– Перемени ей пеленки, - сказал Алберт. - Они мокрые...
Он принес из кухни чистые пеленки. Миссис Тейлор сняла с девочки то, что на ней было, и надела все чистое.
Однако ничего не изменилось.
– Уа! Уа! Уа! Уа! Уа! - вопила девочка.
– Ты ее случайно булавкой не уколола, Мейбл?
– Ты в своем уме? - рассердилась та, прощупав на всякий случай пеленку.
Родители сидели друг против друга в креслах, нервно улыбаясь. Они глядели на ребенка, лежавшего у матери на коленях, и ждали, когда тот утомится и перестанет кричать.
– Знаешь, что? - наконец произнес Алберт Тейлор.
– Что?
– Честное слово, она не наелась. Клянусь, еще хочет глоток. Может, я принесу ей добавку?
– Думаю, нам не следует этого делать, Алберт.
– Да ей же лучше станет, - сказал он, поднимаясь с кресла. - Пойду и подогрею еще немного.
Он отправился на кухню, и когда спустя несколько минут вернулся, в его руке была полная бутылка молока.
– Я приготовил двойную порцию, - объявил он. - Восемь унций. На всякий случай.
– Алберт! Ты с ума сошел? Ты что, не знаешь, что перекармливать так же плохо, как недокармливать?
– А ты не давай ей все, Мейбл. В любую минуту можешь остановиться. Начинай, - сказал он, встав рядом. - Пусть девочка поест еще чуть-чуть.
Миссис Тейлор провела кончиком соски по верхней губе ребенка. Маленький ротик точно капканом захватил резиновый сосок, - и в комнате наступила тишина. Тельце ребенка расслабилось, и как только девочка принялась пить, выражение полнейшего счастья появилось на ее лице.
– Ну вот, Мейбл! Что я тебе говорил?
Жена молчала.
– Она голодная, вот и все. Посмотри, как сосет.
Миссис Тейлор следила за уровнем молока в бутылке. Оно быстро уменьшалось, и скоро исчезли три или четыре унции из восьми.
– Все, - проговорила она. - Теперь хватит.
– Отрывать соску нельзя, Мейбл.
– Нет, дорогой, я должна...
– Да не волнуйся ты и дай ей поесть как следует.
– Но Алберт...
– Она проголодалась, разве ты не видишь? Давай, красавица, - сказал он. - Допивай все без остатка.
– Мне это не нравится, Алберт, - сказала его жена, но не отняла бутылку.
– Она наверстывает упущенное, Мейбл...
Через пять минут бутылка была пуста. Миссис Тейлор медленно отняла соску, и на этот раз ребенок не возражал и не издал ни единого звука. Дочь мирно лежала у матери на коленях, глаза ее довольно светились, ротик был приоткрыт, губы перепачканы молоком.
– Целых двенадцать унций, Мейбл! - сказал Алберт Тейлор. - В три раза больше обычного! Разве не удивительно?
Женщина смотрела на ребенка. Губы ее сжались, на лице медленно появлялось прежнее выражение обеспокоенности.
– Да что с тобой? - спросил Алберт. - Что ты так волнуешься? Было бы смешно, если бы для того, чтобы поправиться, ей хватило каких-то жалких четырех унций.
– Иди сюда, Алберт, - сказала жена.
– Что?
– Я сказала, иди сюда.
Он подошел к ней.
– Посмотри внимательно и скажи, не замечаешь ли ты чего-нибудь.
Он внимательно посмотрел на ребенка.
– Похоже, она стала больше, Мейбл, если ты это имеешь в виду. Больше и полнее.
– Подержи-ка ее, - потребовала жена. - На же, возьми.
Он наклонился и поднял ребенка с колен матери.
– Боже мой! - воскликнул он. - Да она весит целую тонну!
– Вот именно.
– Разве это не замечательно! - сияя от удовольствия, воскликнул он. Значит, она совсем поправилась!
– Вот это-то меня и пугает, Алберт. Слишком уж быстро.
– Ерунда.
– Это все твое мерзкое маточное желе, - сказала Мейбл. - Ненавижу его.
– Ничего в нем нет мерзкого, - с возмущением проговорил муж.
– Не будь же глупцом, Алберт! Ты думаешь, нормально, когда ребенок прибавляет в весе так стремительно?
– Тебе ничем не угодить! - вскричал он. - Тебя до смерти пугает, когда она худеет, а теперь ты перепугалась, потому что она прибавляет в весе! Да что с тобой, Мейбл?
Жена поднялась с кресла с ребенком на руках и направилась к двери.
– Могу сказать только одно, - бросила она, - хорошо еще, что я здесь и слежу за тем, чтобы ты ей больше его не давал, вот что я тебе скажу.
