Складывавшаяся обстановка требовала принятия решений о работе резидентуры со связями.
В Москве Воронин обсуждал с руководством положение в Леопольдвиле и целесообразность продолжения поддержания контактов с лидерами оппозиционных правительству националистических партий. Было решено, что, вернувшись в резидентуру, он изучит обстановку на месте, примет меры к перепроверке информации о готовящейся провокации против советского посольства и доложит в Центр свои соображения.
Определенное влияние на такое решение, видимо, оказали и сообщения посольства и резидентуры о неожиданном шаге премьер-министра Адулы в направлении нормализации советско-конголезских отношений. В условиях нагнетаемой в стране правыми силами антисоветской истерии и их призывов «вышвырнуть советское посольство из Конго» Адула пригласил весь состав советского посольства на ужин, который состоялся в теплой, непринужденной обстановке в резиденции главы правительства. Адула и его соратники высказали ряд предложений, направленных на укрепление советскоконголезских отношений. Адула выразил пожелание посетить Москву с официальным визитом.
И посольство, и резидентура расценили этот шаг Адулы как стремление укрепить свои внутриполитические позиции за счет более взвешенной внешней политики, и в частности нормализации отношений с СССР. Москва, однако, медлила с ответом, зато политические противники Адулы поспешили с организацией антисоветской клики, приведшей в конечном счете к приостановке дипотношений между СССР и Конго на много лет.
…Паром подошел к дебаркадеру. На пристани несколько военных машин, солдаты, жандармерия, полиция. Для тех дней это было обычное явление. Город несколько месяцев находился на военном положении. Все магистрали, железнодорожные вокзалы, аэродромы, речные порты усиленно охранялись. Вот и причал. Машины медленно съезжают на берег. Идет проверка документов. За машиной Воронина вплотную следует автомобиль английского посольства. Подходит очередь и нашего посольского «Фиата». И вдруг мирная картина резко меняется. Наш «Фиат» окружает плотная группа жандармов и людей в штатском. Воронин мгновенно все понял. Он успевает блокировать двери и поднять стекла. Начинает рвать бумаги, пытаясь уничтожить их. Мякотных тоже все понял и помогает ликвидировать материалы. Но двери машины выбивают прикладами, а дипломатов силой вытаскивают за ноги из машины. Воронин пытается упереться ногами в стойки, но его вытаскивают, он ударяется затылком об асфальт и теряет сознание. Обоих сильно избивают тут же на пристани, бросают в кузов жандармского пикапа и увозят.
Присутствующие поражены зверской расправой. Английский дипломат, свидетель этой сцены, пройдя пограничный контроль, тут же едет в советское посольство. Там он заявил, что не разделяет наших идеологических концепций и нашей политики в Конго, но считает своим долгом рассказать о случившемся и выразить возмущение поведением конголезских властей. Так в советском посольстве узнали об аресте Воронина и Мякотных.
Далее события развивались с калейдоскопической быстротой. Краткие сообщения по линии МИД и разведки в Москву о случившемся. Требование советского посла срочно принять его в местном МИД — отказ. Звонок в приемную премьер-министра с просьбой о приеме — отказ. Заручившись согласием посла, сотрудник резидентуры вместе с сотрудником посольства едут в службу безопасности без предварительного уведомления. Легкое замешательство в приемной службы. Находящиеся там офицеры явно растеряны и смущены. За стеной шум, возня. Наконец появляется какой-то чин в штатском и от имени начальника службы безопасности Нендаки в подчеркнуто грубой форме просит покинуть здание. При выходе советские дипломаты видят две отъезжающие машины, набитые жандармами, и среди них Воронина и Мякотных. Машины направляются в сторону военного лагеря Ндоло, где расположена одна из самых мрачных тюрем Леопольдвиля. Потом Мякотных рассказывал, что они успели заметить машину советского посольства, и это стало для них моральной поддержкой: знают, ищут, стремятся помочь.
У посольства, между тем, появляются первые военные патрули. Пока они еще не препятствуют входу и выходу сотрудников с территории посольства.
Посол продолжает добиваться приема у президента страны Каса-вубу, но получает отказы от сотрудников его аппарата. Наконец, около двух часов ночи в сопровождении двух сотрудников посольства, буквально протаранив на посольской «Чайке» часовых у ворот, он врывается в резиденцию президента. Примерно через четверть часа в халате выходит заспанный Касавубу. Говорит невнятно. Похоже, что он не в курсе событий. Обещает дать команду и к утру освободить наших дипломатов. Но все говорит о том, что он сам уже не хозяин положения в стране. Вскоре и он стал жертвой военного переворота Мобуту. Что можно еще сделать? Оставалось ждать утра.
