Единственным выходом из такого тяжелого положения было найти и вскрыть яму с зерном, спрятанным населением при отходе наших войск. Даже когда находили такую яму с пшеницей, то потребить ее могли только в жареном виде – жарили на листах железа. Сварить не было никакой возможности – пресной воды нет, на морской воде не сваришь, а озера тоже соленые. Кроме того, нет топлива. Керченский полуостров безлесный, дома в деревнях каменные, все деревянное из разрушенных домов пошло на постройку укрытий и дзотов. Единственным топливом были ящики из-под артснарядов. Их приходилось воровать у артиллеристов – даром не давали. Такой ящик или крышки от него аккуратно разрубали на мелкие щепочки, и хранились они наравне с патронами. При каких-либо передвижениях все деревянное уносили с собой. Землянки, укрытия не отапливались, и все время, днем и ночью, были в холоде. Недосягаемой мечтой каждого было хотя бы на сутки попасть в теплую хату, переночевать под крышей в тепле. Крымская погода известна своею переменчивостью – то морозы, то оттепель, то дождь. Шинели мокрые, ноги мокрые, а обсушиться негде. Если снять сапоги, посушить портянки у небольшого костерка, то вряд ли сумеешь вновь надеть сапоги. Трудно теперь поверить, но я два месяца не снимал сапоги и совершенно не чувствовал ног. Так проходили день за днем. Все разрушенное бомбежками и артобстрелом приходилось исправлять ночью, но форменным мучением было вывести людей на работы. Мои грузины, как правило, в землянках снимали ботинки (на ночь), а потом их надеть не могли, и проходили буквально часы, пока их выгонишь из землянок. А политрук-грузин только выражал сожаление, и приходилось нам с политруком-русским «добывать» своих бойцов из землянок. Командиры взводов, тоже грузины, были не лучше бойцов. Здесь нужно сказать, что полк формировался на Кавказе на базе местного населения, и это было сплошное смешение языков. Были грузины, армяне, азербайджанцы, курды, осетины и другие мелкие национальности. Командный состав был тоже пестрый, как правило, командиры рот русские, на роту положено было два политрука – один русский, второй национал. Командиры батальонов – в основном русские, командир полка русский, а комиссар национал. К этому еще примешивалось различие в религиях. Грузины и армяне – православные, а азербайджанцы, чеченцы и др. – магометане. Все это создавало ряд неудобств, и в конце концов, уже во фронтовой обстановке, командование вынуждено было провести некоторую реорганизацию. Были созданы три батальона по национальному признаку: грузинский, армянский и азербайджанский с вкраплением мелких национальностей. Собственно, был распределен и командный состав – командиры взводов и политруки. Мне досталась грузинская рота. По существу, для меня ничего не изменилось, даже, может быть, стало хуже. Ведь грузины считали себя на особом положении – Сталин-то грузин! Не обошлось и без происшествий. Однажды, а это было приблизительно в середине января, пришел в роту закрепленный представитель СМЕРШа (контрразведка). Побеседовали мы с ним и, беседуя, подошли и стали возле одной землянки. Через некоторое время раздался выстрел, пуля просвистела над нашими головами, а из землянки выскочил здоровенный грузин с окровавленной левой рукой. Бросились мы к нему, начали выяснять, в чем дело, и он рассказывает, что чистил винтовку, а она внезапно выстрелила, и пуля попала в пальцы левой руки. Вызвали фельдшера, перевязали рану и еще раз допросили. Показывает то же самое. Осмотрели винтовку, а она снайперская, т. е. с оптическим прицелом, и рукоятка затвора загнута к ложу. В патроннике стреляная гильза. Спрашиваем: «Патронник чистил?» – «Чистил». – «Откуда взялся патрон?» – «Не знаю». – «Что потом чистил?» – «Сверху протирал затвор». – «Где держал левую руку?» – «Не помню». – «Чем нажал на спусковой крючок?» – «Наверное, пальцем». В общем, картина ясная. Чтобы прострелить левую руку, ее нужно было держать на дульной части винтовки. Нажать на спусковой крючок рукой очень неудобно, трудно до него дотянуться, но при длинных руках возможно. Случайно патрон в патронник сам заскочить не мог. В магазинной коробке пусто. Затвор закрыться сам не мог – рукоятка загнутая. Следовательно, случайность исключена, а этот случай – типичный самострел. Составили акт, и смершевец увел «воина» к себе. Через некоторое время позвонили из штаба полка, чтобы я туда явился. Пришлось пойти. Не дошел еще до штаба, как начался артобстрел из тяжелых орудий. Снаряды падали в районе штаба полка. Нужно было переждать артналет. Такие артналеты производились немцами, как правило, дважды в день. Потом мы узнали, в чем дело. Оказывается, со стороны Владиславовки, а иногда из Феодосии подходил немецкий бронепоезд с тяжелыми орудиями и совершал артобстрел наших позиций. Сколько ни пытались наши артиллеристы подбить его или разбить подъездные пути, ничего не получалось.

