Под подолом место есть,
чтоб мой колышек мог влезть!
– Будь повнимательнее, – шепнул Рейневану Шарлей, немедля воспользовавшись представившейся возможностью. – Придется нам свои головы уносить.
– Знаю, – тоже шепотом ответил Рейневан. – В случае чего берите с Самсоном ноги в руки. На меня не оглядывайтесь… Я пойду за девушкой… В башню…
Буко оттолкнул Рымбабу, но Пашко не сдавался.
– Не горюй, Буко. А что, права была госпожа Формоза, дал ты маху, похитив у Биберштайна дочку. Но я тебя от забот освобожу. Вот невеста, там – жена, пей за свадьбу! Пей до дна! Ха, ха, срифмовал, курва, будто поэт какой. Буко! Пей! Веселись! Давай, давай! Под подолом место есть…
Буко оттолкнул его.
– Я тебя знаю, – бросил он Шарлею. – Уже в Кромолине так думал, теперь уже точно знаю время и место. Уверен. Хоть тогда на тебе была францисканская ряса, морду твою узнал, вспомнил, где тебя видел. На вроцлавском рынке в восемнадцатом годе, в тот памятный июльский понедельник.
Шарлей не отвечал, смело глядя прямо в прищуренные глаза раубриттера. Буко повертел в пальцах свой литургический кубок.
– А ты, – перевел он взгляд на Рейневана, – Хагенау, или как там тебя взаправду звать, черти знают, кто ты такой, может, тоже монах и княжеский ублюдок. Может, тебя господин Биберштайн тоже за бунты и мятежи в стольцевскую тюрьму упрятал? Я уже в дороге заподозрил. Видел, как ты на девку поглядываешь, думал, оказии выжидаешь, чтобы Биберштайну отомстить, его дочурку под ребро пырнуть. Однако – твое дело месть, а мое – пятьсот гривен. Так я все время за тобой приглядывал. Прежде чем ты, братец, козика[391] достал бы, головы-то на шее уж и не было б.
– А теперь, – цедил слова раубриттер, – гляжу я на твою морду и думаю, а может, я ошибался. Может, ты вовсе на нее не покушался, может, это афект? Может, ты ее спасти хочешь, у меня из рук вырвать? Думаю я так, думаю, и злость во мне подымается. За кого ж ты Буко фон Кроссига держишь? И меня аж трясет тебе глотку перерезать. Но я сдерживаюсь. Временно.
– А может, – голос Шарлея был совершенно спокоен, – может, кончить на сегодня? День был богат утомительными событиями, все собравшиеся это по собственным костям чувствуют, вот извольте глянуть, там господин Вольдан уже уснул, уткнув физию в соус. Предлагаю дальнейшую дискуссию отложить ad cras.[392]
– Ничего, – буркнул Буко, – мы не станем откладывать ad cras. О конце пира я скажу, когда время придет. А теперь пей, монаший сын, выродок, пей, когда наливают. И ты пей, Хагенау. Откуда знать, может, это последняя ваша выпивка? В Венгрию дорога длинная и рискованная. Доедете? Говорят же: человек не знает утром, что с ним вечером будет.
– Тем более, – ядовито добавил Ноткер Вейрах, – что господин Биберштайн наверняка разослал конников по дорогам. За похищенную дочь жутко должен быть на похитителей ожесточен.
– Вы что, не слышали, – крикнул Пашко Рымбаба, – чего я сказал? Биберштайн – это ерунда. Я ж на его дочке женюсь. Ведь же…
– Молчи, – прервал его Вейрах. – Ты пьян. Мы с Буко нашли лучшее решение, более простой и удачный супротив Биберштайна способ. Так что ты к нам со своим жениховством не лезь. Совсем это ни к чему.
– Но она мне по душе пришлась… Помолвка… И покладины.[393] Чтоб мой колышек мог…
– Заткнись.
Шарлей оторвал взгляд от глаз Буко, посмотрел на де Трескова.
