Олег
КОРЯКОВ
Олег Фокич Коряков (1920–1976) родился и вырос на Урале, здесь он учился, закончил Уральский университет им. Горького, здесь стал коммунистом, работал в газетах, много ездил по Уралу, стал писателем, был одним из активных создателей и редактором журнала «Урал».
Писатель уральской темы, он был влюблен в могучую, красивую и своеобразную природу Урала, в его людей, год за годом, пятилетка за пятилеткой неузнаваемо преобразующих свой край. Вместе с тем интересы талантливого писателя-коммуниста, его разностороннее творчество не ограничиваются только рамками Урала. Роман «Странный генерал» — одно из немногих в советской литературе произведений об англо-бурской войне в далекой Африке, о борьбе за свободу угнетенных. Другой роман — «Очищение» посвящен ученым-биологам, многие рассказы Олега Корякова — о Великой Отечественной войне.
Книги Корякова в равной мере адресованы юным и взрослым читателям. Может быть, лишь самые первые его повести — «Приключения Леньки и его друзей» и «Остров без тайн» — «чисто детские» книги. Другие произведения Корякова — «Хмурый Вангур», «Лицом к огню», «Формула счастья», дилогия — «Парень с космодрома» и «Полфунта лиха», как и названные выше романы, — книги широкого адреса. Их герои — хорошие советские люди, часто одаренные сильным уральским характером, преодолевающие многие трудности на пути к достижению поставленной цели.
Такова же и последняя книга Олега Фокича Корякова — «Дорога без привалов». В ней в живых, запоминающихся художественных образах нарисован как бы коллективный портрет уральца, нарисован с любовью к своим землякам, с хорошим знанием жизни Урала.
Герои первых и последующих пятилеток, герои фронта и тыла, люди труда — талантливые умельцы, ученые, партийные работники, писатели…
Интересно, что О. Коряков — неутомимый путешественник, с острым чувством нового, одним из первых в нашей литературе поведал читателю не только об Урале и его людях, но и об энтузиастах-первооткрывателях богатств соседнего Тюменского края.
Книги Олега Корякова всегда находят путь к сердцу читателя. Они издаются не только на Урале, но и в Москве, они выходят на разных языках за рубежами нашей страны, их образы воплощаются и в кино.
Начало творческого пути О. Корякова было доброжелательно отмечено П. Бажовым. Он назвал первую его повесть «светлой книгой». Последняя книга Олега Фокича названа автором символически: «Дорога без привалов»… Это — образ большого пути, пройденного нашей Родиной, Уралом, нашим народом. Дорогой без привалов вместе со своим народом прошел по жизни и писатель-коммунист Олег Фокич Коряков, талантливый и неутомимый труженик, оставивший людям много хороших и добрых книг.
Б. КРУПАТКИН.
ПЕРВОПРОХОДЧИКИ
Воспоминания об одном сценарии
На подступах к теме
Это был совсем необычный Свердловск. Да и Свердловск ли?.. И планировка города, и эти дома-гроздья, вздымающие к поднебесью квартиры из каких-то для нас непостижимых полиматериалов, которые позволяли живительному солнцу властвовать в жилище только в нужное обитателям время, и элегантные стремительные электрокары, и бесшумно движущиеся пластиковые тротуары, и множество искусственных водопадов и фонтанов — все было ошеломительным. Ощущение праздничности не покидало нас. И еще не покидала мысль: «Так вот он какой, двадцать первый век!»
Впрочем, осмотреть город внимательно мы не успели. Только мельком, со щемящей сердце радостью заметили знакомые глазу древние здания на берегу пруда, знакомые памятники, знакомый холмистый рельеф. Биоэлектронные гиды торопили нас в Уральский музей Академии истории.
В громадном зале, который то распахивался почти необозримым простором, то замыкался в пространстве, грани которого можно было пощупать руками, звучала и трепетала световая музыка. Со всех сторон нас окружали знакомые вещи, ставшие экспонатами этого музея, — скульптуры, полотна свердловских и тагильских живописцев, листы стали визовской выделки, изделия из пластмассы и резины, шарикоподшипники и радиолы. Рядом с могучим шагающим экскаватором приютился стенд, на котором лежали затупленная лопата, кирка и брезентовые рукавицы.
