Ниже на листе он выводит новые фамилии. Идет в соседнюю комнату, отпирает стальные дверцы шкафа картотеки. Пальцы проворно перебирают плотные квадраты бумаги. Вот она, карточка на Ольгу. Последняя пометка:
«Проживает в г. Женеве, бульвар де ла Клюз, 57, помещение библиотеки и архива ЦК РСДРП. Жена Минина...»
Кто же сей Минин? Ага, вот и он, голубчик! По донесению Ростовцева — старейший большевик. Сведений на Богдасаряна нет. На Ходжамиряна карточка тоже не заведена. Мастер Ян — и на него ничего нет... Наверно, зеленая молодежь, студенты. Но ЗАГ не обделяет вниманием и молодежь: все эти студенты — потенциальные революционеры и злоумышленники. Возможно, имена арестованных вымышленные. Не беда, выяснить подлинные не так уж сложно.
Гартинг ставит ящик с карточками в гнездо стального шкафа. К чему ему теперь все эти подробности? Участь Камо, Валлаха, Ямпольской, Ольги и всех остальных, заточенных в тюрьмы Берлина, Парижа, Мюнхена и Стокгольма, предрешена: Петербург извещает, что требования о выдаче арестованных будут предъявлены судебными властями империи в самые ближайшие дни. А затем громкий, на всю Россию, на всю Европу, процесс. Уж на Фонтанке позаботятся, чтобы были и нужные свидетели, и впечатляющие улики, и покладистые присяжные. «Дело о похищении билетов государственной казны»!..
Нет, не ради банковских билетов устроил он всеевропейский переполох. Подумаешь, сто тысяч! Ничтожная капля по сравнению с теми суммами, которые расходует департамент на борьбу с политическими злоумышленниками. Да и сам он уже выплатил на содержание агентуры, на филеров, на командировочные, разъездные, наградные и все прочее не меньше, если не больше. Полистай газеты — петербургские ли, парижские: что ни день — ограбления, взломы, убийства, кражи. Тифлисские сто тысяч — ничтожная сумма по международным и даже местным полицейским стандартам. Но взломанные сейфы и исчезнувшие слитки — забота уголовной полиции. А он, Гартинг, руководитель розыска политического. И затеянная им операция преследует совсем иные цели. Как он представляет себе дальнейшее?.. Процесс даст повод департаменту к аресту всех, кого следует, причастных и непричастных в самой России, к требованию выдачи эмигрантов, еще не попавших в сети ЗАГ, к разгрому их Заграничного центра. Вот главная цель. Не фантастичная, а реальная. Повторение однажды уже разыгранной им партии.
Странно: он тратит столько энергии и изобретательности, чтобы поймать злоумышленников, но сам не испытывает к ним никаких чувств — ни злости, ни ненависти. Может быть, потому, что лично, с глазу на глаз, никогда не встречается с ними, разве что вот так — посмотрит со стороны, как на вокзале Норд или в пансионе на Эльзассерштрассе. В давние времена он близко знал подобных им. Но неужели бессмысленный героизм т е х ничему не научил э т и х? Неужели в истории так заведомо повторяется все?.. Слепую и безнадежную их веру можно было бы объяснить романтизмом молодости или незнанием истории. Но большинство из них не так уж молоды и весьма образованны. Что движет ими?.. Неужели все-таки вера в то, что мир можно изменить?..
Аркадий Михайлович запирает шкаф картотеки и достает из соседнего большие альбомы с наклейками на коленкоровых обложках: «РСДРП». Листает жесткие страницы, аккуратно проложенные папиросной бумагой. Сотни фотографий. Вот Ульянов-Ленин. Снимки сделаны в разные годы. Юноша-студент с задумчивыми глазами, с едва пробивающейся бородкой. А вот уже значительно старше: волосы отступили со лба, в усах и бороде седина. Но взгляд тот же. И какой невероятный лоб! А вот последний снимок. Ульянов без бороды. Глаза колючие. Губы в насмешливо-горькой улыбке. Неужели жизнь ничему не научила его?.. Вот его жена. Его сторонники... Вот и Никитич. Тонкое, интеллигентное лицо. Густые темные брови. Мягкие и внимательные глаза. И большой лоб. Выпуклый могучий лоб и у Валлаха под космами черных волос. Брови вразлет, глаза сидят глубоко. Крутой подбородок свидетельствует о сильной воле... А вот и фотография Ольги. Гм... Аркадий Михайлович не ожидал, что Кузьмина так мила: огромные светлые глаза, очерченные длинными ресницами, Точеный маленький нос. Красивые губы, мягкий овал лица... Гартинг улавливает что-то общее в ее облике и запомнившемся лице Ямпольской. Порода, что ли?.. Лицо отрешенное. Именно такие лица были у т е х, в парижской мастерской...
И вот это-то самое удивительное. Вместо того чтобы, отдав дань романтизму молодости, блистать теперь в обществе, занимать место, достойное их образованности, талантам или красоте, все они сознательно обрекают себя на безнадежную борьбу и неотвратимо следующие за поражением ужасы дознаний, судебных процедур, тюремных камер, этапов... По доброй воле!.. Это-то и не укладывается в голове. Понятно, когда уголовники, низколобые хрященосые неандертальцы с волосатыми руками, многие с порочной наследственностью, чудовищно безграмотные, — но эти политические... По своим дарованиям они могли бы стать министрами, дипломатами, генералами, учеными. Нет, понять их нельзя!
Аркадий Михайлович возвращается в кабинет, к столу и против каждой фамилии на листе со знаком Меркурия ставит такой же жирный крест, какие уже стоят против Камо, Валлаха и Ямпольской. Разбираться в их психологии и побуждениях — не его забота. Его дело — вот эти «кресты». С них началась его карьера, и ими, как верстовыми вешками, обозначает он свою дорогу вверх.
Да, бежит время. Когда он поставил первую вешку?.. Неужто четверть века назад?.. Да, в тот памятный день, когда нищим студентом Технологического института он был введен в кабинет жандармского ротмистра как участник народовольческого кружка, избравшего своей целью террор и свержение самодержавия... Тот ротмистр оказался не зубодробителем, а офицером со светскими манерами, с вкрадчивым отеческим голосом. И в его кабинете нищий студент решил, что бороться против самодержавной власти бессмысленно так же, как полевой мыши — против грозного орла, эту власть олицетворяющего. Зато оказать посильные услуги — это и однокашников уберечь от ереси и беды, и себе облегчить существование...
В кабинет жандармского ротмистра он вошел кандидатом в каторжники, а вышел оттуда платным осведомителем Санкт-Петербургского охранного отделения. Это перевоплощение прошло для него совершенно безболезненно. Может быть, потому, что уже в ту пору он ничего не принимал близко к сердцу. К новой своей деятельности он приступил с усердием. Но вскоре сотоварищи что-то заподозрили. Да, неопытность, неосмотрительность новичка... Пришлось побыстрее собрать вещички, распроститься со столицей, податься в Ригу. Там, в Политехническом институте, он продолжал «освещать» инакомыслящих и опять вовремя, особым чутьем уловил — пора убираться и оттуда. Кое-какая сумма была накоплена, уже не на квасе и хлебе сидел, не на жареных пирожках, и он решил перебраться за границу. А заодно и сменить фамилию.
