— Черт возьми, — воскликнул наш музыкант. — В каждом вагоне столько людей, что сесть негде.
— Не бросить ли несколько гранат в этих тварей из СД? — с надеждой спросил Малыш.
— Это ничего не даст ни нам, ни арестованным, — гневно пробормотал Старик.
— Когда брали варшавских евреев, было гораздо хуже, — сказал Порта. — Здесь не пользуются плетьми, только сапогами.
— Почему они не убегают? — удивленно спросил «Барселона» Блом. Подтянули еще несколько товарных вагонов и стали загонять в них молчаливых людей.
— Их всех собираются убить? — спросил трубач, служивший раньше в СС.
— Можешь не сомневаться, — ответил Хайде с грубым смехом. — Отравят газом в Польше.
— Но люди не могут обращаться так со своими собратьями, — наивно пробормотал Старик.
— Неужели ты не знал, — иронично спросил Порта, — что венцом творения является эта тварь, человек?
В ту ночь римских евреев депортировали. Две танковые роты немецкой армии охраняли их погрузку на римском вокзале.
На евреев устроили облаву средь бела дня прямо под окнами Ватикана. Произошла краткая, но яростная борьба на Викола дель Кампаниле, где арестовали старика и двух евреек. Одну из женщин в конце концов отволокли за ноги к грузовику, стоявгиему на виа делла Кончильяцьоне.
За облавой лично наблюдал начальник гестапо в Риме, оберштурмбанфюрер Капплер. Немцы всеми силами старались спровоцировать папу на публичный протест, который явился бы сигналом к тому, о чем мечтали Гитлер, Гиммлер и Гейдрих с тех пор, как пришли к власти: к уничтожению папского престола.
Для Ватикана в то время заявить протест означало решить собственную судьбу. Люди в РСХА сидели у телефонов, готовясь подать кодовый сигнал «Ошейник».
ИГОРНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ ПОРТЫ
У нас выдалось несколько спокойных дней: мы лишь понемногу окапывались да ставили по ночам мины. Разумеется, небольшие потери время от времени случались, но время это было хорошим, рытье траншей нам ничуть не досаждало. Выдалась только одна скверная ночь, когда на нас внезапно обрушился яростный артиллерийский огонь и мы поползли вдоль своих позиций в неверном направлении. Ошибка стоила нам сорока трех убитых и вдвое больше раненых, но все мы, старые солдаты, вернулись невредимыми. Более того, получили возможность посмеяться над Хайде. Его задело осколком, и блестящие черные волосы, его гордость, исчезли с одной стороны головы. На перевязку громадной раны у нас ушло два свертка бинтов. Хайде пришел в такую ярость, что брань его слышалась за километр. И едва не застрелил Малыша, когда тот притащился с громадным зеркалом, взятым в одном из находившихся неподалеку больших домов, чтобы Хайде мог на себя полюбоваться. Однако зеркало он постарался не разбить. Это означало бы семь лет невезенья. Мы проклинали это зеркало. Оно стало серьезной проблемой. Пытались отдать его, но брать зеркало никто не хотел; в конце концов мы отнесли его в бордель Бледной Иды и с большим трудом прикрепили к потолку в одной из уборных. После этого почувствовали, что проклятье с нас снято.
Порта нашел дом, одиноко стоявший среди сосен и надежно укрытый от любопытных взоров. В нем он открыл игорное заведение. Рыжий кот по кличке Сталин сидел на красной шелковой подушке в клетке для попугаев над головой Порты. Раньше эту подушку подкладывала под зад одна из девиц Иды; Малыш стащил ее однажды вечером после драки с берсальерами[72] из Седьмого альпийского полка, которых мы терпеть не могли, хотя никто не знал, почему.
Порта «организовал» изящный стол. Малыш занимал позицию на ведре, поставленном вверх дном на другом столе, наблюдая оттуда за игроками на тот случай, если возникнут осложнения, а возникали они постоянно. Игра, разумеется, велась нечисто, но это был добрый честный обман. Игрок при желании мог осмотреть кости, но их редко кто осматривал при виде выражения на физиономии Малыша, сидевшего с автоматом на коленях и небрежно свисавшей с запястья американской полицейской дубинкой.
Обер-фельдфебелю Вольфу улыбалась удача, и стопка денег перед ним непрерывно росла. В полном восторге и самоуверенности он напевал «Три лилии».
— Герру обер-фельдфебелю везет, — сказал Порта с лукавой улыбкой.
— Я сорву банк, — улыбнулся Вольф. Он не слышал, как Малыш прошептал Порте:
— Выйти за этим дерьмом, когда будет уходить, и дать ему раза по башке?
