Почему четыре поцелуя, скажете вы, почему четыре поцелуя? Да потому что я хотел обуздать опрометчивую безудержную пылкость моей Музы, ведь она готова была сказать двадцать, не портя мне рифму, но мы должны держать Воображение в узде, как сказали бы Критики, вынося свой Приговор. Мне нужно было выбрать такое число, чтобы обоим глазам досталось поровну, и, если честно, по два — то, что надо. Представляешь, я бы сказал «семь», тогда получилось бы по три с половиной и было бы ужасно с моей стороны…
Это стихотворение обсуждается подробно в «Жизни Китса» сэра Сидни Колвина. Китс прочитал перевод, который приписывался Чосеру, «La Belle Dame Sans Merci» Алана Шатье, в котором «кавалер, не добившись расположения дамы, умирает в печали». В переводе на английский язык эти строки звучали так:
I came into a lustie green vallayFull offlouers… Riding an easy paasI fell in thought of joy full desperateWith great disease and paine, so that I wasOf all lovers the most unfortunate.
(Я оказался в красивой зеленой долине,Полной цветов… Спокойно сидя на коне,Я задумался о радости, полный отчаянияИз-за великого несчастья и боли, ибо я былИз всех влюбленных самым неудачливым.)
Есть и другие литературные источники баллады. В «Королеве фей» (II. 6) Спенсера волшебницу Федрию видит в лодке рыцарь Кимохил, когда идет по берегу. Он принимает ее приглашение войти в лодку, и они хорошо проводят время вместе. Она поет, шутит, надевает венок на голову, а потом — цветочную гирлянду на шею к большому удовольствию рыцаря. Когда они высаживаются на остров в «Покойном озере», дама уводит рыцаря в тень, убаюкивает его, положив его голову себе на колени, а потом оставляет его. Точно так же в «Смерти Артура» (IV.1) Мэлори поэт-пророк Мерлин «до безумства влюбился» в волшебницу Ниневу, которая завела его в грот и там заточила.
Эми Лоуэлл нашла еще один источник стихотворения в сказании «Пальмирин Английский», которое Китс, как известно, с жадностью читал. Пальмирин безумно влюблен в Полинарду, которую, как ему кажется, он обидел, и он изливает свою печаль, стоя на берегу под деревьями… «Такая сильная страсть завладела им, что ослабело его сильное сердце такую власть взяли над ним фантастические измышления, что он упал под ивами, словно мертвый». В другом эпизоде Пальмирин «увидел скачущую к нему на белой лошади девицу с развевающимися волосами и в смятых одеждах; а по дороге она кричала и плакала, наполняя небо печальными воплями». Ее подослала колдунья Евтропа, чтобы заманить рыцаря к себе. А ближе к концу сказания появляется описание королей и принцев, покоящихся в усыпальнице на Опасном острове, и это, похоже, и есть описание «pale Kings and Princes too» Китса.
В «La Belle Dame Sans Mersi» есть отголоски «Кубла Хан» Кольриджа (поющая девица и поэтическая медовая свежесть — «honey wild and manna dew» у Китса), строки Вордсворта («Her eyes are wild») и строки из «Пасторалей» Уильяма Брауна «Let no bird sing…» Однако самый значительный источник — баллада «Томас Рифмач», один из вариантов которой был опубликован сэром Вальтером Скоттом в «Песнях шотландской границы», а другой — Робертом Джеймиесоном в «Народных балладах». Томас из Эрселдауна был увезен королевой Волшебной страны на молочно-белом коне в сад, где она накормила его хлебом и напоила вином, укачала его на своих коленях и одарила поэтической проницательностью, но предупредила, что его принесут в качестве субботней жертвы аду, если он ступит на дорогу, что «лежит в стороне от морозного склона горы».
Китсу было двадцать четыре года, и у него ничего не ладилось. Ради литературы он забросил медицину, но начал сомневаться в том, что сможет себя содержать ею. «Ленивая праздность» завладела им. Он горел ревнивой собственнической страстью к «прелестной и элегантной, изящной, глупенькой, модной и непонятной… кокетке» Фанни Броун. Ей, несомненно, нравились его посвящения, и она хотела иметь его своим поклонником, но ее кокетство причиняло ему боль тем большую, что он не мог сделать ей предложение и потребовать от нее верности. «Четыре поцелуя» в стихотворении (обычное балладное число поцелуев — три), похоже, автобиографичны: вряд ли они выдуманы поэтом ради рифмы. Однако Фанни, по-видимому, частенько была безжалостна в ответ на его хозяйские замашки и даже, как он жалуется в письме, превратила его «сердце в футбольный мяч, кокетничая с Брауном», его другом. Таким образом, Belle Daте — отчасти волшебница Фанни Броун, которую Китс, используя метафору, посадил на своего Пегаса: ей и правда очень нравились его стихи, и она переписала одно или два из них в свой альбом.
