сама вас проводила, да Джим ждет меня с сигаретами. Маленькую пачку, пожалуйста, мистер Рикет.
– После семи не продаю, – мрачно отозвался Рикет, избегая взгляда инспектора.
Уверенность, с которой обратилась к нему покупательница, сама по себе была достаточно очевидным свидетельством нарушения им закона.
Женщина была явно удивлена, но прежде, чем она успела открыть рот и произнести слова, за которые неминуемо должна была бы понести ответственность, Грант достал портсигар и обратился к ней:
– Мадам, говорят, каждая нация имеет те законы, которых заслуживает. Не в моих силах заставить господина Рикета продать вам сигареты, однако позвольте отплатить за вашу любезную помощь и предложить курево для Джима.
Несмотря на ее протесты, он высыпал свои сигареты ей прямо в руки и выпроводил из магазина.
– Ну а теперь, – сказал Грант, поворачиваясь к Рикету, – поговорим об этом братстве, или как там его. Вам оно известно?
– Нет. Теперь я, правда, вспомнил, что такое есть. Но где они располагаются – понятия не имею. Вы же слышали, она сказала, что позади «Петуха и фазана». Вообще-то, добрая половина этих свихнутых со всего света обретаются тут и имеют свои отделения. Я закрываюсь.
– Давно пора. А то люди почему-то ищут у вас сигареты – это полное безобразие.
Рикет что-то проворчал в ответ.
– Пойдем, Уильямс. А вы, Рикет, запомните: никому ни слова. Завтра мы вас, возможно, еще навестим.
Продавец буркнул себе под нос, мол, глаза бы его их не видели.
– Подозрительное место, сэр, – заметил Уильямс, когда они вышли на улицу. – Что будем делать дальше?
– Нанесу-ка я визит братству. Пожалуй, вам лучше со мной не ходить. Ваша цветущая внешность вряд ли заставит кого-нибудь поверить, что вы жаждете предаться монашескому воздержанию.
– Вы хотите сказать, на мне написано, что я полицейский? Я знаю, сэр. Это часто мне мешает. Плохо для дела. Вы не представляете, как я вам завидую. Вас всегда принимают за бывшего офицера. А это большой плюс в нашей работе, когда вас считают военным.
– И это меня немало удивляет – ведь чеки чаще всего подделывают бывшие военные. Нет, Уильямс, ваша внешность не играет тут никакой роли. Я просто упомянул ее ради красного словца. А если серьезно, то этот визит лучше наносить одному. А вы возвращайтесь-ка в гостиничный уют, садитесь под комнатной пальмочкой и ждите меня. Не забудьте поесть.
После сравнительно недолгих поисков они нашли то, что искали. Ряд окон первого этажа выходил на узкую улицу, но единственная массивная, кованая дверь была заперта. Фасадом здание было обращено либо во внутренний двор, либо в сад. Ни на двери, ни возле нее не было надписи или таблички, которая могла бы удовлетворить любопытство постороннего, но имелся звонок.
Грант им воспользовался, и через довольно продолжительное время до него сквозь тяжелую дверь донесся слабый звук шагов по каменным плитам. Маленькое зарешеченное окошечко открылось, и у Гранта осведомились, что ему нужно.
Грант сказал, что желает видеть главу общины.
– Кого именно вы хотите видеть?
– Главу общины, – твердо проговорил Грант.
Он не знал, как его здесь называют: Номер Один, Аббат или Прелат, поэтому решил, что лучше просто сказать, что ему нужен глава общины – принципал.
– Досточтимый отче в это время не принимает, – был ответ.
– Вручите досточтимому отцу мою визитную карточку, – сказал Грант, просовывая ее сквозь решетку, – и передайте на словах, что я буду весьма признателен, если он примет меня по делу чрезвычайной важности.
– Мирские дела не имеют к нам отношения.
– У досточтимого отца, возможно, будет иное мнение, когда он узнает, кто я.
Окошечко захлопнулось так резко, что, будь это не святой приют, можно было бы счесть это грубостью, и Грант остался на темнеющей улице один. Он увидел, как Уильямс издали отдал честь и скрылся. С соседней улицы доносились голоса играющих ребятишек, но вокруг было тихо – транспорт здесь не ходил. Шаги Уильямса затихли задолго до того, как Грант снова услышал слабые звуки из-за двери. Потом раздался скрип отодвигаемых болтов и скрежет ключа. (От чего они запираются? – успел подумать Грант. От жизни? Или решеткам надлежит удерживать ослабших духом в этих стенах?) Наконец дверь отворилась ровно настолько, чтобы пропустить одного человека, и Гранта пригласили войти.
– Мир да пребудет в тебе и во всех христианских душах, и да будет с тобою благословение Господа отныне и во веки веков, – скороговоркой пробормотал человек, запирая за ним двери.
Грант подумал, что с таким же успехом человек мог бы ему промурлыкать начало шлягера «Спой мне еще раз».
– Досточтимый отче в великой милости своей изъявил согласие принять вас, – говорил монах, ведя Гранта по коридору.
Его сандалии глухо хлопали по каменным плитам. Он привел Гранта в чисто выбеленную комнату, где не было ничего, кроме стола, стульев и распятия на стене, и удалился, оставив его одного. В комнате стоял пронзительный холод, и Грант надеялся, что досточтимый отче не будет испытывать его таким образом слишком долго. И правда, не прошло и пяти минут, как привратник появился, склонился в торжественном поклоне перед своим отцом, снова пробормотал ту же формулу напутствия и удалился, оставив их наедине. Грант ожидал увидеть фанатика или шарлатана. Однако перед ним стоял почтенный проповедник – вежливый, уверенный в себе человек, судя по всему образованный.
– Чем я могу помочь вам, сын мой?
– В вашем братстве есть человек, которого зовут Герберт Готобед, – начал Грант.
– Здесь нет никого с таким именем.
– Я и не думал, что у вас он сохранил это имя, но вам, вероятно, известны подлинные имена членов вашего ордена.
– Мирское имя перестает существовать с того момента, как человек переступает наш порог и становится одним из нас.
– Вы же сами спросили, чем можете мне помочь.
– Я этого не отрицаю.
– Мне нужно повидать Герберта Готобеда. У меня для него есть новость.
– Мне неизвестен человек, носящий это имя. И для вступившего в братство Древа Ливанского уже не существует новостей.
– Пусть так. Вы можете и не знать, что его зовут Готобед. Но человек, с которым мне надо поговорить, – член вашего ордена. Я вынужден просить вас помочь мне его найти.
– Вы что же, предлагаете, чтобы я выстроил перед вами всех членов общины?
– Нет. Но вероятно, у вас есть моления, на которые собираются все?
– Конечно.
– Тогда позвольте мне присутствовать там.
– Это весьма необычная просьба.
– Когда у вас ближайшая служба?
– Всенощная начнется через полчаса.
– Вы согласны предоставить мне место, с которого я мог бы видеть лица всех братьев?
Досточтимый отец отнесся к его просьбе с явной неохотой, но как