Воронин очнулся на железном полу жандармского джипа, громыхавшего по разбитой мостовой припортового района города. Рядом сидел изрядно побитый Мякотных. По мелькавшим сквозь прорези брезентового полога очертаниям домов понял — везут в службу безопасности. Это рядом с советским посольством и в то же время теперь так далеко. Вводят в какую-то комнату. Мякотных уводят в другую. Начинается допрос. Воронин говорит все, что положено в таких случаях: протест против нарушения дипломатического иммунитета, требование прибытия советского консула. Вопросы продолжают сыпаться градом, невзирая на протесты. По характеру вопросов Воронин понял: затеяна крупная провокация. Все направлено на то, чтобы доказать существование заговора, направляемого из советского посольства, в целях свержения правительства в Конго. Идея примитивная, но связь с запрещенными политическими партиями Лумум-бы и Гизенги налицо. И это может сыграть свою роль. Кому объяснишь, что такие контакты, да еще на территории третьего государства, — вещь обычная в дипломатической практике.
Но зато ни одного вопроса о разведывательной работе резидентуры, которая велась в Конго. Не названо ни одной оперативной связи, ни одного контакта. А они были. Были и в окружении Адулы, в службе безопасности, в других важных объектах. Значит, об этом ничего не известно, с удовлетворением подумал Воронин, значит, не так уж плохо мы работали.
За стеной шум. Вбегает взволнованный офицер. Что-то говорит допрашивающему. Воронина уводят и вновь сажают в машину. Там уже Мякотных.
Воронина и Мякотных отвозят в тюрьму Ндоло, расположенную в военном лагере. Царство Мобуту. Пьяная солдатня, побои, издевательства. Вновь допросы. Под угрозой расправы требуют признания в том, что советское посольство — организатор коммунистического заговора.
Ночью в камеру, в которой находятся Воронин и Мякотных, врывается группа пьяных солдат. Ими командует лично Мобуту. Он сильно навеселе. Наших дипломатов в очередной раз избивают и вытаскивают в тюремный двор. Ставят к стене. Мобуту заплетающимся языком заявляет, что настала последняя возможность признаться в участии в антиправительственном коммунистическом заговоре. Иначе — расстрел. Отдает команду солдатам. Те вскидывают винтовки. Наступает жуткая минута, но тут появляется Нендака и в чем-то долго убеждает Мобуту. Последний отдает команду увести пленников в камеру.
Было ли это инсценировкой или у Нендаки возобладал здравый смысл? Этого мы не узнаем никогда. Мобуту и Нендака ныне мертвы. Воронин умер в 1977 году от обострения язвы желудка, а Мякотных погиб в 1997 году во время Боснийского кризиса при исполнении служебных обязанностей в ранге Чрезвычайного и Полномочного посла России по особым поручениям.
Остаток ночи Воронин не мог сомкнуть глаз. В голову лезли мысли об оставшихся в посольстве товарищах, о резидентуре, о задачах, которые перед ним были поставлены в Москве. До чего же трудными для внешней разведки оказались первые ее шаги в этой африканской стране!
Он вспомнил свои беседы с Леонидом Гавриловичем Подгорновым. Несколько вечеров подряд Леонид Гаврилович рассказывал Воронину об этой богатой африканской стране, о попытках неоколонизаторов сохранить там свои позиции, разорвать Конго на части, о формировании резидентуры. Воронин хорошо помнил рассказы своего товарища, они помогали ориентироваться в конголезских событиях.
И вот все снова под угрозой, думал Воронин. Правое крыло правительства Адулы взяло верх и решило рассчитаться с советским посольством за все: и за 1960 год в Леопольдвиле, когда СССР поддерживал правительство Лумумбы, и за помощь Гизенге в Стенливиле, и за аккредитацию в Леопольдвиле в 1961 году.
Под утро Воронину удалось забыться тяжелым сном.
С утра допросы возобновились. Теперь их вела группа лиц, среди которых угадывались американцы. Изменился и характер вопросов. Они стали жестче, конкретнее. На столе лежали захваченные при аресте Воронина документы. Допрашивающие ссылались на них, требовали ответов на вопросы о том, какую помощь оказывает Советский Союз правительственной оппозиции деньгами, оружием, сколько и какие кадры готовит в спецшколах в Москве, на какие сроки намечен государственный переворот, каков намечается состав будущего правительства. Воронин был поражен. Ни о чем подобном в действительности не было и речи.
