– В истории любого общества наблюдаемы циклы, или некоторые периоды чередования больших и меньших темпов развития, чередующихся с периодами застоя.
Но Вы укажете собеседникам, что есть параметр в характеристике общественной жизни, важность которого во все времена человеческой истории невозможно отрицать. Этот параметр —
количество и качество условий реализации способностей массового человека
Во-первых, этот параметр безусловно растет во всех обществах – где-то и когда-то быстрее и явнее, где-то и когда-то медленнее и не так явно.
Во-вторых, оценка этого параметра как основного и главного для человеческих обществ делает возможным непротиворечивое понимание всех основных социальных процессов, а также психологического состояния составляющих общества индивидов.
Вы имеете полное основание утверждать, что человечество прогрессирует, поскольку растет в нем это «количество» и повышается соответствующее «качество».
Ваш оппонент может по-разному относиться к Вашей позиции, но возразить не сможет. Тем более, что результат всечеловеческого исторического движения у всех перед глазами, волнует также всех – но очень многим представляется совершенно непонятной сущность этого результата. А Вы – учитывая все, что было сказано выше по тексту, – сможете дать непротиворечивую трактовку наблюдаемым всеми социальным явлениям.
Результат исторического развития
В современном – глобальном – социуме происходят процессы, захватывающие по своим масштабам и по той откровенности их, ясности, которая поневоле привлекает к ним внимание.
Во второй половине 20-го столетия было достигнуто наглядное и мощное увеличение количества условий и возможностей для «массового» гражданина наиболее благополучных стран (из так называемого «золотого миллиарда») реализовать свои способности. Две социальные реальности обязаны своим возникновением этому факту. Первая из них та, что жители этих стран начали ориентировать свои жизненные планы и выбирать для себя такую социально – значимую деятельность, которая позволяет им наиболее полно реализовывать свои способности, то есть заниматься трудом более квалифицированным и интересным. Резко и явно снизилось согласие жителей этих стран заниматься трудом тяжелым и неиндивидуализированным. В то же время промышленность, строительство, транспорт этих стран по-прежнему нуждаются в соответствующих работниках – что объективно создает запрос на них, ориентированный вовне национальных границ.
Соответственно вторая глобальная социальная реальность наших дней – массовая миграция людей из стран менее развитых в страны более развитые, на рабочие места, игнорируемые местными жителями.
Обозначенные выше две реальности можно назвать фундаментальными, базовыми – на том основании, что они вызывают к жизни уже целый ряд процессов как бы «дочерних».
В странах благополучных, давших своим гражданам в ходе длительного исторического развития возможность и осознания, и реализации своих индивидуальностей, столкнулись с проблемой растущего разобщения людей, усиливающейся дезинтегрированностью своих обществ. Принципиальной новизны или теоретической неожиданности здесь, конечно, нет. Во всю историю человеческих обществ факт индивидуализированности людей воспринимался как первая и главная помеха их же единению (то есть их общественности). Все рассуждения социальных мыслителей базировались на необходимости ограничения – а еще лучше – запрета – индивидуальностей и подчинения всех чему-то одному: старшему в роде, самому сообществу, той или иной идее. А уж религиозная мысль принципиально и обязательно подчиняет всех поголовно одному Высшему Существу.
В этом смысле вся история представляет собою процесс освобождения человека от ограничений внешних для него, а конец века 20-го как раз и является началом того исторического периода, в котором, казалось бы, такое освобождение стало уже наглядным. Но и – стало также наглядным для всех, что индивиды труднее могут быть собраны воедино, что для них исчезает понятие авторитета. Признавая за каждым право на индивидуальность и непохожесть, мы теряем основания для уважения даже этой самой индивидуальности – поскольку мое неуважение соседа тоже ведь является проявлением моей индивидуальности и должно бы если уж и не уважаться, то допускаться.
