Широкой рекой лились наличные деньги к Джэю Куку и через него в кассы правительства Линкольна, расходовавшего их на солдат, на закупку лошадей, мулов, морских сухарей и фасоли — на ведение войны. Это стало возможным частично благодаря живому, дерзающему, неугасимому оптимизму Джэя Кука. В тысячах инспирированных им печатных выступлений высказывалась идея, что война является всего лишь инцидентом, случайностью, не имеющей значения в жизни народа, совершающего огромный экономический переворот; страна шла к будущему, в котором огромную роль будут играть головокружительные цифры капиталовложений в железные дороги, в строительство пароходов, заводов, шахт, нефтепромыслов. В,1863 году пароходы привезли из Европы 182 808 новых рабочих и поселенцев, причем в нью-йоркский порт прибыло из Ирландии — 92 тысячи, из Германии — 35 тысяч, из Англии — 18 тысяч и из других стран — 11 тысяч.
Нью-йоркский торговец А. Стюарт уплатил налог на доход в 4 миллиона долларов; доход В. Астора составлял 1 миллион 300 тысяч, Корнелиуса Вандербильта — 576 тысяч.
В Калифорнии накопали золота и серебра на 70 миллионов и в других штатах — на 30 миллионов долларов. В Калифорнии каждые четверо из пяти белых мужчин были холостяками, и корабли из Нью-Йорка перевозили на западное побережье десятки женщин, отправлявшихся туда искать свое счастье.
Когда в районе озера Супириор открыли залежи железной и медной руды, в течение одного только февраля 1864 года были сделаны заявки на 26 тысяч акров земли.
Тысячи жителей штатов, соседствовавших с фронтом военных действий, составили себе солидные состояния. Большие накопления были сделаны поставщиками деревянных и металлических протезов для инвалидов войны; много нажили и агенты, предлагавшие подставных лиц взамен сынков богачей. Сотни вновь открытых солидных банковских счетов обязаны были своим происхождением незаконным сделкам, совершенным в нарушение блокады, запрещенной торговле спиртными напитками, медикаментами, дефицитными материалами для военных нужд южан.
Генерал Шерман проклинал торговцев Цинциннати, готовых ради прибыли продать врагу любые товары. Грант проклял друга Линкольна — Свэтта за намерение продать сено южанам по исключительно высокой цене. Свэтт пожаловался Линкольну, что Грант грезился застрелить его, Свэтта, если он заключит эту сделку на сено. Линкольн посоветовал ему быть осторожным, так как Грант был человеком слова. В то же время обычно скрупулезный, хотя иногда и туповатый, Грант не видел ничего предосудительного в том, что он сообщал родственнику со стороны жены секретные способы спекулятивной торговли хлопком. Только после того, как его начальник штаба Роулинс разгневался и пристыдил его, Грант прекратил передачу этих сведений.
Стремление к личному успеху в бизнесе, к захвату жирного куска было настолько заразительно, что Линкольн, судя по словам Уитни, заботясь о нем, посоветовал своему старому коллеге по адвокатуре закупить земельные участки на западе, ибо они могут принести ему через короткое время прибыль в 50 тысяч долларов.
Было поймано несколько спекулянтов, пытавшихся контрабандным путем провезти крупные партии хлопка. Стентон организовал тайную агентуру, которая раскрыла много случаев коррупции и мошенничества. Помощник Стентона, Дана, раскрыл нечистую игру многих проворовавшихся квартирмейстеров и поставщиков.
Генерал Джеймс Уилсон отметил, что наиболее способные и энергичные поставщики были самыми бесчестными, ибо они не довольствовались законной прибылью. «Палатки они поставляли из наиболее легкой материи» либо на несколько дюймов меньше условленного размера; на сбрую давали тонкую кожу; седла делали плохие мастера из бракованной кожи; в обувь ставили картонные подметки; одежду шили из переработанной, бывшей в употреблении шерсти; в кормовых смесях для лошадей было излишне много мякины и дешевых сортов зерна… Каждого поставщика приходилось строго контролировать». Все это явилось как бы повторением европейских традиций, ибо английский журнал «Блэквуде магазин» спокойно комментировал: «Большая война всегда больше создает подлецов, нежели убивает».
Чем выше было общественное положение мошенника и вора, изобличенного тайной агентурой Стентона, тем громче вопили газеты, тем сильнее был нажим политических деятелей, чтобы пойманных отпустить безнаказанно. Уилсон обратил внимание на то, что губернаторы, конгрессмены, сенаторы и даже президент были вовлечены в работу по вызволению подсудных «высокочтимых граждан», надувавших правительство.
Изо дня в день непрерывным потоком шли к Линкольну на прием разные «урегулировщики» и представители пойманных за руку, и ему приходилось играть роль не только судьи и жюри, не только устанавливать виновность преступника и определять наказание; ему, кроме этого, необходимо было еще учитывать, не принесет ли его приговор больше вреда, чем пользы, фронту и мобилизации политических и экономических сил в тылу. Имея дело с разновидностями лисиц, волков и свиноподобных, у которых рыльце было в пушку, Линкольн чаще давал повод к обвинению его самого «в сочувствии и мягкосердечности», нежели в чрезмерной жестокости».
Одна запутанная история началась 8 мая 1863 года, когда Линкольн подписал по просьбе старого друга Свэтта некое разрешение. Эта история закончилась 19 августа того же года, когда золотые копи Нью-Алмаден в Калифорнии перешли по необычайной дешевке в руки корпорации, владельцем некоторой части акций которой был Свэтт. Кстати, он состоял у этой же корпорации на службе в качестве адвоката. Для Свэтта у Линкольна не нашлось ни слова упрека. Свэтт был не так уж плох, он просто очень жаждал добыть себе состояние, которое обеспечило бы его на всю жизнь.
Оливер Уэнделл Холмс писал: «Множество людей разбогатело, и для чего? Неужели для того, чтобы разукрасить золотыми лентами шляпы своих кучеров? Неужели для того, чтобы женщины подметали тротуары шлейфами из самого дорогого шелка, который нам присылают трудолюбивые французы? Неужели только для того, чтобы, покорные мимолетной моде, порхать расфранченными из города на пляж и обратно с пляжа в город?»
Нью-йоркские отели, театры, ювелиры, модные портнихи перекрыли все предыдущие рекорды выручки. Еженедельник «Лезлиз уикли» считал показательным, что за год импорт бриллиантов достиг суммы в 2 миллиона долларов. Журнал «Харпере монсли» в июле 1864 года негодующе рассказывал о том, что шинели, кителя, штаны и одеяла солдат после первого же дневного марша превращались в лохмотья или расползались под первым же дождем. И «Лезлиз» дополнял это сообщение: «…нет ничего удивительного, что ювелиры чрезвычайно заняты подбором и оправой драгоценных камней, ведь тем временем солдаты натирают ноги до волдырей, шагая в ботинках с картонными подошвами…» Мужчины застегивали свои жилеты пуговицами из бриллиантов; прически сопровождавших их женщин сверкали золотыми украшениями; отправляясь в магазины за покупками, они говорили: «Мы не чувствуем тягот войны».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
