– Да не задумывался я.
– Всегда, комиссар, задумываться нужно. Всегда! Особенно, когда такие дурацкие поступки совершаешь. А то ведь, могла сейчас новая драма разыграться тут. Жутко представить себе, какой мог бы стать тогда герб города! Вместо стрелы – сосна. А вместо розы – советский лейтенант на сосне, на радость местной контре! – ротный засмеялся в усы.
– А как название города переводится, знаешь? – продолжал он.
– Долина Роз?
– Точно! Так что готовься, комиссар, с «манами»26 политзанятие проводить! Про историю города. А заодно инструктаж по технике безопасности…,.. чтоб по стенам больше никто не лазил! Ясно? – ротный поднял вверх указательный палец. И так посмотрел чёрными глазищами на лейтенанта, что у того екнуло в груди. Тимофеев оглянулся. Посмотрел на зáмок, на стены, на площадку. Удивительно, что когда-то именно здесь и разыгралась эта драма, если верить передаваемой из уст в уста легенде. Он прочувствовал её, можно сказать, собственным задом. Не романтично звучит. Зато правдиво.
Пообедавшая рота лежала на травке, сыто отрыгиваясь солдатским хавчиком. Некоторые продолжали вытирать травой свои пустые котелки. Урсулов, с группой земляков, что-то упоённо завывал на узбекском. Чеченец Загиров что-то молча рассматривал вдалеке в гранатомётный прицел…
– Хараша шайтан труба!
(Кто бы тогда мог и подумать, что спустя несколько лет, тот самый Загиров вероятно будет расстреливать из такой вот «Шайтан-трубы», таких же вот, как и он сейчас, мальчишек, отдающих свой воинский долг Родине на срочной службе.)
Сержант Ахмедов, сбив пилотку на затылок, жевал соломинку, наблюдая за происходящим, словно пастух…
Старший лейтенант Сидоренко убыл к комбату. Старослужащие солдаты – Садыков, Рахманов и Зайцев снисходительно улыбались в адрес замполита. Они были старше и чувствовали себя на правах «покровителей» этому зелёному лейтенанту, подсказывая ему некоторые нюансы, важные, как казалось этим матёрым «дедушкам», отсчитывающим свои последние армейские деньки до Приказа.
– Вы, товарищ лейтенант, пока тут суть да дело, лучше спортивные соревнования проведите, точно вам говорю, – предложил тоном покровителя Зайцев, – а то народ заскучал…
– У меня и мячик есть! – Рахманов сдвинул пилотку на нос, закинув голову назад.
– Мы вам, таварыш лейтенант, дурного нэ предложым! – присоединился к уговорам Садыков.
– Ладно, играйте пока до политзанятия! Только чтобы всё как положено было! – согласился лейтенант.
– Классно! Будет всё как нада!
– Преследовали!
– Слоны, подъём! – солдаты радостно раскачивающимися походками направились в сторону лениво прохлаждающихся бойцов. Рахманов с важным видом вертел в руке мяч…
Тимофеев посмотрел им вслед, подложил полевую сумку под конспект, подбирая подходящий материал для очередного политзанятия.
Неподалёку слышались глухие удары по мячу, возбуждённые крики бойцов, увлечённых игрой в волейбол…
«Забава»
Октябрь 1987 Ружомберок.
Забава в д. Ликавка.
Словацкая Забава. Некая местная диковинка. В отличие от традиционных в Союзе танцев и дискотек, словацкая Забава, начинаясь с первыми сумерками, завершалась ближе к рассвету. Здесь продавали нагретое вино в горячих бутылках. Белое и красное. Местная молодёжь «зажигала» весело до полуночи под современные популярные мелодии, а после переходила на местные фольклорные танцы, больше напоминающие какие-то «польки-бабочки».
Наши лейтенанты, облаченные в «гражданку27», всё равно угадывались на общем фоне, выделяясь своей избыточной «джинсовостью».
Офицерская общага.
Так что этот вечер в их комнату заглянул сосед почти такой же зелёный, чуток старше, двадцатидвухлетний лейтенант Мамука.
– Братцы, а валим на Забаву в Ликавку прям щас?!
– А давай! – те не заставили себя долго уговаривать…
В «забавном» помещении было весьма забавно и вполне весело. Толпы словацкой молодёжи. Офицеры в «гражданке» нерешительно озирались по сторонам.
– Наших, вроде, нет больше, кроме нас, – Майер внимательно обвёл взглядом вокруг.
– Слушайте, вообще странно как-то, что женатики с нами на забавы не ходят! – вдруг произнёс Тимофеев.
– Не то слово, они вообще с холостяками не общаются28, – поддержал Майер.
– Всэ, пока в общаге живут, нормалные, а как толка жоны приезжают, то всо! – Мамука развёл руками.
Ликавка.
