Тогда она рассказала ему все, что могла, про Стамбул, Озана и Клива.
Он выслушал ее все с тем же недоверием, потом сказал:
– Саба, ты серьезно это говоришь? И что, они выдали тебе парик и темные очки?
– Абсолютно серьезно. – Она прижала пальцы к его губам. – Более чем.
Она рассказала ему про вечеринки в немецком доме. Правда, умолчала про Северина. Пока она не могла говорить о нем, а вероятно, и никогда не сможет.
– Я попала в аварию. В автомобильную аварию. – Он снова сел на кровать рядом с ней. Она откинула со лба волосы и показала ему свежий шрам. – Тогда немцы увозили меня из того дома.
– Боже. – Впервые за все время он прикоснулся к ней – к ее виску. – Почему ты не сказала мне ничего – не сказала мне, куда ты едешь? Я умею хранить тайны.
– Я не могла. – При свете лампы ее лицо казалось совсем худеньким. – Мне сказали, чтобы я избегала всяких близких отношений. Ведь если бы тебя арестовали или ты бы попал в плен, для тебя это было бы очень опасно.
– Что еще случилось? – Он пристально смотрел ей в лицо. – Ведь что-то точно случилось, я это чувствую.
– Много всего… я потом тебе расскажу… но и хорошие события тоже были. Сегодня Клив сообщил мне, что информация, которую узнал Йенке, повлияла на ход войны. Но сказать подробнее он не имел права. Он нарушил все инструкции, даже когда сообщил мне, что ты в Александрии.
– Возможно, ты получишь больше медалей, чем я.
– Возможно.
Он посмотрел на ямочки на ее щеках, на белозубую улыбку.
– Невероятно, – пробормотал он, обнимая ее. – Просто не верится. До смешного. Ты внезапно появилась в поезде. – Он расхохотался. – А перед этим… я был на концерте… слушал тебя… Это была такая мука.
Он достал носовой платок и вытер слезинки с ее щек.
– Что с тобой случилось? – спросила она наконец. – Ты так похудел.
– Меня сбили, – ответил он. – Я потом расскажу тебе об этом. Сейчас не хочу.
Поскольку их примирение было недавним и осторожным, она не стала настаивать.
– Мы уж решили, что ты погиб, – сказала она. – Барни передал мне твое письмо; он обнаружил его в твоем шкафчике. Он говорил тебе?
– Я не видел Барни – он уехал в другое место. После моего возвращения я почти никого не видел. Какое письмо? Ох, господи, нет. – Дом внезапно понял, о чем речь. – Глупое письмо. Тогда я страшно злился. Я не собирался его отправлять.
– Еще Барни передал мне вот это. – Она подняла руку и показала ему браслет.
– Ты его носишь?
– Все время.
Тогда он наклонился и поцеловал ее в губы. Погладил ее лицо, провел пальцами по волосам. Потом отвел ее к раковине и, посадив на стул, стал смывать грязь с ее ног, ворча, что они в ужасном виде.
– Спасибо тебе, нянечка, – поблагодарила она. Он помыл ее ноги с мылом, обтер и нежно поцеловал каждый пальчик. Она встала, он расстегнул на ней платье, и они легли в постель. Она прижалась к нему и поцеловала, и это был самый сладкий поцелуй в его жизни. Потом они оба разрыдались и не стыдились своих слез.
– Я думала, что тебя уже нет, – рыдала она. – Мне не хотелось жить после этого. Я хотела умереть вместе с тобой.
И он верил ей, потому что она всегда была искренней; какая-то часть его души знала это с самого начала.
Глава 50
Весна принесла море цветов. Возле дома, в котором пригласил их пожить Зафер Озан, росли маки и штокрозы, белые и розовые анемоны, календула и бальзамины. Саба развлекалась тем, что составляла каждый день всевозможные букеты.
Особняк стоял на скалистом обрыве над морем неподалеку от дворца Монтаза и по стандартам Озана был невелик, так, почти простая хижина. Но в нем были светлые, белостенные комнаты, замечательная длинная веранда, обращенная к морю, и маленький сад, где цвели акации и жасмин, а с ветвей свисали апельсины, мандарины и лимоны. Место было тихое и уединенное, и кроме пасшегося неподалеку горластого осла и утреннего щебета птиц ничто не нарушало тишины – редкая роскошь после жизни в военных лагерях и многоместных палатках.
По утрам приезжал на велосипеде Юсуф, слуга Озана, и привозил корзинку с вином, свежим хлебом, сыром и какой-нибудь свежей рыбой. На светлой кухне, выложенной голубым и белым кафелем, Саба с переменным успехом пыталась что-то готовить.
В первые два дня Саба и Дом лежали в объятьях друг друга в белой спальне и спали, спали, спали. А когда не спали, то смеялись, что зря теряют время. Потом последовали длинные, ленивые дни; они любили друг друга, плавали, загорали, ужинали на веранде при свечах, босые.
– Смотри, – сказала как-то вечером Саба, взглянув на звезды. – Вон там Волосы Вероники. – Она показала на скопление звезд. – Я понятия не имею, кто такая Вероника. Просто папа когда-то показал мне это созвездие в звездном атласе.
– Вероника была женой египетского царя Птолемея, – пояснил Дом. – Во время похода мужа против сирийского царя она посвятила свои прекрасные волосы Афродите как благодарственную жертву за его победы. На следующий день волосы исчезли из храма. Придворный астроном объяснил, что они перенесены богами на небо и что он уже нашел это новое созвездие. В общем, он нашел удачную уловку, иначе был бы скандал и полетели головы сановников.
– Откуда ты все это знаешь?
– Из летной практики и благодаря своему высокоразвитому интеллекту. – Дом по-прежнему смотрел на звезды и витал где-то на удалении многих световых лет.
Ей нравилось, что он так много знает. Ее это успокаивало.
Он читал ей стихи Кавафиса. Оказалось, что этот поэт жил когда-то на Рю Лепсиус, почти рядом с их домом.
Корабль уплыл, дороги замело.А ты так никуда и не стремился.И умираешь…в Грециии в Риме;в Библии,в Коране;в богатстве,в нищете;и в радости,и в горе…Везде. Одновременно. Навсегда[151].
– Вот так было и у меня на душе, – сказал ей Дом. – Когда мы расстались и я не мог тебя найти. Хуже просто не бывает.
Можно быть счастливым, даже не замечая этого, а иногда тебя переполняет счастье, но ты прекрасно сознаешь его драгоценность и недолговечность.
Бывали минуты, когда Сабу пугало почти мистическое совершенство тех дней – все было так, как надо, и в избытке. И те дни невероятно сильно отличались от остальной жизни, с ее неопределенностью, терзаниями и скукой, со всеми прочими драмами, большими и мелкими, которые выпали на ее долю. Ей хотелось продлить это счастье, чтобы оно было с ней всегда, но она была уже взрослая и понимала, что это невозможно. Мир не стоял на месте, скоро все переменится. Дом ждал своего очередного назначения – Королевские ВВС Западной пустыни уже свернули палатки, многие летчики отправились в другие эскадрильи: на Сицилию или в Бирму. Саба ходила в Каире на репетиции очередной экстравагантной постановки Озана и пела для солдат, которые все еще оставались в Суэце и Каире. А в пустыне уже заносило песком следы войны – ангары, склады ГСМ, траншеи.
