без малого 300 миллионов золотых рублей, которые превышали стоимость импортного оборудования десяти индустриальных гигантов: Горьковского автозавода, Сталинградского тракторного завода, автозавода имени Сталина, Днепростроя, «Господшипника», Челябинского тракторного, Харьковского тракторного, Магнитостроя, Кузнецкстроя и Уралмаша[558]. «Звездные годы торгсина, 1933-й и 1934-й, покрыли около трети импорта этих лет»[559].
Последствия деятельности торгсина для предметной среды обитания советских граждан, по мнению Осокиной, были необратимы: «Образцы прежнего богатства и достатка отныне можно было увидеть в музеях, в семьях же остались лишь единичные, разрозненные, уцелевшие реликвии»[560]. Не менее сокрушительными были последствия исчезновения вещей-реликвий для функционирования семейной памяти – вместе с памятными предметами из семей исчезали и связанные с ними истории[561].
Неудивительно, что не только в позднем СССР, но и в десятилетия после его распада на постсоветском пространстве столкнулись две тенденции. С одной стороны, повышенный интерес к собственному семейному прошлому, поиск корней и изобретение генеалогий. С другой – краткость семейной памяти, которая редко простирается дальше поколения бабушек и дедушек и рубежа XIX – ХХ столетий[562]. Не исключено, что краткость семейной памяти, помимо прочего, объясняется дефицитом семейных реликвий досоветского происхождения.
* * *
Как уже отмечалось выше, такая ситуация получила отражение в состоянии современных российских блошиных рынков. За редкими (столичными) исключениями они являются характерными для конца XIX – первой половины ХX века традиционными рядовыми барахолками «для бедных» с предметами, неинтересными для любителей антиквариата и собирателей профильных коллекций. Старинные предметы если и появляются на блошиных рынках, даже в столицах находятся в состоянии, которое на обыденном языке европейских любителей барахолок позволительно оценить как «хлам». Такие вещи нельзя ни выставить в домашней витрине, ни выгодно продать, ни подарить без дополнительных вложений в реставрацию и компенсацию утраченных деталей. Так, например, на российских
