задернул за собой шторы.
Он очутился в уютной спальне, с покрывалом на постели и приглушенным светом настольной лампы.
– Кто ваша хозяйка?
Она назвала имя и прибавила, что служит здесь всего несколько месяцев.
– Откуда была ваша последняя рекомендация?
– Из поместья в Австралии.
– Герберт Готобед с вами в родстве?
– Это кто такой?
– Послушайте, вы лишь зря тратите время, мисс… Кстати, какое имя вы сейчас носите?
– Свое собственное, – ответила она сердито. – Роза Фрисон.
Грант передвинул лампу так, чтобы лучше разглядеть женщину. Он никогда раньше ее не видел.
– Герберт Готобед шел сегодня к вам, и вы его ожидали. Сейчас вы мне все о нем расскажете и тем избавите себя от серьезных неприятностей.
– Если хотите знать, я ждала Берта. Он молоко развозит. И не вижу ничего плохого в том, что я его ждала. За это не наказывают. Девушка тоже имеет право поразвлечься в таком глухом углу, как этот.
– Только и всего? – проговорил Грант, подходя к встроенному шкафу. – Оставайтесь на месте, – добавил он.
В шкафу висела только женская одежда. Пожалуй, чересчур дорогая для экономки, однако не новая. Грант попросил ее выдвинуть ящики, и она с неохотой подчинилась. Там не было ничего необычного. Грант осведомился, где ее коробки с остальными вещами.
– Наверху, на чердаке.
– А что это за чемоданы под кроватью?
Она готова была наброситься на него с кулаками.
– Дайте-ка мне посмотреть их содержимое.
– Не имеете права! Предъявите ордер! Ничего не буду открывать!
– Зачем так протестовать, если у вас совесть чиста?
– Я потеряла ключи.
– А вот это уже подозрительно.
Она сняла ключ с цепочки, висевшей на шее, и выдвинула первый чемодан. Пока Грант наблюдал за ней, ему вдруг пришло в голову, что, пожалуй, в ней есть примесь южной крови. В движениях, волнистых волосах было что-то… Негритянское? Индейское? Тут он вспомнил о миссии на Островах Южного моря, которую возглавлял Герберт.
– Вы давно уехали с Островов? – как бы между прочим спросил он.
– Около… – начала она, но, спохватившись, быстро поправилась: – Не знаю, о чем вы.
Первый чемодан оказался пустым. Второй был набит доверху мужской одеждой.
– Любите переодеваться в мужское платье? – спросил Грант; его настроение, несмотря на распухшие ноги и гудящую голову, заметно улучшилось. – Или приторговываете старьем?
– Это вещи моего погибшего жениха. И попрошу вас воздержаться от неуместных шуток.
– У вашего возлюбленного было пальто?
– Да, но оно было все разорвано – оно было на нем, когда он погиб.
– Да? А как это случилось? – дружелюбно спросил Грант, перебирая одежду.
– Автокатастрофа.
– Вы меня разочаровали.
– Что?!
– Я думал, у вас больше воображения. Как его звали?
– Джон Старборд.
– Старборд значит «бортовой огонь»? Ну, такое имя исключает дорожное происшествие.
– Может, вы и знаете, про что говорите. Я ума не приложу.
– Не пальто ли вашего жениха хранилось в том чемодане, который теперь пуст?
– Нет, не оно.
Рука Гранта вдруг замерла, наткнувшись на что-то твердое. Он вытащил пачку паспортов. Их было четыре: один, английский, на имя Герберта Готобеда, другой, американский, на имя Александра Байрона Блэка, третий – выданный глухонемому испанскому гражданину Хосе Фернандесу и четвертый – на гражданина Соединенных Штатов Уильяма Кейрнса Блэка с супругой. Но с фотографий всех четырех паспортов на него глядело одно и то же лицо – лицо Герберта Готобеда; как жена на снимках фигурировала Роза Фрисон.
– А ваш возлюбленный, видно, был коллекционер. Я всегда думал, что это очень дорогостоящее хобби. – Грант положил паспорта в карман.
– Вы не имеете права! Я закричу на весь дом. Скажу, что вы пытались меня изнасиловать. Смотрите!
Она распахнула халатик и стала рвать на себе ночную рубашку.
– Валяйте, кричите сколько вздумается. Вашей хозяйке наверняка будет любопытно взглянуть на эти паспорта. Между прочим, если у вас были какие-то идеи насчет престарелой дамы, советую вам их пересмотреть. А теперь пойду подберу свои туфли. Они остались где-то в саду. Хотя одному богу известно, как я смогу в них снова влезть. И мой вам совет, миссис Кейрнс Блэк: не предпринимайте решительно ничего, пока я не дам о себе знать. Против вас у нас все еще ничего нет, так что ведите себя таким образом, чтобы нам не пришлось заняться всерьез именно вами.
Глава двадцать третья
Грант умудрился влезть в башмаки (воспользовавшись приемом, к которому прибегал еще в детстве: когда больно – думай о чем-то другом), но, сделав несколько шагов, поспешно снял их снова и заковылял в сторону таверны так же, как и пришел, – в носках. Найти обратный путь в темноте было нелегко, но у Гранта была блестящая способность ориентироваться (в Ярде ходили слухи, что, даже если ему завязать глаза и заставить несколько раз повернуться, он после этого все равно безошибочно определяет, где север), и общее направление он себе представлял. Грант постоял немного возле дома на противоположной стороне улицы, выжидая, пока патрульный полисмен пройдет мимо. Это было лучше, чем спрашивать дорогу и давать пространные объяснения. И потом, какой уважающий себя офицер криминальной полиции пожелает объявиться перед уличными полицейскими с башмаками, болтающимися на шнурках вокруг шеи?
Добравшись до гостиничного номера, Грант оставил Уильямсу на столе записку с просьбой, когда тот вернется, сразу после шести позвонить в Ярд и запросить, что у них есть по секте или ордену, именующему себя Древом Ливанским, и разбудить его, когда они перезвонят. Потом он рухнул в постель и проспал без сновидений, с паспортами под подушкой, пока Уильямс не разбудил его в десять.
– Что о Тисдейле? – спросил инспектор, едва открыв глаза.
О Тисдейле ничего не было слышно по-прежнему.
По поводу Древа Ливанского из Ярда сообщили, что орден был основан в 1862 году богатым холостяком ради блага тех, кто стремится избежать мирских соблазнов, поскольку сам он, как тогда было принято выражаться, был отвергнут и обманулся в предмете своей любви. Он сам стал первым прелатом ордена и оставил на его нужды все свое немалое состояние. Правила общины предписывали строжайшее воздержание для всех ее членов, и считалось, что к настоящему времени орден накопил огромные средства. Прелат назначался своим предшественником, но в любой момент мог быть переизбран тайным голосованием братьев. Глотая жуткий гостиничный кофе, Грант обдумывал эту информацию и потом сказал вслух:
– Так вот на что метит наш Герберт – на прелатство. Нынешний прелат ему в рот смотрит. Невероятно, что такого человека, как он, смогли настолько одурачить. Хотя о чем я говорю! Припомните-ка, Уильямс, сколько таких идиотов мы с вами встречали!
– Припоминаю, сэр, – весьма красноречиво отозвался Уильямс.