Сегодня наши герои здесь были единственные «советские представители». А вокруг – толпы словацкой молодёжи. А главное – милые девушки с пушистыми пружинистыми начёсами волос! Владислав приблизился к одной из них и, одновременно с лёгким кивком головы, протянул руку, приглашая её на танец. Она, поколебавшись несколько секунд, положила свои хрупкие холодные пальчики в его широкую тёплую ладонь. Они прошли вглубь зала. Владислав аккуратно прикоснулся к её талии.
– Влад…, – лейтенант уловил нотки удивления во взгляде девушки и пояснил, – это моё имя, меня зовут Влад…, – лейтенант млел, обволакиваемый её нежным запахом, дурманящем его разум.
– Мирослава, – ответила девушка, и лёгкий румянец проступил на её щеках.
Он нежно и бережно «танцевал» девушку, как хрустальный сосуд, с упоением, снова и снова, говорил ей что—то на ушко, она лишь мягко улыбалась ему в ответ…
– Всетко, я иду до домов, – по окончании третьего подряд «медляка» девушка как—то вдруг обмякла, выскользая из его рук.
– Могу ли я тебя проводить? – спросил полный романтики Тимофеев.
– Нэ можна! – это звучало как полный облом!
Тимофеев лишь удивлённо поднял брови.
– Прэпачь, нэ можна. Так, – отрезала девушка и, как бы извиняясь, пожала плечами.
– Почему «так»? Пречо?29
– Так. Ты добри хлопчик, але ты рус! Нэ можна…, – девушка опустила глаза, как бы стыдясь собственных слов, и растворилась в толпе подруг. Стоявшие неподалёку словацкие парни ехидно улыбались лейтенанту.
– Мы что, прокажённые, что ли? – задал Тимофеев вопрос, непонятно кому именно адресуя, – или они с нашим парторгом заодно?
– Тимофеев! Держи стакан шире! – Мамука вылез из толкучки словаков, где у стойки, напоминающей оккупированный посетителями гардероб, продавали спиртное. В руках он держал мокрую горячую бутылку вина, в которой плавало что-то наподобие чаинок. Они разлили горячее вино по стаканам.
– Ну, за всё хорошее!
Тёплые волны алкоголя бежали по молодым жилам. Всюду шло веселье, на которое лейтенанты взирали как бы со стороны.
– Чужие мы здесь. До чего чужи-и-е! – Тимофеев допил стакан до конца, – всетко, пошли до «домов»!30
– Чё так? – удивился Майер.
– Прикинь, чё она мне сказала! Ты, мол, ничего, но не могу с тобой встречаться «але ты рус»!
– Нэ лубят местные бабы нас, русов! – произнёс Мамука, как «истинный Рус», зевнул и продекламировал. – А ты ушла, лубви нэ понымая, обиду в сэрдце затая, так пуст тэбя… того… собака злая, а нэ такой арёл, как Я!
– Да, пошли они все … «до домов»…, ёшкин кот…! – Майер взял тёплую бутылку с вином и разлил по стаканам…
Офицерская общага.
Наконец, xмельные, раззадоренные офицеры мирно сопели на своиx койкаx. Тимофеев ворочался, скомкав подушку под себя. Во сне он шагал по городу, опьянённый всем тем, что его окружало!
«Dvadsať rokov a je poručík», – эта ранее отпущенная ему фраза благозвонно отстукивалась в его черепе, наполняя оный гордостью за себя, такого юного, но уже «целого поручика». Такая интерпретация его лейтенантского звания на «белогвардейский манер» ему даже льстила. Тем паче, что они, советские офицеры 80-х, где-то подсознательно отождествляли себя с дореволюционными белыми офицерами… Зимний воздух наполнял легкие бодрящей свежестью. Было безумно хорошо и юная плоть словно хотела выскочить наружу из лейтенанта, придавая его походке подпружиненность.
Увидев уже знакомую «реставрацию», Тимофеев зашёл внутрь заведения, приятно наполненного уже знакомым запахом свежего пива, копчёного сыра и чем-то ещё, трудно определимым, но вполне приятным. За чистыми столами, накрытыми белоснежными скатертями, оживлённо и громко разговаривали разные люди. Едва ли он хотел пива, которое если и пил, то делал это исключительно машинально, или за компанию, сейчас он скорее желал просто чего-то перекусить. И вскоре ему принесли кнедлики из теста с пареными кусочками говядины, залитые коричневым соусом и бокал пенистого ароматного пива. Тимофеев не любил эти самые «кнедлики», напоминающие просто куски белого пареного хлеба без корочки. Но они сытно набивали голодный лейтенантский желудок. Он ел, почти не чувствуя вкуса. Вскоре тарелка была пуста. Последним кусочком кнедлика, наколотого на вилку, Тимофеев аккуратно вымакал остатки ароматного коричневого соуса в тарелке, который любил лишь с голодухи, положил в рот. Рука машинально потянулась за привычным компотом, но, отхлебнув горького ароматного пива вместо, лейтенант лишь поморщился.