Китс, когда писал своему брату Джорджу, который сам испытывал серьезные затруднения и был далеко от дома, всеми силами хотел скрыть, как сильна его страсть к Фанни и как плачевно состояние его здоровья вдобавок ко всем остальным неприятностям. Шестью месяцами раньше, во время изнурительного путешествия по Шотландии, он заболел туберкулезом, а вернувшись, обнаружил, что от той же болезни умирает его брат Том. Бывшему студенту-медику было известно, что от туберкулеза лекарства нет. Он видел лилеи на лбу Тома, чахоточные розы на его щеках, открытый рот, предупреждавший его об опасности, и он закрыл дикие глаза брата монетами, а не поцелуями.
В том же письме, в котором была записана баллада «La Belle Dame Sans Mersi», Китс упоминает о своей встрече с Кольриджем, прогуливавшимся возле Найгетских прудов с Грином, его бывшим преподавателем медицины. Сохранилась и запись Кольриджа об этом. Китс попросил разрешения пожать ему руку, желая унести с собой воспоминание об их встрече, и когда он ушел, Кольридж сказал Грину: «В его руке смерть». Он написал, что рука была «горячая и влажная», по словам самого Китса — это «лихорадочная роса» («fewer dew»). Таким образом, Belle Dame была также Чахоткой, чьи жертвы напоминали ему, что и он теперь входит в их число. Хотя еще целый год прошел до «смертельного предупреждения», то есть сильного легочного кровотечения, Китс наверняка уже понял, если бы он и мог содержать Фанни, то все равно с его стороны было бы неблагородно просить ее выйти за него замуж, тем более его чахотка осложнялась венерическим заболеванием, подхваченным за два года до этого в Оксфорде, где он навещал своего друга Бэйли, студента-богослова. Вот почему лицо Belle Dame бледно и тонко, как лицо Фанни, но при этом насмешливо и жестоко: оно было лицом жизни, которую Ките любил (в письмах к Фанни он называет ее Жизнью и Любовью), и лицом смерти, которой он боялся.
Но этот персонаж из ночного кошмара имеет и третье составляющее — дух Поэзии. Главным утешением Китса в его несчастьях, его всепоглощающей страстью и мощным оружием, которым он мечтал расчистить себе путь к любви Фанни, были его поэтические амбиции. Теперь Поэзия стала не доброй госпожой. В смятенном состоянии сердца и ума он не мог заставить себя сесть за романтическую поэму, которой, по примеру Мильтона, надеялся добыть себе славу. Незадолго до этого он прекратил работу над «Гиперионом», написав две с половиной книги, и признался своему другу Вудхаузу, что недоволен плодами своих трудов.
То, что Belle Dame представляла одновременно Любовь, Смерть от Чахотки (современной проказы) и Поэзию, подтверждается изучением сказаний, из которых Ките черпал образы для своего стихотворения. Похоже, он интуитивно чувствовал (не зная этого наверняка), что все они основаны на одном античном мифе. Королева Волшебной страны в «Томасе Рифмаче» была средневековой преемницей предкельтской Белой Богини, которая увозила священного короля в конце его семилетнего правления на свой остров Элисиум, где он становился пророчествующим героем. Сюжет о пророке Мерлине и волшебнице Ниневе имеет то же происхождение, что и сюжет о Пальмирине и волшебнице Федрии. Она — Смерть, дарующая поэтическое бессмертие жертвам, которых она соблазнила своими любовными чарами.
Что касается Томаса Рифмача, или Томаса из Эрселдауна, то это особый случай. Этот поэт начала тринадцатого столетия объявил, что получил поэтическую проницательность от королевы Волшебной страны, неожиданно явившейся ему, когда он лежал на берегу Хантли, и выбравшей его своим возлюбленным. Именно по этой причине его пророчества были высоко ценимы шотландцами. (Томас Чемберс в 1870 году говорил, что они получили «широкое распространение среди крестьян».) Хотя на первый взгляд может показаться, что Томас попросту украл гаэльский миф об Ойсине и Ниав Золотоволосой, артуровский вариант которого представлен в сюжете об Ажье Датчанине[234] и Моргане ле Фэй, и приложил его к себе, на самом деле это не так. По-видимому к нему на берегу подошел не фантом, а живая женщина, носившая титул «королевы Волшебной страны», — тогдашняя инкарнация Гекаты, богини ведьм. Она заставила его отречься от христианской веры и посвятила его в культ ведьм под новым именем «Честный Томас».
