все какая-то… запуганная. Всё в окно смотрела и как только машина подъедет, сразу в сторону, будто пряталась. А как телефон зазвонит, так вся дергалась. Я сначала думала, что с долгами проблемы какие или с кем судится. Но потом поняла — там что-то другое. Даже телефон отключила… ну чтобы ее нервы уберечь.
Я внимательно слушал, не перебивал, чувствуя как по спине пробегает холодок.
— Она мне про свою прошлую жизнь ничего не рассказывала, молчала. Ни про родителей, ни про прошлое. Как будто ее до этой квартиры и не было вовсе. И она… — старуха вздохнула. — По ночам плакала. Я ей — Свет, что стряслось, а она — все в порядке баб Том.
— А где она теперь? — спросил я, стараясь держать голос ровным. — Вы знаете ее новый адрес?
Глава 17
Тамара Павловна не сразу ответила. Прежде чем заговорить, снова сделала глоток чая. Руки у нее чуть дрожали.
— Умерла она… — произнесла она тихо. — Перенервничала сильно. Ей из армии пришло письмо, что сына ранило. Не пережила. Сердце, знаешь ли, штука капризная. А она его очень любила. Сашеньку своего. Все им жила, у нее ведь и мужиков отродясь не было…
Меня будто обухом по голове ударило. Затянуло пол ложечкой, а в горле встал липкий ком. Я закашлялся, прикрыв рот рукой, будто от чая поперхнулся. Тамара Павловна посмотрела с сочувствием, но промолчала. Видимо, решила, что меня тронула история.
А ко мне медленно приходило понимание — Света назвала своего сына в честь меня. Теперь моей названной сестры больше нет.
— Сашка, сослуживец твой, говорят, герой. Орден получил. Но как вернулся, так и съехал почти сразу.
— А вам он помогает? — спросил я, кивнув на мокрый стояк в углу. — Сын?
Мне было тяжело продолжать разговор. Внутри все кипело, на душе скребли кошки, но я хотел услышать историю до конца.
Старуха отвела взгляд. Ложечка в её руке застыла, потом медленно опустилась в чашку, она начала мешать чаинки.
— Помогает… — сказала она неуверенно.
Где-то в ее словах затесалась ложь. Если бы он и впрямь заботился, то не текла бы у старухи батарея, не ставила бы она будильник на каждые три часа и не жила бы в этом сыром советском мавзолее с ванной из клеёнки.
Снизу снова раздался стук. Раз, другой, третий. Лупили будто потолком прямо по стояку. Из сгиба в месте, откуда капало, хлынула тонкая струя воды — еще чуть и прорвет к чертовой матер.
Подставленное ведро быстро наполнялось, вода уже начинала переливаться через края.
— Он опять стучит… — устало сказала бабка. — Я уже сколько раз с ним говорила. Ну ведь знает же, что… — она не договорила и всплеснула руками.
Я не мог понять зачем это делает сосед снизу. Потом же самому на голову польется…
Старуха поднялась со стула, медленно, с трудом, словно каждый сустав кричал от боли.
— Давайте я сам, Тамара Павловна, — опередил ее я. — Где у вас тряпки?
Она показала рукой на комод в коридоре.
Я пошел, чавкая ногами по мокрому полу. В ушах стучала одно: Светка умерла.
Взял тряпки, справился течью. Та удивительным образом перестала литься ручьем, когда снизу прекратили стучать.
Я только успел снова поставить ведро под капающую трубу, как в коридоре раздался стук в дверь.
— Секундочку, Саша… — отозвалась бабка. Голос у нее стал тихим, будто она сразу почувствовала, кто там. Тамара Павловна неторопливо поднялась со стула, поправляя старый вязаный жилет, и пошаркала к двери.
Я остался на кухне, но прислушался.
— Дай денег, старая, ты меня опять заливаешь! — донесся сиплый, прокуренный мужской голос.
Подача была агрессивная, а судя по интонации пришедший был в зюзю.
— Пенсии ещё нет, Леня… — ответила бабка шепотом. — Я ж тебе на прошлой неделе давала, ты забыл?
— Не хватило значит. Ещё надо, мать. Мне и так уже все нервы залила своей вонючей водой. Вон у меня гипсокартон отвалился!
— Леня, у меня сейчас гость, я не одна… — голос Тамары Павловны дрогнул. — Зайди позже, а?
— Я тебе дам «гость», старая сука, — зло прошипел тот. — Кому ты нужна, старая мука!
Тут уже я не стал оставаться в стороне и вышел из кухни. Сосед стоял прямо в дверях, потный, помятый, в черной спортивной куртке со сломанной змейкой и синим пакетом в руке. Лысина блестела от пота. Щетина черная, глаза красные, мешки под глазами. На пальцах руки были выбиты «перстни». Типичный зек с желтым лицом после годов проведенных в заключении.
Увидев меня, он оценивающе прищурился.
— Какие проблемы? — спросил я спокойно.
Мужик смерил меня взглядом. Я не отводил глаз.
— А ты кто такой будешь?
— Внук, — ответил я. — Повторяю, проблемы какие?
Мужик завис, видимо взвешивая, как лучше действовать дальше.
— Никаких. Все нормально.
Он зыркнул на Тамару Павловну и процедил сквозь стиснутые зубы.
— Я… потом зайду Тамара Павловна.
— Лучше не заходи, — сказал я.
Он кивнул, пятясь, и хлопнул дверью так, что в коридоре задрожало стекло в рамке.
Я вернулся на кухню. Старуха молчала, взгляд потуплен, она явно растерялась и не знала, что мне сказать.
— Он вас бьет? — прямо спросил я.
— Да нет, что ты, милок… — ответила она поспешно, но рука дрогнула, вязаная кофта чуть задралась, обнажив запястье.
Я увидел на тонком запястье свежий синяк. Темно-синий, с фиолетовой каемкой, оставленный чей-то пятерней. Слишком явный синяк, чтобы притвориться, что ничего не было.
— Я же вижу, Тамара Павловна, — сказал я, кивнув на ее руку.
— Леня… агрессивный стал. Бывает. Непутёвый он. Но ты… ты ему ничего не делай, сынок. Ты уедешь, а он мне потом житья не даст. Я его с детства знаю, с родителями его дружили. Он теперь пьёт, у него самого беда была… пятнадцать лет отсидел.
Говорила Тамара Павловна быстро, запинаясь, как будто хотела не столько оправдать его, сколько отговорить меня от очевидного.
Я молча налил чай старухе, снова сел, подвинув ей чашку. На кухне повисла вязкая тишина. Тамара Павловна перебирала в пальцах уголок платка.
— А про Виктора Козлова что-нибудь знаете? — спросил я, решив переключить тему, чтобы старуха хоть как-то успокоилась.
— Первый раз слышу. Кто это?
—
