Просто в условиях сытости и относительной безопасности цивилизованного общества истинные принципы бытия не столь очевидны, как где-нибудь в горных районах отсталой страны, охваченной войной всех против всех.
Жизненный путь рядового ниндзи, если ему удавалось избежать гибели во время выполнения боевых заданий, происходил по следующей схеме. Сначала он был «гэнин», то есть рядовым воином, беспрекословно и самоотверженно выполнявшим любые приказы своих командиров. Если требовалось, его могли послать даже на верную смерть, что вообще-то случалось не часто. В немногочисленных горных кланах людьми зря не разбрасывались, только в случае крайней необходимости можно было пожертвовать несколькими ради спасения большинства. После ряда лет своего рода «срочной службы», пользуясь современной терминологией (с 15 и до 23–25 лет), ниндзя получал разрешение жениться, обзавестись детьми. Разрешение одновременно являлось приказом, да и невесту выбирать не приходилось. Руководство давно уже знало, кто составит наилучшую пару тому или иному молодому воину. Подбором занимались специалисты, вооруженные всеми достижениями теории и практики Сюгэндо, так что промахи в решении этой задачи исключались.
Надо сказать, что во всех замкнутых общинах вопросы брака, рождения и воспитания детей никогда не были личным делом отдельной семьи. Слишком тесно они связаны с проблемой выживания всего сообщества. Став семейным человеком, ниндзя в скором времени переходил в категорию «тюнин». Опять-таки, прибегнув к нынешней терминологии, можно сказать, что в этом качестве он совмещал в одном лице функции полевого командира, резидента агентурной сети и старосты небольшого селения. Поэтому спокойная жизнь не наступала, просто характер забот изменялся в сторону их увеличения и усложнения.
Наконец, в отдельных случаях, прожив на свете достаточно долго (а в ту эпоху 50-летний человек считался уже глубоким стариком!), он мог стать «дзёнин» — верховным руководителем целого клана. Впрочем, имя и место жительства «дзёнин» знали только «тюнин». Гэнин оставалось лишь догадываться, кто из известных им тюнин совмещает сразу две должности. Но если кто-то из них и находил ответ на такой вопрос, он предпочитал помалкивать. Таким образом, кланы ниндзя (или «рю») имели иерархическую организацию, где «низам» не полагалось знать о «верхах» ничего, кроме того, что те сами доводили до их сведения.
Вопросы здесь тоже не задавали. Чересчур любопытных ожидало задание, вернуться с которого оказывалось невозможно.
Лесной дьявол за работой
По узкой лесной дороге мчался конный отряд из десяти человек. Солнце едва встало над горами, однако всадники успели уже проделать немалый путь. Лошади были в мыле, но седоки беспощадно гнали их вперед. Ветки, мокрые от утренней росы, беспощадно хлестали по людям. Впрочем, легкие доспехи из кожи и лакированного дерева надежно закрывали торс, а шлем — «кабуто» — со щитками на щеках спасал от неминуемых царапин лицо и шею.
Самураи очень спешили. Это был посыльный отряд, направлявшийся в Эдо с важным письмом к самому князю Токугава но-Иэясу, сегуну Японии. За доставку в целости и сохранности сверхсекретного послания хатамото («знаменосец», низшее офицерское звание) Торинобо Ясутакэ отвечал своей головой и головами своих подчиненных.
Именно из-за важности письма ему приказали взять с собой целый отряд вооруженных до зубов воинов. В путь они отправились еще до рассвета, чтобы к вечеру прибыть в столицу. Дорога от замка Оцукэ до Эдо неблизкая, а послание — срочное, поэтому приходилось спешить, не жалея коней. Впрочем, специальный документ давал право сменить лошадей в любом месте, где они смогут найти им замену.
Торинобо Ясутакэ скакал во главе отряда, держа наперевес копье с красным флажком — отличительным знаком вестового. Он, как и все его люди, был в полном боевом вооружении: за поясом — пара мечей, длинный и короткий; справа у седла — лук со стрелами в колчане, слева — небольшой круглый кожаный щит. От других самураев его отличали лишь этот шит, да еще забрало в виде маски, изображавшей страшную рожу черта.
