Эмму хватило на первые двадцать страниц романа, но она единственная в колледже говорила по-русски и быстро стала верховным арбитром в бесконечных спорах на тему «нет-такого-слова».
Понятно, что всевозможная химическая абракадабра, вроде амидопропиленгликольхлорида, не котировалась ввиду исключительно узкоспециального применения, а бесконечные пра-пра-пра-внучки-бабушки считались не более чем курьезом.
– Дед, скажи какое-нибудь русское длинное слово, – как-то попросила Эмма.
– Гниль, – сразу ответил старик.
– Это, по-твоему, длинное? Пять букв.
– Ты же не просила слово с большим количеством букв, ты сказала: «длинное».
– А какая разница?
– В слове «гниль» между первой и последней буквами поместился Нил. Правда, ты вряд ли знаешь, что это такое.
Эмма начала злиться.
– Я знаю. Это большая река с крокодилами. В Африке. Ты ее переплыл, когда за тобой была погоня. Теперь можешь сказать слово с большим количеством букв?
– Сколько букв тебе нужно?
– Много. Все.
– Много или все? – бесстрастным тоном переспросил дед.
– В русском языке сколько?
– Было сорок три. Но коммунисты десять букв убили.
– Как убили? – удивилась Эмма. – А, понятно. Ты знаешь слово, в котором тридцать три буквы?
– Дай подумать.
– Долго?
– Гиппопотомонстросескиппедалофобия, – выдал старик.
– Дед, ну хватит! Нет такого слова.
– Не буду с тобой спорить.
– Ты знаешь нормальное слово?
– Я сказал, что не буду с тобой спорить. Слово такое есть, но оно тебе не нужно.
– И что же оно значит?
– Боязнь длинных слов. Можно считать заболеванием, а можно – психической аномалией. Тебе это не грозит, а вот мне становится плохо, когда ты пытаешься произнести что-нибудь длиннее слова «груша».
– Две груши. Баклажан. Чертополох, – выдала Эмма.
– Браво! Беру свои слова обратно. – Дед картинно развел руками.
– Я тебе все равно не верю.
– Посмотри в энциклопедии.
– Посмотрю. А почему ты сказал, что мне это не нужно?
– Потому что умная женщина – это так же противоестественно, как женщина-штангист. Воля, сила и ум – мужские качества.
– А женщины, кстати, сейчас занимаются и штангой, и боксом, – возразила Эмма.
– Ну тогда им осталось взять в жены мужчину – художественного гимнаста и научить его рожать детей.
Эмма прыснула со смеху. Дед посмотрел на нее и улыбнулся.
– Значит, по-твоему, умных женщин нет? – спросила Эмма.
– Конечно есть. Я даже одну видел по телевизору. Ее возили в бронированной машине. Как же ее звали… Мэгги… Мэгги Тэтчер!
– Дед, ты – динозавр!
– Назови великую изобретательницу, композиторшу и художницу, – предложил дед. – Даже слов таких нет.
– Это – искусство. Совсем другое дело, – ответила Эмма.
– Таких слов нет, потому что ими некого называть. Как нет ни балерины, ни кормилицы мужского рода. – Дед говорил уже мягче. – Вот скажи мне, почему чемпионка мира по шахматам едва ли войдет в сотню лучших шахматистов мира? – продолжал он.
– Тебя все равно не переспоришь. – Эмма вздохнула.
– Вот! – многозначительно произнес дед.
– А твоя жена, значит, была дурой?
– Дура – это грубо. К тому же для женщин они были вовсе не глупые.
– Они – это жены? А сколько их у тебя было?
– В разное время по-разному. Когда три, а когда… да не буду же я их считать! Это неуважительно.
– У тебя что, было несколько сразу?
– Да, в разных странах. Мне приходилось много путешествовать. Возить с собой семью было невозможно. А однажды мне подарили гарем.
– На день рождения? – съязвила Эмма.
– Нет, – спокойно ответил старик. – После победы над фулани. Это такое племя.
– И ты согласился?
– Конечно, они были такие славные… – Дед улыбнулся. – Потом, от подарка вождя отказываться опасно. Меня бы подвергли принудительному ультравысокотемпературному водогрязелактопарафинолечению. Кстати, вот тебе еще пара слов-гигантов.
– Чему подвергли?
– Меня бы сварили в молоке с воском и десятком острых специй и съели бы на ужин.
– О боже, – ужаснулась Эмма, но любопытство оказалось сильней. – А за что он сделал такой подарок?
– Я ему создал национальную валюту. Если проще, нарисовал казначейские векселя, деньги.
– Что значит нарисовал? Образцы?
– Оригиналы.
