проводница гасит свет.
Она – здесь власть. Она – здесь сила.
Она вчера меня спросила:
«А ты случайно не поэт?».
Я открестился: «В наш-то век
Какие могут быть поэты?».
Все на Земле уже воспето.
Дорога – пыль. Дорога – снег.
«Так ветрено. Ты пишешь мне: «Привет»…»
Так ветрено. Ты пишешь мне: «Привет».
Я брат тебе? Ну, что ж, прощай, сестрица.
А полиэтиленовый пакет
Поднялся над домами, словно птица.
Не зная притяжения Земли,
Он видит, как пишу тебе я: «Ира,
Как жаль, что мы с тобою не смогли
Вот так же воспарить над этим миром».
И в этом точно нет ничьей вины.
Да просто под ногами слишком шатко.
Как сверху мы, наверное, смешны
В печально разноцветных зимних шапках.
Ты спросишь: «Ты расстроился?». Ничуть!
Пускай, ты посчитаешь, я с приветом,
Но знаешь, я чего сейчас хочу?
Стать полиэтиленовым пакетом.
Велосипед
Мне снился мой велосипед —
Складной видавший виды Аист.
Как будто я на нем катаюсь.
Как будто мне двенадцать лет.
Дороги пыльной полоса
Мне тоже снилась ночью этой.
Как будто день. Как будто лето.
Как будто я открыл глаза.
А на багажнике моем,
Поджав колени, ехал Боря.
Как будто он еще не болен
И покидать способен дом.
Всю ночь мы с ним с горы неслись,
И непрерывно хохотали.
А я крутил, крутил педали,
Опередить пытаясь жизнь.
«Как живу? Да обычно весьма…»
Как живу? Да обычно весьма,
Как положено жить человеку.
За окошком – скорей бы весна —
Листья медленно падают в реку.
И такая ж осенняя грусть
На картине твоей без названья.
Раньше думал, от горя сопьюсь,
Но недуг победило сознанье.
Пью – не смейся – настои из трав
И хожу до обеда в халате.
А сегодня, тебя разгадав,
В безвозвратное прошлое глядя,
Стер с холста безымянного слой,
А под этой картиной другая.
Там в подснежниках поле весной,
А не птиц улетающих стая.
«Я б рад ответить за базар…»
Я б рад ответить за базар,
Но ни базара нет, ни рынка.
И ты состарилась, Маринка,
Хоть я об этом не сказал.
В торговом центре суета,
И громыхает эскалатор.
А ты потягиваешь латте,
Который стоит здесь от ста.
Все это мелочи. И я
Свою отсчитываю мелочь.
А ведь когда-то ты умела
Меня отвлечь от бытия.
«Не выбросить печаль из головы…»
Не выбросить печаль из головы,
Когда такая осень на пороге.
Приехали поэты из Москвы.
Читали выразительные строки.
И по обыкновению трезвы
Их мысли были в этом пьяном мире.
Приехали поэты из Москвы.
Мы с ними затусили на квартире.
Мы говорим, мы так снимаем швы
С души, порой, изрезанной до крови.
Приехали поэты из Москвы.
Они сегодня главные герои.
У каждого из них внутри дыра.
Откуда же на все берутся силы?
Я спать иду, а им уже пора
В дальнейший путь по матушке-России.
«Он не то, что одет не по моде…»
Он не то, что одет не по моде,
Он о ней и не слышал, зато
Леонид регулярно приходит
К нам на каждое наше лито.
Он не пишет стихи или прозу.
Он седой, как декабрьский лес.
Леонид задает нам вопросы,
Провожает домой поэтесс.
Он несет и свое, и чужое,
И, порой, раздражает, да так,
Что однажды Антоненков Жора
Леониду сказал: «Вы – дурак!»
И Марина Сергеева тоже
Леониду возьми да скажи:
«Вы немного на черта похожи!
Не нужны на лито нам бомжи!
Вы ни в рифмах, ни в ритмах не дока!
Не влезайте-ка в наши дела!»
В общем, как-то довольно жестоко
Леонида она прогнала.
Он ни разу с тех пор не являлся.
Да о нем и не вспомнил никто,
А весною нашли водолазы
Леонидово в речке пальто.
Молчалив был Антоненков Жора,
А Марина пустила слезу.
В общем, выдался вечер тяжелым.
Расходились в десятом часу.
И покуда поэты из вида
Во дворах исчезали глухих,
Мне почудилась тень Леонида,
Бормотавшая наши стихи.
«Я в бар хожу по четвергам…»
Я в бар хожу по четвергам
И занимаю столик справа.
Я ненавижу шум и гам,
Когда вокруг меня орава.
Четверг же день, когда толпа
Еще не близится к субботе.
В четверг ведет меня тропа
К неограниченной свободе,
Где начинают свой полет
Стихи к официантке Вере.
И пусть она их не поймет, —
Не перебьет, по крайней мере.
«Напиши мне письмецо…»
Напиши мне письмецо,
Дорогой дружище.
Я забыл твое лицо.
Память – пепелище.
Ты живешь теперь в горах
Или все ж у моря?
Иисус или аллах
Утешает в горе?
У тебя жена и дочь,
Иль
