Меннерс Смит вскоре установил, где они пошли не тем путем, и минутой позже, невидимый защитникам, дал знать на другую сторону долины, что собирается сделать новую попытку. Затаив дыхание, Кнайт и остальная часть войск наблюдали, как отряд еще раз медленно начал свой путь наверх. На сей раз, приняв вправо, альпинисты продвигались без остановок. Всем, кто смотрел с другого края долины, казалось, что прошла вечность, пока Меннерс Смит и горстка лучших альпинистов не подошли к самым близким сангарам на шестьдесят ярдов. Именно в этот момент была поднята тревога, и начался ад кромешный.
Кто-то из сочувствующих защитникам увидел, что происходило на той стороне долины, и предупреждающе закричал. Враги поняли опасность и, преодолевая лавину огня, выскочили из ближайших сангаров и обрушили на отряд восходителей град тяжелых камней. Несколько людей попали под удары и получили серьезные ранения, хотя, как ни удивительно, никого не смело в пропасть. К счастью, большинство альпинистов прошли самые опасные места, и валуны без вреда пролетали над их головами. Теперь Меннерс Смит шел в связке с другим младшим офицером из отряда восходителей. «Эти офицеры, — записал Кнайт, — превосходно вели своих людей, наблюдая за их возможностями, хладнокровно прокладывая им путь между камнепадами, и фут за футом неуклонно приближались к вершине. И вот мы увидели, как лейтенант Меннерс Смит делает стремительный бросок вперед, к первому сангару, карабкается, обходит его справа и достигает ровной площадки рядом с ним». Секундой позже поднимаются первые гуркхи и кашмирцы, их кривые ножи и штыки сверкают в свете зимнего солнца. И вот, сгруппировавшись в небольшие отряды, они начали перебегать от сангара к сангару, врываться в них с тыла и уничтожать их обитателей. Сначала защитники пытались отважно сражаться, но когда поняли, что сопротивление хорошо обученным воинам бесполезно, по одному и по двое принялись отступать с позиций. Скоро это превратилось в паническое бегство. Многим уйти не удалось — либо напоролись на группу восходителей, либо угодили под огонь стрелков и канониров. Склон горы усыпали убитые и раненые…
Падение второй цитадели и осознание, что ни русские, ни китайцы не пришли на помощь, оказали на врага сильное воздействие. Все, кто должен был оборонять последние 20 миль дороги в столицу, сдались или разбежались по домам. За большой вклад в победу лейтенант Меннерс Смит был третьим за трехнедельную кампанию представлен к Кресту Виктории. Множество сипаев получили индийский орден «За заслуги», самую высокую в то время награду за храбрость, доступную туземным войскам. А в большом дворце, возвышавшемся над столицей, Сафдар Али поспешно паковал свои сокровища, готовясь к бегству. Он уже понял, что обещания Громбчевского оказались пустословием. Когда британский авангард, чье продвижение замедлялось гористым ландшафтом, приблизился к столице, правитель бежал на север, на пути бегства поджигая деревню за деревней. Победители, по словам Кнайта, ожидали захватить дворец, «полный добычи из сотен разграбленных караванов». Но их ждало разочарование. В сопровождении жен, детей и части оставшихся лояльными к нему придворных он прихватил почти все ценное с собой, нагрузив, как говорят, спины 400 кули. При тщательном обыске дворца был обнаружен скрытый за ложной стеной секретный арсенал (винтовки российского производства). Во дворце оказались еще и российские товары для дома, включая самовары, печатные издания и портрет царя Александра III. Среди массы корреспонденции (часть которой оказалась нераспечатанной) были российские и китайские правительственные послания, нашли и переписку между Янгхасбендом и Гилгитом, которую агенты Сафдара Али прервали во время памирского кризиса 1891 года.
Опасаясь, как бы Сафдар Али не попытался восстановить власть над Хунзой или еще как-то навредить, англичане спешно отправили конный отряд, надеясь перехватить беглеца прежде, чем он пересечет границу с Китаем или с Россией. Но где-то на занесенных снегом перевалах, чьи тайны Сафдар Али знал лучше своих преследователей, он сумел обмануть их и выйти в Синьцзян, о чем сообщил Макартни китайский губернатор Кашгара. Водрузив на трон более сговорчивого брата Сафдара Али, британцы должны были решить, что делать теперь: остаться или уходить. Опасаясь, что отход может быть расценен скорее как слабость, чем великодушие, они решили остаться. В распоряжении постоянного политического советника, назначенного в помощь новому правителю, оставался небольшой гарнизон Корпуса имперской службы. Заодно это делало невозможными нежелательные вторжения вроде визитов Громбчевского и Ионова. Таким образом, Хунза и Нагар (там пожилому правителю позволили остаться на троне) стали частью Британской Индии. «Они захлопнули дверь у нас перед носом», — услышав новости, с негодованием воскликнул российский министр иностранных дел Гирс.