Порта покачал головой. Малыш ничего не смыслил. Для него самым простым было оглушить дубинкой Вольфа и забрать выигрыш, но у Порты имелся иной план.
Вольф поднялся, сгреб выигрыш и набил деньгами полные карманы. Потом вытащил из голенища пистолет и прокрутил его на просунутом в спусковую скобу пальце.
— Видите, бандиты, это «Кольт», и можете поверить, я умею с ним обращаться. Каждый, кто откроет дверь раньше, чем после моего ухода пройдет пять минут, окажется с дыркой не только в заднице, но и в башке; это относится прежде всего к тебе, Кройцфельдт.
Потом с широкой усмешкой попятился к двери, держа в руке снятый с предохранителя «Кольт». Снаружи отвязал двух привязанных к дереву волкодавов. Этих злобных тварей Вольф брал с собой повсюду. Как-то они едва не загрызли Малыша, когда он хотел угнать джип, который Вольф собирался продать. Мы слышали, как уходивший по тропе обер-фельдфебель смеялся, а его собаки лаяли.
Малыш спрыгнул со стола и бросился к двери. Распахнул ее и оказался лицом к лицу с Волковым, одним из двух власовцев, бывших у Вольфа в телохранителях[73].
— Не выходи. Вольф сказал — нет. Нет.
Малыш попятился от автоматного дула, смотревшего ему в диафрагму. Чуть подальше среди сосен был виден Титов, второй телохранитель.
Малыш захлопнул дверь и снова уселся на свое ведро.
— Противный тип этот Вольф, — негодующе произнес он. — Выставляет убийц против мирных людей. Отправить бы его на фронт — хоть бы на несколько минут.
— Этого ни в коем случае не случится, — убежденно сказал Порта, — даже Адольф не сможет его туда выманить.
Мы расселись вокруг игорного стола.
— Вольф вернется, — уверенно предсказал Порта. — Делайте ставки.
Он позвонил в серебряный колокольчик, а Малыш ударил дубинкой по подкове, свисавшей на веревке с потолка. Порта бросил кости, и они покатились по столу. Кости эти были особыми. Нажим на них в определенном месте перемещал свинец внутри, чтобы получался нужный банкиру результат.
— Могу я принять участие? — спросил Орел, уныло сидевший в углу.
Малыш спрыгнул с ведра и ударом дубинки уложил его на пол.
— Очисти его карманы, — приказал Порта. — Вроде как он уже принимал участие в игре и проиграл все. Это вызовет у него потрясение.
— У этой тюремной крысы во рту парочка золотых фикс, — объявил Малыш, опустошив карманы лежавшего без сознания бывшего штабс-фельдфебеля.
— Это ненадолго, — сказал Порта. — Давай их сюда!
Малыш решительно выдернул золотые зубы.
— Зачем они такому человеку? — вопросил Порта. И два золотых зуба исчезли в его брезентовом мешочке.
— Много там у тебя? — с любопытством спросил Хайде.
— Тебе-то что? Ты не получишь ни единого. — Порта плюнул на зашевелившегося Орла. — Посмотрите на эту грязную тюремную крысу. Три месяца назад он был большой шишкой. Пинал меня в зад и угрожал, чем только возможно.
— Давай отправим его с отрезанными безымянными пальцами в кармане к американцам, — предложил Марке.
Орел с трудом поднялся на ноги.
— Ты ударил меня, — жалобно сказал он Малышу.
— Да, ну и что? — вызывающе усмехнулся Малыш. — Чего еще ты ожидал? Хотел обокрасть банкира, когда проиграл все в честной игре.
— Проиграл? — сдавленно пробормотал Орел, на его лице появилось безумное выражение, и он стал лихорадочно обыскивать свои карманы. — Ты ограбил меня! Я знаю, что не играл. Все исчезло. Мои часы. — Крик его поднялся до душераздирающего вопля. — И серебряный перстень с орлом, который подарил мне гаулейтер Лемке[74]!
Он открыл рот и ощупывающе провел шершавым языком по верхним зубам.
— Невозможно, — пробормотал Орел, отказываясь верить ощущениям языка. И нервозно сунул в рот грязный указательный палец. Постепенно пришло осознание: его гордости, двух золотых глазных зубов не было на месте.
— Черт возьми, где мои золотые зубы? — дико закричал он и в отчаянии огляделся вокруг, но повсюду видел усмехающиеся лица наслаждавшихся этой сценой людей.
— Ты что, спятил? — ледяным тоном спросил Порта. — О каких золотых зубах ты говоришь?
— Прекрасно знаешь, — плачуще пропищал Орел. С умоляющим видом повернулся к Марке и Барселоне. — Вы оба фельдфебели. И должны поддержать меня против этих воров. Я доведу дело до суда.
