Командир «Чуда», выслушав до конца какофонию Стравинского, повернулся от раздраенных иллюминаторов к сидевшим за роскошным, из мореного дуба, столом его каюты двум десяткам особо драчливых и беспокойных мичманов.
– Я не позволю больше петушиных боев! Ей-богу, у меня и так голова идет кругом, а еще вы путаетесь под ногами со своими шпажонками. Хватит гулять! С сегодняшнего дня я намерен ежедневно собирать вас у себя за обедом для более серьезных дел. А именно: вам будет прочитан цикл лекций по истории флота, которую вы, видно, бесповоротно забыли, раз позволяете себе заниматься подобными пустяками.
Когда вестовой раздал тетради и карандаши, командир, пригрозив, что строго спросит с каждого из здесь собравшихся, взял быка за рога. Он пространно прошелся по Первой и Второй Пуническим войнам, затем коснулся греческих трирем, перескочил на купеческие дромуды средневековья, обрисовал в кратких чертах устройство дракара и закончил свое выступление пламенным описанием битвы у Трафальгара.
Мичмана были сбиты с толку. Им ничего не оставалось делать, как, проклиная про себя неожиданную инициативу этого хромоногого болвана (командир сильно припадал на левую ногу), выслушивать восторженное описание смерти Нельсона.
– И в то время, когда унтер-офицер с «Буцентавра» – меткий стрелок и большая шельма, – разглядев в пылу сражения пышный мундир доблестного адмирала и не смея поверить счастью, поднял ружье, – разошелся, даже сам от себя не ожидая подобного красноречия, командир, – победитель Абукира не сошел со своего места, подвергаясь гораздо большей опасности, чем нижние чины!
– Когда наш хромой козел прекратит этот треп? – с тоской перешептывались насильно собранные бретеры. – А ведь так славно расписать сейчас пульку!
При одном только упоминании о пульке у многих слюнки потекли. Командир продолжал заливаться:
– Таким образом, пример несчастного и доблестного Нельсона показывает нам явный образец мужества и хладнокровия, которым должен обладать каждый офицер флота в минуты нешуточной опасности. И вам, молодым, пора обратить внимание на деяния сего героя, а не любоваться порнографическими журналами, не раскидывать карты, не затевать дурацкие ссоры в кают-компаниях и уж ни в коем случае не пырять друг друга своей проволокой!.. Ко мне не далее как сегодня явился с докладом командир Авиационного крыла – какого черта вы задираете его летунов, да еще и во время их дежурств?! Вы же прекрасно знаете, они не имеют права покидать кабины! Вчера один лейтенант не выдержал оскорблений и от ярости катапультировался – хорошо еще, что он был замечен сигнальщиками, выловлен и не обварился проклятым кипятком. Пора кончать беспредел. Еще раз повторю, господа, – чтения и доклады за этим столом становятся вашей ежедневной обязанностью.
Господа мичмана здорово приуныли. Повелитель их судеб тут же распределил между всеми домашние задания, среди которых попались весьма своеобразные темы, такие, к примеру, как «Эволюция строения „ворона“ на кораблях римлян» или «Силуэт челна-однодревки – прообраз современной корабельной архитектуры».
– Это прочистит вам мозги! – с чувством воскликнул командир. – А теперь прошу у меня отобедать. В то время, когда вы будете вкушать пищу, один из вас прочитает собравшимся главу из «Истории флотов» Гюго Спенсера… Ну-с, молодой человек, пожалуй, с вас сегодня и начнем, – показал он на первого попавшегося. И еще часа два не отпускал мичманов, потчуя их пресным супом с гренками и консервированным салатом из морской капусты.
Именно на этом злосчастном обеде неофит мичман пригляделся к трем своим товарищам по Корпусу, юнцам порядочным и неглупым, досыта настрелявшимся на дуэлях. Каждый из них уже получил по заветному шраму самодельной шпагой. Когда дуэли наскучили, троица ударилась в оккультизм. Мичман тотчас пообещал посодействовать с подходящей литературой и заманил друзей в зеленоватую мглу. Завербовать их не составило особого труда – таинственный лейтенант поразил мичманов совершенными знаниями в области белой и черной магии. Он холодно заявил, что спокойно общается с потусторонними силами, знает множество заклятий, и тотчас предложил новобранцам (как он выразился «с тем чтобы вы наигрались и отошли от подобной глупости») немного полетать за его счет. Не моргнув глазом библиотекарь дал подробную инструкцию, как вести себя в полете, предупредив, что подобным рутинным делом следует заниматься только ночью. Затем адепт вытащил баночки с мазью и протянул каждому, посоветовав натереться ею перед зеркалом, по возможности не упустив ни единой части своего тела. Архаичные корабельные щетки с длинным древком должны были находиться тут же, под рукой.
