Когда? – думал он. В том-то и дело, что никто этого не узнает. «Пока я есть, нет смерти. А когда придет смерть, не станет меня». Он хотел взять эти слова эпиграфом к статье о разрыве Вселенной, но подумал, что редактор все равно попросит эпиграф снять, поскольку у журнала свои традиции, свое представление о связи времен, нелепое, конечно, но разве не на таких нелепостях держится так называемая духовность? Нравственность?
«Пока я есть, Вселенная существует. Когда Вселенная исчезнет, меня не станет».
Телефон затрезвонил так, будто уже наступила последняя секунда бытия. Он быстро поднял трубку.
– Значит, в восемь? – сказала Дженни. – Я звоню, чтобы уточнить, а то ты вчера говорил так неопределенно…
– Постараюсь, – сказал он. – Если ничего не случится.
– Да что может случиться? – привычно возмутилась Дженни. – Ты только не забудь!
– Что может случиться? – так же привычно повторил он. – Конец. Финал.
– Ну да, – сказала Дженни, – ты рассказывал: как это… разрыв пространства. Звучит, будто разрыв селезенки. У одной моей знакомой… она попала недавно в аварию… представляешь, у парня ни царапины, а у нее… и вот привезли Катрин в больницу, а там…
Он положил трубку на стол. Дженни любила рассказывать жуткие истории, приключившиеся, впрочем, не с ней, а с кем-нибудь из ее дальних знакомых. Лишнее доказательство того, что человек, как и Вселенная, смертен внезапно. Он думал о том, нужно ли переписать последний абзац статьи, сделать его более устрашающим – люди любят, когда их пугают, так они лучше воспринимают…
– Да, интересная история, – сказал он, поднеся трубку к уху точно в тот момент, когда Дженни замолчала. – Извини, мне нужно на работу, мобильный я выключил, он мешает мне думать.
– В восемь, – с нажимом сказала Дженни. – Не забудь.
Память, – подумал он. Это лишь набор знаний о прошедших мгновениях. Как может помочь память, когда речь идет о будущем, которого нет и которое может не настать?
– Хорошо, – сказал он и положил трубку.
По дороге в университет нужно зайти в магазин Дортмана и купить шляпу для Чейни. Все нужно делать сегодня. «Никогда не откладывай на завтра…» Потому что завтра может не наступить.
Если Вселенная просуществует до вечера, он сделает Дженни предложение.
* * *
– Ты полагаешь, – сказал Сатмар, – что это существо…
– Человек, – поправил Аббад, – это человек. Его зовут Натаниэль Мечник.
– Человек, – наклонил голову Сатмар. – Этот человек, как и мир, в котором он живет, является порождением твоего подсознательного? Это должно быть так, судя по твоему рассказу. При втором посвящении ученик начинает понимать собственные подсознательные устремления и обычно скрытые для сознания связи материи, духа и идей.
– Нет, – покачал головой Аббад. – Этот мир, вселенная, в которой живет Мечник и его цивилизация, все это реально, а не создано моим воображением.
– Конечно, – согласился Сатмар, – мир Мечника не менее реален, чем наш, что не помешало ему возникнуть в результате твоей подсознательной деятельности.
– Да, – помолчав, произнес Аббад.
Монахи поняли, что с ним происходило, и не нужно им объяснять, почему он хочет уйти из жизни… то есть, не хочет, конечно, нужно точнее выбирать слова даже когда не собираешься произносить их вслух. Он не хочет умирать, но разве есть иной способ спасти Вселенную… одну из множества, но все равно Вселенную с большой буквы, потому что для Мечника это единственный мир, какой он знает, единственная реальность, которая может исчезнуть… если монахи не помогут Аббаду выполнить задуманное.
Он не станет произносить слова вслух, защиты больше нет, пусть монахи сами…
– Ты сумела преодолеть резонанс? – обратился Сатмар к Тали. – Мы не предполагали, что такое возможно.
– Да, – сказала Тали. Она не привыкла говорить вслух, и потому слова были отделены друг от друга, как камни на морском берегу, и так же медленно перекатывались под напором волн мысли. – Мы. Аббад и я. Любим. Друг друга. Не всем это дано. Не у каждой женщины получается. Мы могли иметь детей. Но. Есть состояния… Процессы… Которые. Сильнее.
– Какие же это процессы? – с любопытством спросила Асиана, потому что Тали замолчала.
Что вы делаете? – думал Аббад. – Вы можете прочитать. Почему вы ее мучаете?
Тали должна ответить сама, – метнул мысль Крамус, – не мешай. Это важно.
– Долг, – сказала Тали. – Необходимость. Выбор.
Я не могу говорить об этом вслух! – крикнула она.
