поднимаю бровь.
— Не знал, что война тебя пугает.
— Ничуть. Но некоторые из вас могут быть к ней не готовы.
— Если вы согласны с этим планом, поднимите руку, — говорю я, затем поднимаю свою.
Николай поднимает обе, и Гарет следует за ним.
— Думаю, на этом все.
Мы оставляем Гарета в комнате управления на случай любого нежелательного вмешательства, и он поддерживает с нами связь через наушники.
Затем мы вчетвером следуем его инструкциям, чтобы добраться до их подвала, где они проводят свои сатанинские ритуалы.
Я закручиваю пробку на металлической канистре и смотрю, как она катится к ним. Они все смотрят на нее, затем расходятся в разные стороны, когда понимают, что это слезоточивый газ.
Один из них падает на землю, кашляет, снимает маску. Николай бьет его ногой в челюсть, отправляя в полет.
— Привет, ребята, рад вас снова видеть. Я скучал по окровавленным лицам ваших кисок.
Это не Девлин.
Джереми и Лэндон разделяются, ловят остальных, избивают их и снимают маски, но Девлина не видно.
— Килл, за тобой! — кричит Гарет мне в ухо.
Я разворачиваюсь и поднимаю руку как раз вовремя, чтобы бейсбольная бита опустилась на мою руку.
В воздухе раздается треск, грохот боли ослепляет мое зрение, и моя рука падает безвольно.
Определенно сломана.
Тот, что в противогазе с черепом, смеется со смехом сумасшедшего.
— Привет, Киллиан. Ты думал, я не предвижу этого?
— Привет, Девлин. Готов встретить своего создателя? — Я бью его ногой в живот, позволяя бесполезной руке качнуться в мою сторону.
Он ойкнул, но опомнился и снова нацелился на мою сломанную руку.
На этот раз я уклоняюсь, и он смеется.
— Значит ли это, что ты получил мой подарок? Я позаботился о том, чтобы обернуть ее в красивые синяки для тебя. Она выглядела изысканно.
На этот раз это я разражаюсь смехом так громко и маниакально, что он делает паузу. Это продолжается так долго, что он злится и начинает целиться в меня без всякой стратегии.
— Такой слабый маленький мальчик. — Я уклоняюсь. — Мама тебя не любила, да? Бросила тебя, пока ты был маленьким и беспомощным, и теперь ты превратился в мужчину-ребенка.
— Заткнись, блядь. — Его гнев нарастает и нарастает, и он падает прямо на мои колени.
— Какая жалость. Она бы взяла веревку и завязал вокруг горла, если бы увидела твое нынешнее состояние. О, точно. Она уже это сделала.
— Я сказал заткнуться нахрен! — Он замахивается, и я ловлю биту своей здоровой рукой, вырываю ее из его рук и быстро бью его по голове.
Он издает призрачный, болезненный звук, падая на землю. Он ползет, потом поднимается на ноги, но как только он встает, я снова и снова бью деревяшкой по его ногам, пока он не издает только булькающие звуки.
Я медленно снимаю с него маску, заставляя его кашлять и задыхаться от слезоточивого газа, затем я смотрю на него сверху вниз.
— Пока не падай в обморок. Мы только начинаем. Ты будешь истекать кровью, кричать и умолять о каждой отметине, которую ты оставил на ее коже. Тебя будут резать за каждую ложь, которую ты ей сказал, и за использование ее добрую природу. Ты будешь молиться каждому божеству на земле, но я буду твоим безжалостным Богом, созданным по твоему заказу. Возможно, я не могу нормально воспринимать эмоции, но если ты причинишь вред тому, что принадлежит мне, я буду тем, кто плюнет на твою гребаную могилу.
У меня нет ни тени сомнения в том, что этот маленький кролик переворачивает мой мир с ног на голову.
И я позволю ей это.
Потому что она моя.
И я подожгу весь гребаный мир, чтобы убедиться, что она остается в безопасности.
Глава 39
Глиндон
Мне больно.
Это первая мысль, которая приходит в голову, когда я открываю глаза... точнее, глаз.
Другой глаз опух и остается полузакрытым.
Болит не только моя кожа. Боль прорвала сухожилия и достигла мозга моих костей.
Мой язык остается приклеенным к небу, чувствуя себя большим, тяжелым и абсолютно чужым.
Я ожидаю, что окажусь на вершине скалы, но меня встречает мягкий свет, за которым следует очень характерный запах янтарного дерева. Конечно, безликие обои из комнаты Киллиана медленно проступают в фокусе.
— Глин? — Появляется обеспокоенное лицо Брэна. — Как ты себя чувствуешь?
— Больно, — простонала я.
— Вот, выпей обезболивающее. —Он берет с тумбочки таблетку и помогает мне сесть, чтобы принять ее.
Голова болит, когда я проглатываю лекарство. Брэн садится на кровать, и его движения туманны, почти бессвязны.
— Я так волновался за тебя. — Он осторожно прикасается к моей руке. — Тебе что-нибудь нужно?
Я качаю головой, чувствуя, как дискомфорт немного утихает.
— Где Киллиан?
Его выражение лица теряет всякую мягкость.
— Он пошел за тем, кто сделал это с тобой.
— Нет… — выдохнула я.
— К сожалению, да. Лэн пошел с ним, и все лидеры его клуба, естественно.
Я отбрасываю покрывало и пытаюсь встать. Очевидно, я переоцениваю свою способность двигаться, потому что падаю обратно.
Брэн ловит меня прежде, чем я ударяюсь об пол, и заставляет вернуться на кровать.
— Что, черт возьми, ты делаешь?
— Я должна остановить их. Они упадут прямо ему в руки. Он сделал это, чтобы выманить и Киллиана, и Лэна, чтобы начать войну и спровоцировать хаос. Я не хочу быть причиной этого, Брэн.
— Я думаю, уже слишком поздно, маленькая принцесса.
Комок застрял у меня в горле, и я не знаю, хочу ли я закричать или заплакать.
Дверь открывается, и мы оба поворачиваемся, чтобы увидеть Киллиана, стоящего там, одна его рука висит. Брызги крови покрывают его руку, шею и воротник рубашки, но его лицо кажется чистым, неземным.
Искаженным.
Именно так, как я представляю, выглядят серийные убийцы, когда возвращаются домой: совершенно отрешенные, возможно, даже воодушевленные тем, что удовлетворили свою жажду крови.
Он проводит окровавленными пальцами по волосам, словно подтверждая образ, который у меня только что возник.
В этот момент я должна почувствовать страх, ужас, но вместо этого мое сердце разрывается.
Без розовых очков я ясно вижу, к чему все идет. Или, может быть, я действительно это видела, но продолжала лгать себе.
Увидев меня, он замирает на месте, и в его глазах загорается огонек, когда
