– Почему вы носите фамилию матери?
– Когда этот вопрос решался, отец с матерью решили именно так.
Работа над «Коммерсантом» перешла в новую стадию: перо в руке Игоря Владимировича занялось фотопортретом Арнольда Шварценеггера. Для начала были отретушированы глаза.
– А помимо политики вас что-то интересует в этой жизни?
– Было раньше. Но когда из двадцати четырех часов двадцать четыре часа вы проводите постоянно с Владимиром Вольфовичем во всей этой атмосфере… Просто нет времени.
– А десять лет назад вы интересовались чем-то еще?
– Чем может интересоваться человек в семнадцать лет?
Пауза. Подсказываю:
– Девочки, кино?
– Девочки, кино, машины… – меланхолично повторил Лебедев, явно разговаривая сам с собой. – Но как машины? Только посмотреть соревнования, сходить на них. Не у каждого человека была возможность купить машину…
– А вы давно водите машину?
– Да. С пятнадцати.
У Шварценеггера нарисовались длинные ресницы. Потом рога.
– Вы часто бываете в Магадане? Или в Липецкой области?
– Я понял ваш вопрос. Я не буду на него отвечать. Потому что он глупый.
– Почему?
– Вы прекрасно понимаете. Вы же имеете в виду всю ту недвижимость, которая на меня записана. Это штаб-квартиры региональных организаций. Мы, конечно, были в Магадане, Липецке во время предвыборных поездок. Но я не посещаю эти квартиры, долго в них не живу.
– Почему такая необходимость оформлять двадцать восемь квартир на вас одного? Разве нельзя зарегистрировать их по-другому?
– Это решение Владимира Вольфовича. В нашей стране оформлять их иначе труднее.
Судорожным движением Лебедев сложил разрисованный «КоммерсантЪ».
– Прокомментируйте, пожалуйста, еще один факт из вашей биографии… – аккуратно начала я. Но Лебедев перебил:
– Я ничего не буду говорить. Ничего подобного не было.
– Уголовное дело [по поводу поджога подмосковного дома Лебедева, где сгорели шестьсот тысяч долларов, подаренные ему на свадьбу] было заведено просто так?
– Зачем я буду говорить? Владимир Вольфович уже не один раз рассказывал. Все равно правды не напишете.
– Почему же? У вас есть прекрасная возможность рассказать, как было на самом деле.
– Послушайте, девушка! Как вас зовут? Не важно. Я ничего об этом говорить не буду!
– Вы хотите сказать, что и заявления генеральному прокурору с просьбой закрыть дело Владимир Вольфович тоже не писал?
– Нет. Наш разговор закончен.
Едва я ступила за дверь, пресс-секретарь зашипел на меня:
– Что же вы задавали личные вопросы? Вы меня подставляете. У меня будут неприятности.
Анонс на обложке журнала «Власть», в котором интервью опубликовали, звучал так: «Сын Жириновского написал и нарисовал для Ъ». Пресс-служба безмолвствовала. Через неделю Игорь Лебедев позвонил мне сам и оставил номер своего мобильного. Чтобы был. На всякий случай.
Больше мы с ним ни разу не говорили.
Ничего личного. У меня не было желания «топить» интервьюируемого. Способность разговорить собеседника, а порой и спровоцировать у него сильные и не всегда приятные эмоции – профессиональный прием журналистов, бесценный дар. Секрет удачного интервью – тщательно подготовленная импровизация. От личности интервьюера качество текста зависит ничуть не меньше, чем от героя интервью.
Например, когда в девятнадцать лет я должна была взять интервью у одного из двенадцати помощников президента Бориса Ельцина, я честно призналась редактору, что сделать это не смогу. От одной мысли, что я вхожу в ворота Спасской башни, иду в кабинет, в котором бывает президент, да еще и вопросы должна задавать, я впадала в транс, давление поднималось, и я плохо понимала, что мне говорят. Ничего, ответила начальница, мы напишем вопросы на бумажке, ты их просто зачитаешь. М-да… я прочла. Когда мы уже в редакции перечитывали распечатанное интервью, редактор спрашивала: «Ну почему вот тут ты не спросила, имеет ли он в виду Чубайса? А тут не уточнила порядок цифр?!» Увы! В девятнадцать лет я была не готова говорить с помощником президента. Интервью могло бы быть гораздо интереснее, если бы вместо меня его взял более опытный коллега.
Много лет спустя, в 2010 году, я выпускала путеводитель по Люксембургу, и мне выпала огромная удача – интервью с премьер-министром герцогства Жаном-Клодом Юнкером, архитектором Европейского союза, фигурой на европейском политическом олимпе уникальной: тридцать лет член правительства герцогства, пятнадцать лет на должности премьер-министра.
Мы привыкли согласовывать вопросы к первым лицам с их помощниками. Поэтому еще в Москве я спрашивала, есть ли у посла Люксембурга пожелания, о чем мне стоит спросить господина премьера.
– Спросите, курит ли он так же много, как раньше. Скажите, что мы в Москве беспокоимся о его здоровье, – посоветовал Гастон Стронк. – Поговорить не о политике вам с ним вряд ли удастся: в ней вся его жизнь.
Каждый, кто знаком с Жаном-Клодом Юнкером и кого я спрашивала, какие вопросы ему задать, вспоминал о своих встречах с премьер-министром Люксембурга с явным удовольствием и обещал, что мне будет легко. Но информации у меня по-прежнему было мало. Русскоязычная пресса о Жане-Клоде не писала ничего, кроме официоза, – приходится искать и переводить публикации европейских коллег и речи премьер-министра. Но и тут – много о политике и крайне мало о нем самом и его жизненном пути, а то, что удается узнать, вызывает сомнения в уместности вопросов. Например, я читаю, что отец господина Юнкера был призван в армию Третьего рейха и воевал на стороне нацистов… Что пару лет назад Жан-Клод попал в аварию и провел несколько месяцев в коме… Он женат со студенчества, но у них с женой нет детей. У премьера много лет была любимая собака, но недавно она умерла.
То есть «комфортных» тем для разговора вне политики найти не удается.
Итак. Я прихожу в особняк, где работает премьер-министр, и сообщаю охране, что я русская журналистка и мне назначена встреча. Не проверяя ни документов, ни вещей, охрана проводит меня в просторный прокуренный кабинет на первом этаже. Вместо отведенного получаса мы говорим почти полтора, часы на соседней башне успевают пять раз проиграть свою мелодию. Премьер-министр непрерывно курит.
В начале встречи на меня неожиданно накатывает осознание того, что я говорю с человеком, влияющим на историю Европы. Оставим пафос за дверью. Помните, в школе на уроках истории мы проходили феодальную раздробленность, за которой обязательно следовала централизация земель? Вот и в конце XXI века, повествуя об истории европейских стран первой половины столетия, напишут: одним из видных общественных деятелей своего времени, стоявших за процессом современной централизации в Европе, был Жан-Клод Юнкер. Это он на мосту над речкой в деревне Шенген, на границе трех стран – Бельгии, Германии и Франции – подписал первый договор о вступлении в союз первых стран – участниц шенгенского соглашения.
