Но хотя Богиня любит губить, губит она только тех, кто хочет быть погубленным.
Упоминание Кольриджа о проказе (white as leprosy) на удивление точно. Белизна Богини всегда была двоякого свойства. С одной стороны, это прелестная белизна жемчуга, женского тела, молока, нетронутого снега, а с другой — ужасная белизна трупа, призрака, проказы. Недаром в Левите (14:31) излеченный от проказы первым делом благодарит богиню-мать «приношением хлебным», то есть ячменной мукой. Алфито, как мы уже говорили, все это в себе соединяла, ибо alphos — белая проказа, что поражает лицо, a alphiton — ячмень, и Алфито жила в вечных снегах на скалах Нонакриса. Павсаний связывает слово leprosy, означающее «чешуйчатость», что является характер ной чертой настоящей проказы, с городом Лепреем, который стоит на берегу реки Алфей в районе Трифилии (клевер), где была колония прокаженных, основанная богиней по имени Лепрея. Потом она перешла под покровительство «Зевса белого тополя», поскольку leuce- другое название проказы — означает также «белый тополь». Таким образом, мы связываем несколько нитей. О белом клевере, который растет там, где правит богиня любви Олвен, можно сказать «белый, как проказа». И еще получается, что листья белого тополя (осеннее дерево «Beth-Luis-Nion»), который все еще растет в долине Стикса, использовались как профилактическое средство против проказы, ибо albus и albulus на латыни имеют все значения греческого слова alphos. Когда Эвандр пришел из Аркадии в Италию, он принес с собой название реки Алфей: Albula — старое название реки Тибр, хотя его желтые воды заработали бы ему название Xanthos или Flavus, если бы не вмешательство Белой Богини, способствовавшей миграции.
Священнослужительницы Белой Богини в древние времена, видимо, красили лицо мелом, подражая белому диску луны. Похоже также, что остров Самофракия, знаменитый своими мистериями в честь Белой Богини, получил название от чешуйчатой проказы, так как Samo — белый, а старо-гэльское слово, обозначавшее этот вид проказы, — Samothrusc. Страбон в «Георгиках» подтверждает это предположение, цитируя Артемидора, который писал, что «возле Британии есть остров, где отправляются те же обряды в честь Цереры и Персефоны, что в Самофракии».
В «Старом мореходе» Ночная Кобыла, «Жизнь-в-Смерти» выигрывает игру:
«The game is done, I've won, I've won»,Quoth she and whistles thrice.
И с хохотом вскричала та,Чьи красны, точно кровь, уста:«Моя взяла, моя!»
(Перевод В. Левика)
Она трижды свистнула («whistles thrice»), призывая ветры, чтобы спасти жизнь Морехода, и здесь опять Кольридж на диво точен. Белая Богиня Кардея, как уже говорилось, властвовала над четырьмя главными ветрами. В мифологии главным был Северный ветер, за спиной которого располагался ее звездный замок — возле дверных петель Вселенной. Тот же ветер подул в ответ на последнюю загадку Гвиона в «Сказании» и помог освободить Элфина, именно он, согласно Гекатею, дал название гиперборейским жрецам Аполлона. Свистеть три раза в честь Белой Богини — традиционный способ поднять ветер, — отсюда поверье, что «кудахчущая курица и свистящая девица» сулят несчастье. «Я позову ветер». — «А я другой». Так ведьмы говоря в «Макбете»… Тесная связь ветров с Богиней являет себя в широко распространенном народном веровании, будто свиньи и козы (ее священные животные) — единственные способны видеть ветер, а кобылы легко могут стать невидимыми, повернувшись задом к ветру.
Самое раннее классическое упоминание этого поверья насчет кобыл встречается в «Илиаде», когда Борей воспылал любовью к трем тысячам кобыл Эрихтония, сына Дардана. Он встретил их на поле возле Трои и обрюхатил двенадцать из них. Ученые видели в этом аллегорическое описание быстроты двенадцати священных лошадей, посвященных Борею. Однако миф куда сложнее. Борей жил вместе с тремя братьями — Южным, Западным и Восточным ветрами-в священной пещере на горе Гем во Фракии, что находится к северу от Трои, но его также почитали в Афинах. Афиняне дали ему почетный титул «зятя», и их древнее уважение к нему еще более усилилось, когда он спустился с горы Гем во время персидского вторжения в Грецию и потопил большую часть кораблей Ксеркса возле мыса Сепий. На знаменитом резном ларце Кипсела можно увидеть Борея в виде получеловека-полузмея, и это должно служить напоминанием о том, что ветры подчинялись богине смерти и вылетали из нор или пещер прорицателей. Он показан уносящим нимфу Орифию, дочь другого Эрихтония[236], первого царя Афин (который изобрел колесницу, запряженную четверкой лошадей) в свой горный дом во Фракии.