Хихикая, мичмана разошлись, справедливо посчитав этого невозмутимого Мерлина свихнувшимся типом, – однако лейтенант знал, что делал. Любопытство взяло свое. При меловом свете луны эксперимент начался. Разумеется, мазь пахла тиной, разумеется, кожу стянуло и моментально явилась легкость – в первое мгновение испуг пробил экспериментаторов, точно высоковольтный разряд. Но затем лица, на которых едва еще проступил первый пушок, принялись сворачиваться в поросячьи рыльца. Иллюминаторы авианосца годились на то, чтобы стартовать прямо из кают. Отчаянно захрюкав, мичмана не успели понять, каким образом страшно и весело свернулось у них под ногами пространство. Щетки тотчас оказались в руках, все вокруг вспучилось, раздвоилось, ветер засвистел – и через минуту, вспарывая воздух, они уже носились на уровне топа мачты. Вскоре на смену ужасу пришел восторг, схожий с той безалаберной бравадой, которая бывает у неопытных аквалангистов. Теперь визгу не было конца! Тут же на ходу шла учеба управления щетками. Все трое оказались на редкость сообразительными летунами и, то отставляя от себя щетки, то вновь просовывая их между ног, добивались остановки скорости или смены вектора и лихо кувыркались на головокружительной высоте.
Один из патрульных на палубе, не вовремя задрав голову, ясно разглядел бесов в ослепительном лунном сиянии. У морпеха хватило ума не развязать шальную и бесполезную стрельбу – здравый смысл, возможно впервые в жизни, пришел на помощь, нашептав, что бессмысленно связываться с нечистой силой. Хладнокровно докурив сигарету, патрульный направился к товарищам. А голые мичмана, сверкая задами, наконец поняли, что пора и честь знать, и, спикировав по правому борту, на страшной скорости пронеслись мимо каюты безмятежно глядящего на океан священника. Чемпион бильярда был не лыком шит и, нисколько не удивившись, высунулся из своего иллюминатора, с любопытством наблюдая за стремительно удаляющейся нечистью. Совершив последний круг, молокососы, на прощание задорно, по-поросячьи, провизжав друг другу «спокойной ночи», юркнули каждый в свою нору и спикировали по койкам. Следует ли упоминать о том, что все попали куда надо, а на утро лица разгладились. Более того, удивительные свежесть и бодрость не покидали их весь последующий день.
– Бессмыслица! – еще раз пробормотал Главврач, рассеянно пробежав глазами рапорт о летающих по ночам над командирской рубкой «Чуда» свиньях. Главный психолог, по сложившемуся обыкновению, был у него в гостях – собственно, рапорт предназначался непосредственно ему.
– Они на «Чуде» совсем с ума посходили, – продолжал врач, любуясь канарейкой и наслаждаясь руладой, которую отзывчивая птица тут же вывела, стоило ему только постучать по краю клетки. – Я слышал их хромоногий сноб-командир не нашел ничего лучшего, как собрать всех драчунов у себя, угощать дрянной кислятиной, о которой идут по всем кораблям ужасные слухи, и потчевать нравоучениями о долге и прочей белиберде. И все это он пересыпает историческими примерами, считая, что таким образом покончит с нелепыми выходками. А на самом деле доводит молодцов до белого каления! Стол у него ужасный, пересоленная морская капуста способна кого угодно с ума свести… Впрочем, я уже говорил, коллега… Бессмыслица!.. Как, кстати, поживает Кесарь? Вы ведь, кажется, по-прежнему вхожи к сильному мира сего?
– Налаживает службу безопасности, – пробурчал Психолог. – Мостику беспокоиться пока не о чем, если не иметь в виду все эти петушиные дуэли и драчки. Остальное – так, всякая чепуха. Флот ищет первую льдину, а вольноопределяющиеся на «Юде» стащили ящик первоклассного «хеннеси» и упились, мерзавцы. Хлестали его всю ночь, как самогон, – стаканами. Правда, не думаю, что дело пойдет дальше карцера.
– Отнюдь, батенька. За подобное нужно кастрировать, – совершенно серьезно заметил Главврач. – Но не это меня сейчас беспокоит. И не отсутствие женщин! Напротив, без визгливого и бессмысленного племени я привык преспокойненько обходиться. Впрочем, что уж говорить обо мне, пятидесятилетнем философе – ей-ей, полежу так на софе с томиком Канта – и, знаете, легчает… Но представьте себе – сто тысяч человек, включая нашего бравого старикана, которых воспитывали, кормили, поили, ублажали ради одного-единственного дела, внезапно остались с носом. Кесарю надо срочно делать выводы… Хотя какие он сможет сделать выводы! Он явно не из тех, кто слушает Брамса по вечерам…
