– Нет, Соня, я не могу несколько раз на день возвращаться к этой бесполезной теме. Хотя, если честно, будь у меня такая же возможность, как и у тебя, я бы ни за что не вернулась в Москву…
– И что? Осталась бы в Лондоне? Это же отлично! Если хочешь, я поговорю об этом с Нэшем, возможно, он познакомит тебя с каким-нибудь своим другом…
– Ну уж нет, не надо меня ни с кем знакомить… Я же сказала просто так, как бы мне хотелось… думаю, что и ты тоже когда-то мечтала вырваться в рай…
– Как хорошо ты сказала: рай… Да, пожалуй, это и есть рай… Но ты отвлекла меня… Пойдем лучше, поработаем…
Нора пожала плечами: она не понимала, как можно вот так себя насиловать? И вообще, как можно что-то писать, когда ты влюблена? Ладно еще переписывать или корректировать, словом, совершать какую-то механическую работу, в это время можно будет, хотя бы, помечтать о любви и о райской жизни, но ведь то, чем сейчас собиралась заняться Соня, совершенно исключает подобную РАБОТУ ДУШИ! Как бы то ни было, Норе пришлось подчиниться и последовать за Соней в кабинет Нэша, где у них еще со вчерашнего дня были разложены рукописи, над которыми, считывая их с диктофона, трудилась Нора.
Из романа Сони Л.
«Этот человек поджидал ее каждый вечер на углом, возле кафе. Его большая темно-синяя машина волновала меня каждый раз, когда я видела ее из окна нашей спальни. Я была уверена, что ни единая душа в интернате не знала о существовании Д. Назову его для удобства Дмитрием, хотя у него более сложное и характерное имя. Л. было в ту пору четырнадцать. Она и выглядела на свой возраст, только вот лицо у нее было совсем взрослое. Она умела улыбаться так, как может улыбаться только знающая себе цену женщина, перед которой распахнуты все двери… И, в первую очередь, дверь кабинета директора.
Я знала, что она продолжает встречаться Зохиным. Думаю, что это знал еще кто-нибудь из персонала. Дело в том, что за интернатом находилось строение, напоминающее служебные помещения для слуг – говорят, что раньше наш интернат был господской усадьбой. Так вот, они – Зохин и Л. – встречались там. И я, зная об этом, проводила долгие часы, стараясь что-нибудь увидеть в зашторенное окно, за которым предавались своей страсти эти обезумевшие от вседозволенности двое… Уверена, что это была не любовь. Почему уверена, да потому, что Л. сама рассказывала мне о том, что Зохин дает ей деньги, дарит какие-то безделушки, вещи, возит ее купаться на закрытые частные пляжи, принадлежащие его друзьям-бизнесменам.
Однажды Л. вернулась после одной из таких прогулок почти больная. И НИЧЕГО мне в тот вечер не рассказала. Весь день она лежала, ссылаясь на болезнь, а вечером, когда мы в спальне были одни – я приводила в порядок свою тумбочку и выгребала оттуда апельсиновую кожуру и фантики от конфет – Л. сказала, что Зохин пригласил ее в дом одного из своих друзей, которые предложили ей за деньги переспать с каждым из них по-очереди, но в присутствии всех… Всего их было четверо.
– Ну и что, ты согласилась?
– Сначала я испугалась, но потом, когда они угостили меня вином, мне стало так весело…
Она говорила, устремив взгляд своих погрустневших глаз в окно, а я смотрела на ее словно разбитые губы, которые искусала то ли она сама, то ли те, с кем она все же решилась лечь в постель, и мне впервые стало жаль ее. Но это было временное чувство.
– И что было потом?
– Потом они все сели на ковер вокруг расстеленного на нем матраца и смотрели, как я была сначала с Зохиным… ты не представляешь себе, С., как все это меня возбуждало… Я хотела, чтобы это продолжалось еще и еще… Мне казалось, что после каждого мужчины, который все это делал со мной, я становлюсь ближе к тем ощущениям, которые были у меня всего один лишь раз… первый раз, когда Зохин взял меня силой… Наверно, я ненормальная, раз меня не удовлетворяет один мужчина… Или мне нужно это делать в необычных местах… Зохин говорит, что это нормально.
– Но зачем ты все это делаешь? Тебе нравится это?
– А ты попробуй, тогда и узнаешь…
И тогда я поняла, что подсознательно всегда ждала этого приглашения. Я была счастлива, когда Л. предложила мне составить ей компанию.