Это дает ключ к пониманию происхождения культа Северного ветра. Кобылы Эрихтония на самом деле были кобылами самого Борея, ибо Эрихтоний — тоже получеловек-полузмей. Эрихтоний, которого называли «коренной житель земли» (autochthon, «тот, кто вырос из земли»), был первоначально сыном Афины и демиурга Гефеста, но потом, когда Афина стала символизировать девственность в Афинах и это сделалось гражданской гордостью жителей города, его отцом оставили Гефеста, а матерью сделали богиню земли Гею. Имя Орифии, то есть нимфы, которую он похитил, значит «та, что беснуется в горах», — и она, очевидно, богиня любви из священной триады, где Афина была богиней смерти. Это объясняет, почему Борей — зять Афины, а следовательно, зять всех афинян, чья давняя дружба со жрецами Борея из Гипербореи упоминается Гекатеем. Но так как северные ветры не могут дуть на север, сюжет о Борее, унесшем Орифию во Фракию, наверняка относится к переносу во Фракию оргиастического культа Афины, Тройственной Богини-козы, и ее возлюбленного Эрихтония, alias Офиона, и адаптации этого культа там, неподалеку от Трои, к оргиастическому культу Тройственной Богини-кобылы. Двенадцать священных кобыл Борея дали ей три запряженных четверкой колесницы. Так как Эрихтоний вскоре после рождения сбежал от своих преследователей в эгиде Афины — мешке из шкуры козы Амалфеи, — скорее всего он явился с ней вместе из Ливии, где его любили, по-видимому, больше, чем в Греции. Северные ветры летом холодят утренний воздух по всему побережью Ливии, и Гесиод называет Борея сыном Астрея (звездный) и Эос (заря). То, что португальские кобылы беременели от зефира — согласно Варрону, Плинию и Колумелле — очевидная ошибка, связанная с крайне западным paсположением Португалии. Философ Птолемей совершенно справедливо приписывает «ветры, которые оплодотворяют» только планете Зевса (Юпитеру), который властвовал над севером, и Борей — другое имя Зевса[237]. Лактанций, один из отцов церкви конца тринадцатого столетия, считал подобное оплодотворение кобыл аналогией таинственного оплодотворения Девы Марии Святым Духом (иначе «дыхание»), кстати, в то время это сравнение не считалось проявление плохого вкуса.
Сцена, где Филомеле вырезают язык, показывает жрицу, которая впадает в пророческий транс, жуя листья лавра. Ее лицо говорит об экстазе, а не о боли, и вырезанный язык — всего-навсего лавровый лист, который слуга подает ей.
Сцена, где она вышивает буквы на пеплуме, показывает жрицу, которая делает пророческие стежки на белой ткани по кельтскому обычаю, описанному Тацитом. Эти стежки похожи на буквы, которые она интерпретирует.
Сцена, где Терей ест мясо Итиса, показывает жреца, читающего будущее по внутренностям принесенного в жертву младенца.
Сцена, где Терей посещает оракул, скорее всего показывает, как он спит на овечьей шкуре в храме и видит пророческий сон. Греки отлично поняли бы содержание этой картинки.
Сцена убийства Дрианта показывает дуб и жрецов, которые пророчествуют под ним в манере друидов, глядя, как падает умирающий человек.
Сцена, где Прокна превращается в ласточку, показывает жрицу, которая читает будущее по полету ласточки.
Сцены, где Филомела превращается в соловья, а Терей — в удода, имеют то же значение.
Две следующие сцены показывают пророчествующего героя с хвостом змея вместо ног, вглядывающегося в кровавые жертвоприношения, и юношу, советующегося с пчелой-оракулом. Это Эрехтей и Бут (самый известный пчеловод в древности), братья Прокны и Филомелы. Их матерью была Зевксиппа (та, которая запрягает лошадей), очевидно, Деметра с головой кобылы.
Согласно «Одиссее», домом ветров, то есть центром культа Борея и его братьев, была не гора Гем, а один из Эолийских островов, — возможно, остров Тенос, который находится чуть севернее Делоса: имеющийся на нем мегалитический камень считают памятником, поставленным Гераклом Калаиду и Зету, героическим сыновьям Борея и Орифии. Однако культ Борея распространился из Афин на запад и на север — известно, что в Италии поклонялись ему — и, похоже, достиг Испании благодаря греческим колонистам. В поздне- классические времена гомеровским «эолийским островом» считался Липари, который был колонизирован эолийцами. Липари находится к северу от Сицилии, где, по-видимому, и возникла эта версия.
