Слова Джузеппе о первенце особенно глубоко запали в душу полковника. У полковника был дом, были жена и сын, Петенька. Петр Сергеевич - так называл он сына, когда тот был семилетним озорником. А теперь Петенька...
Сергей Николаевич пошел влево. С трудом добравшись до конца коридора, он неслышно приоткрыл дверь н, все еще продолжая сердиться на свои сапоги, вошел в комнату:
- Сергей Николаевич? - послышался тихий голос.
- Не спишь, Мехти? - так же тихо, чуть хрипловато спросил Сергей Николаевич.
- Не могу заснуть.
Сергей Николаевич осветил комнату фонарем. Это была одна из ванных комнат на втором этаже, со светло-голубыми кафельными стенами и небольшим бассейном посередине, который сейчас был доотказа наполнен, осенней листвой. На этой своеобразной мягкой перине любил отдохнуть Мехти.
На дворе стояла зима, а в комнате от листьев веяло осенью - задумчивой, тихой и чуть печальной.
Когда Мехти обернулся на свет, листья сухо, безжизненно зашелестели.
Приподнявшись и все еще щуря глаза от света фонаря, Мехти смотрел на Сергея Николаевича, который подошел ближе, сел на край бассейна и лишь после этого потушил фонарь.
Стало темно. Только рассеянный свет луны, пробивавшийся сквозь рваные облака, лился через круглое окно, которое делало комнату похожей на каюту старинного корабля.
- Не спится, и все тут! - повторил Мехти. - Лежу вот и думаю о своей картине. Скоро начну ее писать.
- Что же ты задумал изобразить на ней?
- Окончание войны, Сергей Николаевич. Она будет-очень проста по композиции: наш солдат, возвращающийся с войны, и ликующая земля вокруг. Но надо сделать картину хорошо, с настроением, чтобы, смотря на нее, можно было увидеть и дороги, пройденные нашим человеком, и ту жизнь, которую нарушила война и к которой он теперь возвращается.
- Это очень трудно - написать такую картину.
- Очень! Может, и силы у меня не те... Но писать надо только так!.. Вот, представьте себе, смотришь на маленькую картину, а перед тобой вся твоя страна, вся твоя жизнь.
Мехти заговорил о Родине... И оба задумались.
Сергей Николаевич увидел свою Сибирь, широкую реку весной, вспомнил первый комсомольский воскресник на лесосплаве и Таню в ушанке, в ватнике, с раскрасневшимися от холодного весеннего ветра щеками.
"Таня!" - "Нет, нет, Сережа, не люблю я вас... Не люблю". Она боялась смотреть ему в глаза, и он не поверил ей, не поверил тому, что она не любит... Ну и сорванцом же был он тогда! Словно ветер, пролетел он по стремительно несущимся в волнах коричневым бревнам и в одно мгновенье очутился на середине реки! Он начал расцеплять бревна, давая правильное направление лесу, разбивая образовавшуюся пробку. О бревно, на котором он стоял, с глухим стуком ударился другой ствол и чуть не сбил его с ног. Он понесся вместе с бревнами вниз по течению. А Таня бежала по берегу, бледная, перепуганная, и кричала до хрипоты в голосе! "Сережа, Сережа!" Она бросила ему багор, и Сергей зацепился им за первое попавшееся дерево, растущее на крутом берегу, почти горизонтально над водой. Бревна под его ногами закружились и, ударившись о берег, сбросили его на песок... И тут он увидел совсем другую Таню. Она бежала к нему спотыкаясь - смешная, неуклюжая: ватные брюки мешали ей бежать. "Сережа", - уже тихо, дрожащим голосом проговорила она, охватив его лицо руками, словно желая еще раз убедиться, что все кончилось хорошо, что он цел и невредим, - и заплакала. Они медленно шли по берегу, навстречу течению реки, и смотрели, как свободно бегут по воде тысячи гигантских стволов. Это был первый сплав для первых грандиозных строек, к которым приступала тогда молодая советская страна. А кругом родные просторы... Мир был бесконечно велик, и так свободно дышалось в нем...
...А в это время Мехти слышалась отдаленная, сбивчивая барабанная дробь. Ему было восемь или девять лет, когда он стал барабанщиком своего пионерского отряда. Товарищи с нескрываемой завистью смотрели, как он гордо шагал впереди колонны. Во время привалов ребята окружали его, он разрешал им трогать свой барабан, а иногда даже побарабанить. В Баку тесной семьей жили азербайджанцы, русские, армяне, грузины. И в пионерском отряде ребята, по традиции своих отцов, крепко дружили между собой. Мехти, которому легко давались языки, очень скоро научился говорить не только по-русски, но знал уже много армянских и грузинских слов. Он гордился тем, что, придя домой, мог удивлять своих сестер новыми словами, услышанными и заученными в отряде. Любил Мехти майские празднества, когда все школьники уходили в нагорную часть Баку. Как радостно было смотреть оттуда на город, на синее море, на бухту Ильича, которая обрастала все новыми нефтяными вышками. Нравилось Мехти дежурить около знамени пионерского отряда и отдавать салют когда мимо проходили товарищи. Он был серьезен, а вместе с тем и горяч. Однажды, когда старшеклассник отобрал у малыша завтрак, Мехти накинулся на верзилу с кулаками. Он колотил обидчика по чему попало и что-то кричал ему, а что невозможно было разобрать, от волнения Мехти стал даже заикаться. Целую неделю он прикладывал к синяку под глазом свинцовую примочку и был хмурым, неразговорчивым. Мехти мог повздорить и с преподавателем. Как-то один из преподавателей удалил его из класса. Это было несправедливо. Мехти отправился к директору и настойчиво стал требовать, чтобы преподаватель признал свою неправоту... Мехти ни в чем не знал удержу. Он мог на спор пролежать под жарким солнцем с полудня до заката; и как-то - это было на даче в Новханах - долежался до того, что даже его темно-бронзовая от загара кожа покрылась волдырями. Но он и виду не подавал, что ему больно. "Горячая голова!" - называли его друзья...
...Сергей Николаевич вспомнил свое первое путешествие. Ему пришлось на время оставить рабфак и уехать на Урал, на стройку грандиозного металлургического комбината. Так делали многие комсомольцы.
Строилась вся страна.
...Это произошло в городской купальне. Мехти слышал, как спорили между собой взрослые ребята: "Кто сможет подняться на крышу купальни и оттуда броситься в воду?" Он ждал: кто же решится? Но никто не решился, и тогда он сам вскарабкался по лестнице на крышу купальни. Даже третий трамплин, с которого не осмеливались прыгать не только подростки, но и многие взрослые, находился далеко внизу под высокой крышей купальни. Люди принимали здесь солнечные ванны. Мехти стало жутко, когда он увидел, что горизонт словно приподнялся и что море течет по наклонной плоскости. А где-то под ним, куда он должен был прыгнуть, не синела, а, пенясь, чернела бездна. Еще минута - и Мехти повернул бы обратно. Но снизу на него были обращены сотни глаз. Школьные друзья подбадривали его возгласами, они радовались за него; и друзей нельзя было подводить... Не раздумывая, Мехти разбежался и в легком красивом прыжке - ласточкой - полетел вниз. Вода сомкнулась над ним, брызг не было. Он вынырнул и услышал гул, одобрительные возгласы и даже рукоплескания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});