Хорошо, сказал Сатмар. Не говори вслух. Долг сильнее любви?
Да.
Ты останешься одна. Тебе будет невыносимо тяжко. Так тяжко, что ты тоже пожелаешь смерти, но тебе мы не сможем помочь. Никто не сможет помочь тебе уйти, пока ты не прошла даже первого посвящения, пока у тебя еще нет общности со всеми тремя мирами – материальным, духовным и идеальным. Ты навсегда останешься такой, как сейчас. Вечно. С твоей не проходящей болью.
Да.
– Скажи это вслух.
Слова повисли в воздухе тонкой серой лентой, протянувшейся из угла в угол: «Скажи это вслух скажи это вслух скажи это вслух скажи»…
– Да, – сказала Тали, ощутив слабость в ногах, будто вся ее энергия ушла на короткое простое слово.
Монахи переглянулись. Хотел бы я знать, о чем они сейчас разговаривают, подумал Аббад, не пытаясь уже скрывать ни свои мысли, ни желания, ни тревогу свою, ни грусть, ни любовь к Тали, как бы это чувство ни называлось на физическом жаргоне.
Вы должны мне помочь, молил он, полагая, что всякая его мысль становится известна старшим прежде, чем он успевает додумать ее до конца. Нет времени. Совсем нет времени. Да, он виноват. Только он и никто больше. Он медлил, а в это время энергия его подсознательных эмоций, энергии его необдуманных решений, энергии идей, приходивших ему в голову, энергии его споров и мысленных столкновений с реальностью переливались во Вселенную Мечника, заполняли ее, заставляли расширяться быстрее и уже так ее наполнили, что разрыв стал неизбежен, мог произойти в любой момент… сейчас, когда монахи медлят…
И если Вселенная Мечника погибнет…
– Каждый человек, – сказал Сатмар, – это целая вселенная. Каждый. Каждый создает себе мир – после второго посвящения это неизбежно. Возникая в подсознании из кокона собственной идеи, мир этот расширяется, создавая пространство-время нашей памяти. Разве ты один ощущаешь в себе вселенную?
– Личная вселенная есть у каждого. Конечно. Но в моей Вселенной возникла разумная жизнь. Разве таких вселенных много?
– Нет, – сказал Сатмар. – Твой опыт – единственный в своем роде.
– Я в долгу перед разумом, который создал. Они мыслят, как мы. Они материальны. У них есть душа. Идеи. Да, это моя внутренняя Вселенная, и потому материя там отделена от духа, а дух – от порождающих идей. Они не могут создавать материальное из духовного, не могут конструировать идеи из материи и материю из мысли. Этого они лишены. Но они живут, страдают, любят, и для них любовь не равнозначна физическому резонансу, они не достигли этого понимания, и, наверно, в том их счастье.
Почему-то Аббаду стало легко произносить слова вслух, звуки соединялись и создавали гармонию, в воздухе комнаты зазвучала музыка, которую Аббад никогда не слышал – его музыка, музыка его души.
– Они ощущают себя, но что они знают о Вселенной, в которой возникли? Для них я – Создатель, Бог…
– Бог, – повторила Асиана. Слово взлетело знаком вопроса и застыло, покачиваясь, под самым потолком.
Аббад проследил взглядом за конструкций, которую создала Асиана, и сказал:
– Нет, не так. Создатель для нас – такое распространенное понятие, что не требует не только объяснений, но даже название является лишним, достаточно внутреннего понимания. А для них… для тех, кто живет на планете, которую они называют Землей… для них Создатель, Творец, Бог – это высшая сила, абсолют, нематериальная сущность, обладающая бесконечными возможностями и бесконечной мудростью. Бог всемогущ и всеведущ. Бог создал их мир из хаоса. Бог следит за каждым из них. Бог дал им свободу воли. Они молятся мне. Молятся – понятие, для нашего мира не знакомое, молитва существует лишь во мне, в них, это то, что нас связывает, и то, что нас разделяет…
– Значит, – сказал молчавший до сих пор Крамус, – они все же способны переводить материальную мысль в духовную форму? Разве не это является сутью молитвы, судя по твоему описанию?
– Нет, – покачал головой Аббад. – Три мира разделены для них, и лишь я, ощущая призывы, могу помочь кому-то время от времени пересекать эти границы.
– То есть, без тебя они… – начала Асиана, но Аббад перебил ее, потому что она коснулась самого сокровенного, и он не мог позволить ей произнести фразу до конца, сообщить кощунственной для него мысли атрибут материальности, с которым потом трудно будет что-то сделать.
– Нет! – воскликнул он, и трое монахов направили на него осуждающие взгляды, от которых решимость Аббада начала испаряться, как вода под лучами Аргидды.