Дорога петляла между деревьев, то выходя к берегу ручья, то подбираясь к самому склону горы. Иногда повороты были столь круты, что приходилось сдерживать лошадей, чтобы не расшибиться о скалу, нависшую над самой дорогой или не свалиться в овраг с каменистым дном. За одним из таких поворотов Ясутакэ резко осадил коня, заставив его встать на дыбы. Поперек пути лежало огромное старое дерево. Справа от него круто вверх уходил склон горы, покрытый густыми зарослями, слева нависала скала, окруженная редким кустарником.
Заметив опасность, Ясутакэ предупреждающе закричал.
Однако самурай, ехавший прямо за ним, не смог удержать лошадь и вылетел из седла. Перевернувшись в воздухе через голову, он с глухим стуком упал на спину с другой стороны дерева. Его лошадь с разгона напоролась брюхом на острый массивный сук, торчавший из огромного ствола, когда попыталась перепрыгнуть через него. Она рухнула рядом с хозяином, дергая в агонии ногами. Остальные воины остановились вовремя.
Ясутакэ приказал спешиться. Затем взглянув на лежащего без движения упавшего самурая, он повернулся к безмолвно стоящим подчиненным:
— Хатиро, посмотри, что с ним. Муро, помоги ему.
Двое самураев молча перелезли через дерево. Вскоре раздался голос Хатиро:
— Господин, он мертв. У него сломана шея.
Ясутакэ вздрогнул. Он не страдал сентиментальностью, однако эти люди были его лучшими воинами. Каждого он знал по имени, и каждого проверил в бою. Поэтому смерть любого из них была для Ясутакэ все равно что смерть близкого родственника. Командир обвел своих солдат взглядом.
Внешне они оставались спокойными, но в душе, не сомневался Ясутакэ, переживали гибель товарища столь же тяжело, что и он.
Муро и Хатиро подняли тело на руки, подошли к дереву.
Ясутакэ в этот момент стоял к ним спиной, поэтому он не заметил, как слегка дрогнули кусты впереди у дороги. Он услышал лишь тонкое жужжание и тупой удар. Резко оглянувшись, хатамото увидел, что Муро вдруг отпустил мертвое тело, прогнулся дугой назад, а руки раскинул в стороны. Самураи в недоумении смотрели на него, но Хатиро среагировал мгновенно. С криком «берегись!» он перемахнул через преграду и упал на землю. В тот же миг Муро захрипел, изо рта у него пошла кровь, потом он упал на живот. Из его спины торчало черное древко стрелы.
Поняв, что они попали в засаду, воины последовали примеру Хатиро, укрывшегося за стволом от невидимых противников. Двое самураев схватили свои луки и принялись обстреливать кусты по обеим сторонам дороги, хотя там не было видно никакого движения. Взгляды остальных воинов обшаривали все вокруг. Ясутакэ почувствовал, что пора принимать решение. Он обязан доставить донесение и сохранить жизнь своим подчиненным. О себе он не думал. Самурай никогда не задумывается о смерти, ибо тогда, когда он начнет бояться ее, он перестанет быть самураем. Всматриваясь и вслушиваясь, воины ждали приказа. Обстрел кустарника они прекратили, чтобы не расходовать стрелы впустую.
Впрочем, решить что-то определенное было трудно.
Отряд попал в засаду, но врагов не видно, численность их неизвестна. В то же время ясно, что они под прицелом, любое движение в обход может оказаться роковым. Противник хорошо замаскировался и выжидает, лишая самураев возможности ринуться в атаку. Что ж, остается только одно — послать кого-то в разведку, чтобы установить количество врагов и место их расположения. Беда в том, что разведчику придется отправиться почти на верную смерть.
Если враги заметят, как он отделился от остальных, то непременно убьют его.
Об этом и сказал Ясутакэ сгрудившимся вокруг него воинам. Задача проста и смертельно опасна: добраться до леса и определить, где прячется противник, какова его сила. — Я думаю, их немного, иначе они давно пошли бы в атаку. Нужен доброволец.
Самураи молчали. Любой из них готов был сложить голову за командира, но никто не спешил умирать. Невидимая опасность настораживала, даже пугала. Умереть в бою — лучшая из возможных смертей для самурая. Но то — в открытом честном бою. Быть зарезанным из-за угла, подобно свинье, не хотел никто.