На этот раз англичане оказались первыми. Но удовлетворение или спокойствие духа, испытанное от усмирения Хунзы, было недолгим. Уже в другом месте, на самом севере Памира, русские снова продвигались вперед. Стало ясно, что военные восстановили свое влияние на Министерство иностранных дел. Полковник Ионов, еще недавно вызванный «на ковер» в Санкт-Петербург, как сообщали, снова возвращался на Памир. Летом 1893 года русские войска дважды столкнулись с афганскими и потребовали себе взорванную китайскую крепость на спорной территории. Хотя на сей раз русские избежали конфронтации с англичанами, и у Даренда в Гилгите, и у Макартни в Кашгаре один факт не вызывал сомнений. Независимо от последствий и прежде, чем британцы смогут подготовить ответный ход, русские планируют занять Памир. Более того, ни от афганцев, ни от китайцев, чье желание сопротивляться русскому вторжению рассеялось как дым, серьезной поддержки ожидать было нельзя.
Забеспокоился даже Гладстон, вернувшийся в Лондоне к власти. «Вопросы сейчас достигли такой переломной точки, — предупреждал лорд Росбери, его министр иностранных дел и будущий преемник, — что правительство Ее Величества не может оставаться пассивным». Решение Гладстона состояло в том, чтобы вынудить Санкт-Петербург согласиться на совместную пограничную комиссию — идея, которую русские, по их утверждению, приветствовали. Однако, как предупредил Росбери, военные, несомненно, пробовали задержать любое урегулирование вопроса о границе, пока не получат все, чего хотели. Другими словами, это был новый бесконечный Панджшех. Его предупреждение подтверждалось сообщением, что русские вновь заняли Бозай-и-Гумбез, детонатор предыдущего памирского кризиса. Но это было еще не все. Серьезные проблемы возникли в Читрале, а его многие стратеги считали более уязвимым для российского проникновения, чем Хунза. После смерти престарелого правителя в стране вспыхнула борьба за трон между многочисленными членами правящего семейства. За три года в Читрале последовательно сменилось пять правителей.
В прежние времена британцев удовлетворяло соглашение с Читралом, исключающее въезд казаков или других нежелательных лиц. Со смертью же Аман-аль-Мулюка не стало абсолютно никакой уверенности, что соглашение выживет. Это зависело от того, кто из его шестнадцати сыновей выйдет на первое место. А пока идет смута, как полагали некоторые, существует серьезный риск, что вакуум заполнят казаки. «Сейчас, когда на Памире существует пост русских, — предупреждал Даренд из Гилгита, — Читрал в анархии — сосед слишком опасный для нас, и слишком соблазнительное поле для российских интриг и вмешательств, которые нам придется терпеть». Действительно, у британцев были причины для беспокойства. Говоря о военной магистрали, которая уже строится и пройдет на юг через Памир, и безопасности имперского российского флага, который будет поднят над Памиром и Гиндукушским перевалом, газета «Свет» потребовала, чтобы Читрал был взят под «защиту» царя. Резко противореча тому, что говорило Министерство иностранных дел, это, несомненно, отражало настроения каждого офицера и рядового российской армии и, весьма вероятно, самого военного министра.
Согласно советскому историку этого периода Н.А. Халфину, министры и советники царя спорили насчет того, какие действия надо предпринять в памирском регионе. По его утверждению, их искренне встревожили действия британских политиков вроде Даренда и Янгхасбенда и аннексия Хунзы и Нагара. Но когда к власти в Британии вернулось либеральное правительство, обстановка несколько разрядилась. «Ястребы» во главе с военным министром убеждали царя занять агрессивную позицию, но «голуби» во главе с Гирсом убедили отдать приоритет дипломатическим решениям. Серьезные внутренние проблемы России (голод стоил половины миллиона жизней) исключали вопрос о любой конфронтации. И зачем сейчас ссориться с Британией из-за территорий, вовсе не стоящих войны? Англичане, конечно, ничего этого не знали. Они просто изучали агрессивный тон российских передовых статей, сопоставляли его с официальными документами Санкт-Петербура, вспоминали многочисленные случаи, когда русские говорили одно, а делали другое, и едва ли можно их обвинить в излишней обеспокоенности.