– А вы, господин Тресков, – спросил он спокойно, – одобряете план товарищей? Тоже считаете его превосходным?
– Да, – после минутной заминки ответил де Тресков. – Хоть и сожалею. Но такова жизнь. Ваша беда, что вы так удачно подходите к головоломке.
– Удачно, удачно, – подхватил Буко фон Кроссиг. – Да еще как удачно. Из всех, что приняли участие в нападении, лучше других узнают тех, кто был без забрала. Господина Шарлея. Господина Хагенау, который так залихватски управлял похищенной колебкой. Да и ваш слуга-силач тоже не из тех, которых легко забыть. Его морду узнают, ха-ха, даже у трупа. Всех, кстати, будут узнавать как трупы. Поймут, кто на кортеж напал. Кто Биберштайнувну увел…
– И кто ее убил, – спокойно докончил Шарлей.
– И изнасиловал, – ухмыльнулся Вейрах. – Не надо забывать об изнасиловании.
Рейневан вскочил со скамьи, но тут же сел, придавленный тяжелой рукой де Трескова. В тот же момент Куно Виттрам схватил Шарлея за плечи, а Буко приставил демериту к горлу мизерикордию.
– Это что же! – крикнул Рымбаба. – Разве ж это дело? Они нам тогда на помощь…
– Так надо, – обрезал Вейрах. – Возьми меч.
По шее демерита из-под стилета потекла струйка крови. Несмотря на это, его голос был спокоен.
– Не удастся ваш план. Никто вам не поверит.
– Поверит, поверит, – успокоил его Вейрах. – Просто диву даешься, во что только люди верят!
– Биберштайн не даст обвести себя вокруг пальца. Вы сложите свои головы.
– Ты что, пугать вздумал, монаший поскребыш? – Буко наклонился над Шарлеем. – Когда тебе самому до утра не дожить? Говоришь, Биберштайн не поверит? Возможно. Сложу голову? На то воля Господня. Но вам все равно глотки перережу. Хотя бы ради gaudium, как говорит курвин сын Сагар. Тебя, Хагенау, прикончу, хотя бы ради того, чтобы Сагару насолить, потому как ты ему дружок. Тоже колдун. А относительно тебя, Шарлей, назовем это справедливостью. Исторической. За Вроцлав, за восемнадцатый год. Другие главари бунта сложили головы под палаческим топором на вроцлавском рынке, а ты сложишь в Бодаке. Ублюдок.
– Ты второй раз назвал меня ублюдком, Буко.
– Назову и третий. Ублюдок! И что ты мне сделаешь?
Шарлей не успел ответить. С грохотом отворилась дверь, и вошел Губертик. Точнее говоря, вошел Самсон Медок, отворив себе дверь Губертиком. В абсолютной тишине, в которой было слышно погукивание летающего вокруг башни филина, Самсон выше поднял оруженосца, которого держал за ворот и штаны, и бросил под ноги Буко. Губертик душераздирающе застонал, войдя в контакт с полом.
– Этот тип, – проговорил в тишине Самсон, – пытался удушить меня в конюшне вожжами. Утверждал, что по вашему приказу, господин фон Кроссиг. Не желаете ли объяснить?
Буко не пожелал.
– Убить его! – рявкнул он. – Убить курвина сына! Бей!
Шарлей змеиным вывертом высвободился из рук Виттрама, локтем ударил по горлу де Трескова. Тассило захрипел и отпустил Рейневана, Рейневан же с лекарской точностью саданул Рымбабу кулаком в побитый бок, прямо в самое больное место. Пашко взвыл и согнулся пополам. Шарлей подскочил к Буко, сильно пнул его по голени, Буко упал на колени. Продолжения Рейневан не видел, потому что Тассило де Тресков крепко саданул его по шее и кинул на стол. Однако догадался, слыша звук удара, хруст переламываемого носа и яростный рев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