Она вышла. Алберт смотрел жене вслед. Она пересекла холл и стала подниматься по лестнице. На третьей или четвертой ступеньке она неожиданно остановилась и несколько секунд стояла совершенно неподвижно, точно вспомнив что-то. Потом повернулась, довольно быстро сошла вниз и возвратилась в комнату.
– Алберт, - сказала Мейбл.
– Да?
– Я полагаю, в последней бутылке не было маточного желе?
– Не понимаю, почему ты должна так полагать.
– Алберт!
– В чем дело? - спросил он тихо и невинно.
– Да как ты посмел! - вскричала она.
На бородатом лице Алберта Тейлора появилось выражение боли и озадаченности.
– По-моему, ты должна была радоваться, что ей досталась еще одна большая порция желе, - сказал он. - Честное слово. А эта порция действительно большая, Мейбл, можешь мне поверить.
Стоя в дверях, мать прижимала к себе спящего ребенка и смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Она вся напряглась от ярости, лицо ее было бледнее, чем обычно, губы еще крепче сжались.
– Запомни мои слова, - говорил Алберт, - у тебя скоро будет едок, который возьмет первый приз в стране на любом конкурсе младенцев. Почему бы нам не взвесить ее сейчас же и не узнать, сколько она уже весит? Принести весы, Мейбл?
Мейбл подошла к столу, стоявшему посреди комнаты, положила на него ребенка и стала раздевать его.
– Да! - резко ответила она. - Неси весы!
В сторону полетели халатик и ночная рубашка. Потом она сняла с девочки пеленки, отбросила их прочь, и теперь девочка лежала голой.
– Ты только посмотри на нее, Мейбл! - воскликнул муж. - Это же чудесно! Она круглая, точно щенок!
И действительно, ребенок поразительно прибавил в весе. Худая, впалая грудь с торчащими ребрами стала полной и круглой, как бочка, а животик выдавался вперед. Странно, впрочем, но руки и ноги не увеличились в размерах в той же пропорции. Оставаясь по-прежнему короткими и костлявыми, они, точно палки, выступали из толстого тела.
– Смотри! - сказал Алберт. - У нее на животе даже волосики появились, чтобы было теплее!
Он протянул руку и уже собрался было провести кончиками пальцев по шелковистым желтовато-коричневым волоскам на животе ребенка.
– Не смей до нее дотрагиваться! - вскричала жена.
Она повернулась к нему лицом и сделалась похожей на воинственно настроенную птицу. Шея у нее вытянулась, будто она собралась налететь на него и выклевать ему глаза.
– Погоди-ка минутку, - сказал Алберт, отступая.
– Ты сошел с ума! - кричала жена.
– Погоди-ка одну только минутку, Мейбл, прошу тебя. Если ты все еще думаешь, что это вещество опасно... Ты ведь так думаешь, правда? Ну, хорошо. Теперь слушай внимательно. Я докажу тебе раз и навсегда, Мейбл, что маточное желе абсолютно безвредно для человека, даже в больших дозах. Например, почему, по-твоему, мы собрали только половину обычного количества меда прошлым летом? Скажи мне.
Отступая, он остановился от нее в трех-четырех шагах, где, похоже, чувствовал себя в безопасности.
– А собрали мы только половину обычного количества меда прошлым летом потому, - медленно произнес он, понизив голос, - что сотню ульев я перевел на производство маточного желе.
– Что?
– Вот-вот, - прошептал он. - Я так и знал, что тебя это удивит. И с тех пор я только этим и занимался прямо у тебя под носом.
Его маленькие глазки заблестели, а в уголках рта показалась лукавая улыбка.
– И почему я так поступал, ты ни за что не догадаешься, - сказал он. Я боялся до сих пор говорить тебе, потому что думал, что... как бы сказать... это смутит тебя, что ли.
Он умолк. Стиснув пальцы на уровне груди, он потирал одну ладонь о другую.
– Помнишь статью из журнала, которую я читал? Насчет крысы? Там было написано: "Стилл и Бэрдетт обнаружили, что самец крысы, который до тех пор не способен был к оплодотворению..." - Он замялся в нерешительности, расплываясь в улыбке, обнажившей зубы. - Понимаешь, о чем я, Мейбл?
Она стояла не шелохнувшись, глядя ему прямо в лицо.
– Только я прочитал первое предложение, Мейбл, как выскочил из кресла и сказал самому себе: если это действует на какую-то паршивую крысу, то почему это не может подействовать на Алберта Тейлора?
Он снова умолк. Вытянув шею и повернувшись к ней, он ждал, что скажет жена. Но она ничего не сказала.
– И вот еще что, - продолжал он. - Я стал чувствовать себя чудесно, Мейбл, совершенно иначе, чем прежде, причем настолько, что продолжал принимать желе даже после того, как ты объявила радостное известие. В последний год я поглощал его ведрами.