Одна из стен — точнее бы сказать сфер — зала, сделанная из чего-то голубовато-стального, нежданно стала походить на волшебный кристалл с серебристо светящимся центром. Музыка изменилась, крутящиеся синие спирали сменились переливами аквамарина и лазури, а затем стихли и в цвете, и в звуке. На стене-экране возникло изображение женщины — диктора музея.
— Дорогие друзья, — сказала она, — сегодня визостудия истории приглашает вас посмотреть картины уральской жизни двадцатого века…
— Нет, — сказал один из наших режиссеров, — так не пойдет.
— Почему?
— Все это отдает дешевкой избитых романов на темы грядущего. И, хотя много вещей, все это я не вижу. Не вижу. Понимаете? Литературщина.
Такие разговоры возникали у нас не раз. Три литератора — Юрий Хазанович, Владимир Шустов и я — в шестидесятом году пытались работать с режиссерами Владимиром Борисовым, Ярополком Лапшиным и Олегом Николаевским над большим цветным фильмом «Поэма об Урале». Было много споров, было много, как всегда в кино, вариантов.
Нам хотелось не просто рассказать об Урале. Нам хотелось на нас, на наше поколение и его жизнь взглянуть глазами потомков.
Эта мысль родилась так.
Однажды в плотине старинного Висимо-Уткинского завода нашли необычный клад. Толстой железной цепью к одной из балок плотины был прикован чугунный цилиндр, в нем был другой, медный, а внутри лежал бумажный свиток. Это было послание наших предков своим потомкам.
Сквозь строки этого послания увидели мы тесный и мокрый забой, тоскливо гудящую дымную домницу, душную и жаркую кричню. И повсюду — по пояс голые, изможденные люди, надрывающиеся на тяжкой работе. Поселок утопал в грязи, с завода наползал на него тяжелый ядовитый дым. На холме загорались огни господского дома, из раскрытых окон доносились звуки музыки и веселья, а внизу было темно, грязно и глухо. Ухали молоты на старом заводе, лаяли собаки, да возле кабака раздавалась тоскливая пьяная песня. И часто в эти звуки вплетался отчаянно-печальный перезвон кандалов…
Так дошел до нас скорбный голос предков. Подневольные, закованные в жестокие цепи рабства, эти люди поднимали богатства родного края, двигали вперед технику, отдавая свои силы и способности во имя того, чтобы «облегчить труд по нас грядущим», как говорил Иван Ползунов, изобретатель первого в мире теплового двигателя.
Но много ли могли сделать люди со связанными крыльями!
Да и сам Урал был невольником, богатырем, закованным в цепи.
Великое половодье семнадцатого года сорвало эти цепи, сокрушило и смыло извечные преграды на пути народа к счастью.
На обновленной земле расцвела новая жизнь.
Как взглянут на нее из своего светлого далека, как оценят ее, что подумают наши потомки?
Как будто тот же Урал — и не тот. Те же необъятные леса и быстрые реки, та же целомудренная тишина на заснеженных вершинах гор. Но всмотрись: прорезая тайгу, широко шагают к горизонту стальные мачты высоковольтной линии; тучные нивы раскинулись вокруг колхозных сел; за лесной чащей сверкают под солнцем крыши гигантских заводских корпусов; в живой зеленой оправе тайги поднимаются наши солнечные города.
Это пришло не сразу и далось нелегко.
Это стоило многих жизней. Пламя тысяч сердец горит в вечных светильниках — памятниках героям гражданской войны.
Враг стрелял в нас из кулацких обрезов.
Он сжигал нас живыми.
Он вползал к нам тифозной вошью.
Мы до конца познали голод, холод, разруху. Но мы не знали, что такое «невозможно» и «нельзя». Мы торопились.
Первопроходчики нового мира, мы должны были сделать то, чего не могли наши отцы и деды. За короткие годы пятилеток нам предстояло вывести темную, отсталую Россию на широкую дорогу могущества и прогресса. Мы покорили время, мы научились обгонять его.
Это далось нелегко.
Кирка и лопата были нашими основными инструментами.
В жару и лютую стужу возводились корпуса заводов. Рядом с поднимающимися стенами пылали жаровни, на них мы подогревали и стынущий цементный раствор, и задубевшие от холода руки. Над каменной коробкой здания еще не было крыши, а станки уже работали.
Иногда, возвращаясь с работы, мы не находили своего жилья. Шалый ветер срывал наши палатки, разбрасывал скудный скарб, гасил спасительный огонь «буржуйки» (так называли мы железные печки-времянки).
