– Официант, – сказал он. – Шампанского, закуску, меню для мадемуазель.
– Я не могу тут долго задерживаться, – повторила она. – Ты говорил, что у тебя есть какие-то новости для меня.
– Да. Но все-таки тебе надо немного перекусить – тут фантастический новый шеф…
– Дермот, честное слово, не могу, – твердо заявила она. – Сегодняшняя ночь у меня рабочая.
– Ладно, извини, делай свою работу. – В его голосе зазвучала деловая нотка. – Вот мои новости.
Он огляделся по сторонам и убедился, что другие посетители сидят вне пределов слышимости. На его лице трепетали отблески пламени свечи.
– Йенке вернулся в Лондон и доложил о результатах. По известным причинам я не могу вдаваться в детали, но его информация, не только из Турции, но также из Северной Африки, была жизненно важной… а что касается тебя… – он устремил на нее многозначительный взгляд, – я должен сообщить тебе, что твое участие в операции было отмечено на очень, очень высоком уровне. Как тебе это нравится?
Из-под пальмы лились звуки фортепиано; явился официант и положил на колени Сабы салфетку. Она дождалась, когда он уйдет.
– Что? Что я должна чувствовать?
– Ну, это… не знаю… как бы это сказать… мне кажется, что с твоей стороны это героизм, без преувеличения…
– Ничего, – ответила она наконец. – Я ничего не чувствую.
– Правда? – Он глотнул виски и удивленно посмотрел на нее. – Почему?
– Не знаю, – уклончиво ответила она, а сама подумала: потому что цена оказалась слишком велика, потому что я не проявила особой храбрости, а была скорее ребенком, втянутым во взрослые игры, потому что вся эта история в итоге показалась мне скользкой, потому что я потеряла из-за нее Доминика… Все это промелькнуло в ее голове.
Клив покачал головой с видом педагога, жалеющего, что у одаренного ученика пропадает даром его талант.
– Ну, – ворчливо заметил он, – конечно, не мне тебя учить, но на твоем месте я бы оценил такую честь.
– Ты мне вот что скажи… – вырвалось у нее, прежде чем мысль приобрела законченную форму. – Это действительно стоило тех жертв? Или это делалось, потому что так полагается делать? Что чувствуют люди, попавшие в подобную ситуацию? Особенно когда по их вине погибают другие?
– Я не понял твой вопрос.
– А надо бы понять или хотя бы попытаться это сделать.
Он осушил свой бокал.
– Тише, Саба, – предостерег он ее и смерил очень странным взглядом – осторожным, недобрым и уязвленным. – Нет, серьезно, нажми на тормоза, потому что у меня есть для тебя и другие новости, – а ты можешь сейчас ляпнуть то, о чем потом пожалеешь.
Она тяжело вздохнула и уставилась в узкий фужер. Успокойся, Саба, не его вина, что все так вышло.
– Правда?
Он понизил голос, потому что пианист перестал играть.
– Правда.
– Какие новости?
Он набрал в грудь воздуха и позвал официанта.
– Еще виски, пожалуйста. А для мадемуазель?
Она накрыла ладонью фужер.
– Нет, Дермот, пожалуйста – заказывай только себе. Я скоро уйду.
– Саба, я думаю, что ради такого известия ты останешься.
Он наклонился к ней и облизал губы.
– Его нашли, – прошептал он. – Твой бойфренд – он в Алексе.
– Какой бойфренд? Кто?
Он смотрел на нее так серьезно, что на мгновение – безумное мгновение – ей показалось, что он имел в виду Северина Мюллера.
– Твой пилот.
– Мой пилот? – По выражению лица Клива нельзя было подумать, что он приготовил для нее хорошую новость. – Йенке?
– Нет, не Йенке, – сказал он наконец. – Доминик Бенсон. Он остановился в отеле «Ватерлоо». Это маленький частный отель возле вокзала. Он жил там почти две недели.
– Ты шутишь? – Она онемела, одеревенела, окаменела, словно разом отказали все ее рецепторы. – Откуда ты знаешь?
– Потому что я искал его. По просьбе Озана.
– Но ведь ты говорил мне, что не можешь или не станешь это делать.
Он погонял пальцем кусочек льда в бокале виски.
– Мне так приказали. Перед концертом тебе нельзя было сказать – это вышибло бы тебя из колеи на сто процентов. Но ради бога, Саба, не говори никому, что ты узнала об этом от меня.
– Это правда?
Он кивнул со вздохом.
– Я сам видел его вчера на улице. А он видел, как я разговаривал с тобой. Так что, Саба, – он залпом допил виски и придавил окурок, – как говорит добрая фея, «моя работа закончена». В один вечер я сообщил новости об оказанной тебе чести и о твоем бойфренде. Или, пожалуй, в этой антрепризе я скорее вдова Туонки[150]. Кстати, если у тебя будут проблемы, ты знаешь, как меня найти. Скоро я вернусь в Англию.
Он встал, все еще улыбаясь, и попытался надеть плащ, но долго не мог попасть в рукава. Потом осоловело поглядел на часы.
– Надо же… tempus fugit. Время летит. Думаю, тебе не терпится поскорее добраться до «Ватерлоо». Боюсь, что не смогу тебя подвезти – меня ждут в другой части города. Вот адрес. Передай ему от меня, что он счастливчик.
Пока он царапал на листке бумаги адрес, новость наконец-то просочилась в ее мозг, оттуда в кровь и по позвоночнику добежала до нервных окончаний.
– Дермот. – Она одарила его сияющей улыбкой. – Это правда?
Он поднял кверху два пальца.
– Честное слово скаута.
– В самом деле?
– Угу.
Она вздохнула с облегчением.
– Спасибо тебе, от всего сердца спасибо. – Она уже простила его за то, что он молчал про эту новость и сообщил ее только после концерта. Ясное дело, ведь Озан четко дал ей понять, какие у него приоритеты.
– А если у тебя что-то не заладится… – Он положил на стол несколько грязноватых купюр для официанта и сунул ей в руку листок. – Позвони своему старенькому дядюшке Дермоту. – Он взял шляпу. – Это адрес моей сестры в Англии. В принципе, я не должен давать его тебе, но черт с ним. Я все равно сомневаюсь, что ты им воспользуешься.
Живой! Она вышла на улицу, взглянула на адрес и не знала, смеяться ей, кричать от радости или плакать. Дом живой! Он в Александрии. Улицы вокруг нее пульсировали весельем – играли уличные музыканты, люди пели, танцевали, кричали. В одном из парков горел костер, искры летели в ночное небо. Никаких шансов поймать такси. Она торопливо шла по улице, полная воодушевления и одновременно ужаса. Вдруг она упустила свой шанс? Вдруг у него появилась другая и он не захочет ее видеть?
Она остановилась возле статуи Мухаммеда Али-паши; ее грудь тяжело вздымалась.
– Отель «Ватерлоо», – прочла она в записке, которую ей написал Клив. – В районе улицы Наби Даниэль, вблизи вокзала.
После получаса отчаянных поисков в грязноватом переулке она нашла отель, вклинившийся между парикмахерской и сирийской пекарней.