– Все? – Эмма представила объем работы и помотала головой.
– Да, за два года. Вождь на эти деньги купил оружие и выиграл войну.
– И за это – гарем? – спросила она, не очень понимая, много это или мало.
– Я его сам об этом попросил.
– Ты?!
– Вождь по случаю победы набрал новый гарем, а шаман уговаривал его принести в жертву старый. Хотя какой он старый, некоторым было… Впрочем, они и сами не знали, сколько им было.
– В жертву? Это что, убить? В двадцатом веке?
– Это здесь был двадцатый, а там – каменный, – ответил дед.
Эмма помолчала, свыкаясь с этой мыслью.
– Ну да, и потом, они же дикари, язычники, – рассуждала она. – Нет, все равно в голове не укладывается.
– А то, что за несколько лет до этого цивилизованные христиане принесли в жертву сотню миллионов человек, это укладывается? А потом еще начали готовиться к третьей мировой.
– Так у меня что, пол-Африки двоюродных братьев? – У Эммы округлились глаза.
– Стоп, дальше табу, – отрезал дед.
Эмма вздохнула.
– Дед, а бабушка знала про гарем?
– Да.
– И не развелась с тобой?
– Мы с ней не были женаты. Кстати, ты на нее похожа.
– Да-а? Говорят, она была красивая… – Эмма радостно улыбнулась.
– Я имел в виду, что ты – такая же болтливая.
– Дед, ну почему ты так всех ненавидишь?
Старик нахмурился.
– Архангелогородская одиннадцатиклассница инкриминировала человеконенавистничество восьмидесятичетырехлетнему берегослоновокостийскому фальшивомонетчику, страдающему благоприобретенной гиппопотомонстросескиппедалофобией.
Услышав это, Эмма забыла свои обиды.
– Дед, умоляю, можешь повторить? Только медленно.
Три дня в колледже все, включая преподавателей, переписывали друг у друга фразу, в которой на десять слов пришлось более двухсот букв. А произнести ее могла только Эмма, и то по бумажке и проглотив при этом десяток букв. Тем не менее ее об этом постоянно просили и слушали с таким вниманием, будто это был сам Достоевский.
– Дед, а почему ты назвал меня архангелогородской, и так далее? – спросила как-то Эмма. – Я же здесь родилась.
Дед ответил далеко не сразу.
– Я не знаю, как тебе это удалось, но ты, ни разу не побывав в России, выросла гораздо более русской, чем те, кто приезжает оттуда сейчас.
– Дед… – только и смогла вымолвить Эмма. Это была самая высокая похвала, которую она слышала от старика.
Стив сел за компьютер и набрал в поисковике «Russia». Ссылок было много, и он листал страницы сайтов, толком не зная, что ищет.
Его взгляд задержался на фразе: «Самое холодное обитаемое место на Земле – деревня Оймякон, Северо-Восточная Сибирь. Там была зарегистрирована температура минус семьдесят один градус по Цельсию». До него не сразу дошло значение слова «обитаемое». Стиву вдруг стало холодно, и он сделал большой глоток. «В России – девять часовых поясов». Стив перечитал последний абзац и подлил еще.
«Границы: Норвегия, Финляндия, Эстония, Беларусь, Латвия, Литва, Польша, Украина, Грузия, Азербайджан, Казахстан, Китай, Монголия, Китай, Северная Корея». Стив глотнул еще. Как это, Норвегия и одновременно Корея? И почему Китай два раза? И что это за довесок между Польшей и Литвой? Еще одна Россия? Он сделал несколько движений мышкой. Так, Калининград… Там жил философ Кант. Он что – тоже русский? «Морская граница с США и Японией». Может, и с Англией граница есть? Так, дальше. «Национальная валюта – рубль. В одном рубле – сто копеек». Стив поймал себя на мысли, что не удивился бы, если бы в рубле была 71 копейка.
Интересно, а что за люди там? Ответы на этот вопрос были невероятно противоречивы, но Стив все же смог сделать два важных вывода: первый – что если ночевать в гостинице, то был шанс остаться в живых, и второй – что поиски приключений его этого шанса точно лишат. Шанс существенно возрастал, если путешественник хоть немного говорил по-русски.
Отец Патрика помог Стиву решить вопрос с визой. Самолет вылетал в пятницу утром, обратный – в понедельник вечером.
Все свободное время до вылета Стив либо учил русский, либо шарил по Интернету. Закачав в телефон лингафонный курс русского языка и просмотрев десяток взятых у Эммы русских фильмов с английскими субтитрами, Стив быстро восстановил былые знания и вскоре начал понимать и даже составлять простейшие фразы по-русски.