В то же время гастарбайтеры (это немецкое выражение приобрело уже права гражданства в России), откровенно желанные, но на местах труда низового, и поначалу даже лично не претендующие на какие-то особые возможности именно реализации своих индивидуальностей, – не могут не быть индивидуальностями. И потому создают хозяевам страны два рода новых трудностей: а) свою внерабочую жизнь они желают вести по-своему, что в принципе может очень резко отличаться от обычаев и симпатий хозяев, и 2) находясь в стране с большим количеством условий реализации своих способностей, гости, естественно, также формируют стремление пользоваться этими условиями, особенно во втором и далее эмигрантском поколениях. Они перестают хозяевам «помогать», а начинают конкурировать, то есть тоже избегают в обществе места труда «низового».
По поводу совершенно аналогичной ситуации Лев Николаевич Толстой сказал: «все смешалось в доме Облонских». «Гастарбайтер» в семействе Облонских, гувернантка, существовала в доме для выполнения определенных работ и снятия с хозяев определенных забот. Однако, она оставалась женщиной, и в «конкурентной борьбе» за женское место в сердце хозяина победила свою хозяйку. Вот оно все и «смешалось». Кстати, в наше время нечто совершенно уж то же, что в романе Льва Николаевича, произошло в Болгарии: болгарки выступали с организованным протестом против допуска в страну работниц из бывших советских республик, – по той же именно причине, то есть в защиту своих прав сугубо женских.
Вслед за двумя фундаментальными процессами, обозначенными выше, или, как говорят, в ответ на исторический вызов, обусловленный этими процессами, правительства задумываются над решением также двух проблем: 1) на чем основывать, или какими мерами крепить единение и согласованность поведения людей, «разбегающихся» по своим индивидуальностям, и 2) как согласовать, и тем более сочетать служение демократическим ценностям, даже защиту их в обществах вполне демократических (принципиально исключающих дискриминацию любого рода), с явным – иногда до трагизма, – нежеланием людей смешиваться, нежеланием их ни терять свою национальную или расовую идентичность (со стороны «гостей»), ни даже признавать право «других» быть другими (со стороны «хозяев»).
Процессы, внешне кажущиеся собственно-молодежными, а также процессы собственно-литературные, собственно-религиозные, вообще какие-нибудь «собственные» и на первый, поверхностный взгляд кажущиеся узко-частными, вроде отношения к образованию, уровня преступности, уровня молодежной суицидности, роли и места традиций, противостояния глобалистов и антиглобалистов и тому подобное – все поддаются адекватному осознанию при опоре на то понимание причин и направления изменений в обществах, которое обозначено на этих страницах.
Иерархия ценностей
Мы называли так рекомендацию № 5, но здесь рассмотрим подробнее этот ракурс диспутов и споров. В наше историческое время, в эпоху постиндустриальную (ее много еще как называют, желая подчеркнуть именно историческую новизну, не всегда и не всеми понимаемую адекватно) любой и каждый человек гордо ощущает свое право быть индивидом, свое право ни на кого не равняться и самостоятельно определять, что ценно больше, а что меньше для него лично (а мнение остальных безразлично).
Забавно здесь то (при случае укажите на это оппонентам), что ценность или идею, выбранную лично для себя (подчеркивая именно ее особенность и единичность), человек торопится довести до всех, противопоставить всем, сообщить всем о своей «оригинальности» и «независимости» (как бы забывая, или игнорируя тот факт, что «другие» имеют те же стремления).
Легче всего реализовать свою оригинальность, порицая ценности традиционные и всеобщие. Массу примеров низвержения традиционных ценностей, осмеяния их, глумливого противопоставления им ценностей не столько каких-то других, сколько просто противоположных традиционным, мы встречаем в литературе. Так, например, Генри Миллер на первой странице своего романа «Тропик Рака» характеризует свое произведение следующим образом: «Это не книга…Это затяжное оскорбление, плевок в морду Искусству, пинок под зад Богу, Человеку, Судьбе, Времени, Любви, Красоте…всему, чему хотите». Российский писатель Виктор Ерофеев в предисловии к подборке новелл, которую он озаглавил «Русские цветы зла», в качестве общей для авторов подборки характеристики утверждает: «Новая русская литература засомневалась во всем без исключения: в любви, детях, вере, церкви, культуре, красоте, благородстве, материнстве, народной мудрости… Любое чувство, не тронутое злом, ставится под сомнение.»