– Но ты не дорассказала, чем у вас все закончилось? Я же вижу, что тебе сейчас плохо…
– Мне стало плохо уже поздно вечером, когда из меня стало выходить вино… Но и это, конечно, не самое главное. Понимаешь… – она склонила голову набок и вдруг замолчала, хитро сощурив теперь уже ставшие усталыми, глаза. – Тебе еще рано об этом знать, я тебе лучше потом расскажу, что они со мной делали потом, хорошо?
У меня от этих разговоров закружилась голова и мне захотелось оказаться на матраце вместо Л.
А потом в ее жизни появился этот человек, Дмитрий. Он был старше нее на две жизни. И познакомился он с ней на улице. Она шла, а он ехал на своей машине. Все произошло как в кино. Он предложил подвезти ее, и она спокойно села к нему в машину.»
Из дневника Норы И.
«И тогда я снова не выдержала и спросила: неужели во всем интернате на нашлось ни одного взрослого человека, который бы положил конец этому разврату? На что Соня ответила мне (причем, так, словно речь шла не о романе, а о действительных, реальных событиях):
– Видишь ли, воспитательница, которая были приставлена к нашему классу, находилась в зависимости от Зохина, как и все остальные… Дело в том, что он принимал на работу людей, оказавшихся на грани нищеты, отчаявшихся, согласных на любую работу, лишь бы регулярно платили деньги. Кроме того, он разработал систему пайков. Зохин – это вообще голова. Он знал, как потрафить своим подчиненным и придумал выдавать им в конце каждой рабочей недели пайки с крупами, маслом и мясом. Он специально заключил договора с каким-то фермерским хозяйством и на льготных условиях имел от него дешевое мясо и масло…
– Но что за льготные условия? С какой стати фермеру отдавать свою продукцию по дешевке?
– Да потому что у этого фермера в интернате содержались трое его детей, на полном, так сказать, пансионе, хотя юридически прав на это не имели… Зохин знал, с кого что взять и как это правильно оформить. Поэтому-то у него все по струночке и ходили…
Соня забылась. Она, сказав «к НАШЕМУ классу», тем самым полностью расписалась в автобиографичности своего романа. Больше того, рассказывая с жаром о своем директоре (а я теперь уже нисколько не сомневалась, что она росла именно в интернате или детском доме, а не в нормальной семье), она выдавала такую информацию, которую и придумать-то было сложно.
Меня мучал вопрос: зачем ей это нужно? Зачем? Но ответа не находила.»
***
В тот день они проработали что-то около четырех часов. Соня диктовала, а вернее, увлеченно рассказывала Норе, которая пару раз сменила кассету в диктофоне, о своей подруге Л., которая завела себе богатого и ОЧЕНЬ старого любовника по имени Дмитрий. У Норы краснели уши от интимных подробностей, которые описывала Соня в связи с любовными похождениями Л. Но самое шокирующее и – она вынуждена была признаться себе
в этом – интересное началось тогда, когда главная героиня (С.) впервые встретилась с Дмитрием. Л. привела ее к нему на квартиру с определенной целью – продать свою подружку, а точнее, ее девственность. Но Дмитрий – высокий сутуловатый старик с прекрасными зубами и коротко подстриженными седыми волосами, одетый с иголочки, объяснил девочкам, что его интересует только Л. И подарив С. на память серебряный миниатюрный браслет, дал понять, что они больше никогда не увидятся. – Ты в ужасе от того, что я тебе надиктовала? – спросила Соня, вставая с кресла и потягиваясь, разминая затекшие мышцы. – Но ты не можешь не согласиться, что это интересно.
Понимаешь, ОНИ, эти девочки развивались, они познавали мир, мужчин, самое себя…
– Но ты пишешь о Л. с подтекстом. Мне кажется, что ты хочешь подвести к ее ВЗРОСЛОЙ жизни, я угадала?
– Конечно, а чего ради я бы стала вообще о ней писать…
– Но это твоя жизнь… И теперь, когда ты привезла меня сюда, в Лондон, ты не посмеешь прогнать меня лишь потому, что я разгадала это… Нора и сама не знала, зачем она это сказала. «Неужели слова Нэша придали мне сил?»
– Мне трудно объяснить тебе все это… Я сама никогда не жила в интернате, я тебе уже об этом говорила, – сказала она раздраженно и, снова потянувшись, хрустнула пальцами высоко поднятых рук, – но иногда мне кажется, что я действительно жила там, потому что я общалась с девчонками и разговаривала сними… Господи, я же тебе уже все объяснила… И вообще, Нора, прекращай свои расспросы, надоело, честное слово… Я тебя приняла на работу, чтобы ты занималась литературной работой. И нечего лезть мне в душу, ей Богу… – и она вышла из кабинета, резко хлопнув дверью.