После артналета явился в штаб, а там, очевидно, до того были все перепуганные, что никто не знал, кто и зачем меня вызвал. Не удивительно нервозное состояние штабистов. В результате артналета были понесены потери в личном составе. В особенности в комендантском взводе. Так и ушел к себе, не выяснив, кто вызывал. Думаю, что по поводу самострела. Через некоторое время узнал, что его передали в военный трибунал. А вот дальнейшая его судьба мне неизвестна. Возможно, направили в штрафной батальон, а может быть, и расстреляли.

Немцы совсем обнаглели. Кроме артналетов, минометных налетов авиация жить не давала, прямо по головам ходила. Даже наше командование выдало нам бронебойные и зажигательные патроны, чтобы ружейно-пулеметным огнем как-то отбиваться от авиации. Противозенитные батареи, очевидно, сами справиться не могли. В расположении роты я приказал вырыть траншею, в одном месте значительно расширив ее, с земляной тумбой посередине. А на этой тумбе установил ручной пулемет для зенитной стрельбы. Диски набили патронами с зажигательными пулями. Установил дежурство. Как только к нашему расположению направлялся самолет на небольшой высоте, мы его встречали пулеметным огнем. И хотя ни одного самолета не подбили, но как-то лучше чувствовали себя – все-таки активное противодействие лучше пассивного бездействия.

К концу января зачастили проверяющие из дивизии. А это верный признак готовящегося наступления, хотя об этом в полку даже не заикались. В один из дней явился какой-то майор проверять состояние оружия. Пошли мы с ним по взводам. Хорошего ожидать не приходилось. Ружейного масла у нас давно уже не было, не было и щелочи, что же тут ожидать хорошего. Проверяющий обнаружил налеты ржавчины на винтовках и ручных пулеметах, хотя затворы их действовали безотказно. Подошли к противозенитной траншее, о которой я упомянул выше. Этот майор начал честить меня за плохое содержание оружия, а на мою просьбу посодействовать в получении ружейной смазки отговорился тем, что нужно добиваться ее в боепитании полка. Пригрозил мне за «нерадивость» домашним арестом. Я сначала даже ушам своим не поверил – как это во фронтовых условиях, как говорят, на передке, может быть домашний арест? Потом понял, что этот майор, очевидно, только попал на фронт и еще мыслит довоенными понятиями. В это время из-за туч вывалился немецкий самолет и начал пулеметный обстрел расположения роты. Я прыгнул в траншею, схватил пулемет и открыл огонь по самолету. Все это произошло мгновенно. Самолет улетел, других не появлялось. Оставив пулемет, начал искать майора, а его наверху нет. Думал, может, он побежал и ранен или убит, но в ближайших окрестностях тоже нет. Возвратился к траншее и в конце ее обнаружил этого майора, сидящего на корточках в углу траншеи, вжавшегося прямо в землю, закрывшего голову руками. Потрогал его за плечо и спрашиваю: что, жив? Повернул он голову ко мне, в глазах смертельный ужас, бледный, как смерть, слова выговорить не может. Успокоил я его, сказал, что самолет улетел и не скоро будет. Прошло, наверное, минут десять, пока он пришел в себя, сумел стать на ноги и, даже не попрощавшись, быстрым шагом, почти бегом направился в тыл, к штабу дивизии. Очевидно, он первый раз попал под обстрел вообще, а с самолета в частности. Такое у него было первое боевое крещение. Больше я его не видел и никаких выводов по проверке оружия ни от кого не получил. Наступление готовилось.

Командир полка (записной пьяница) собирал несколько раз командный состав, водил по очереди на артиллерийские наблюдательные пункты, и мы через стереотрубы обозревали участки местности и позиции немцев, которые должны были атаковать. Перед нашим участком за пригорком было озеро Парпач, а за ним на склоне высоты населенный пункт, кажется, с таким же названием. Как форсировать озеро или обходить его, об этом командование не заикалось. Говорили только, что нужно будет взять «вот ту деревню».

И наступил день наступления.

При начале артподготовки начался дождь, и чем дальше, тем больше. Через час к концу артогня дождь превратился в ливень, почву совершенно развезло, на сапогах налипают пудовые комья грязи, кругом вода, сплошное болото, но наше командование, будь оно трижды проклято, дает сигнал на переход в наступление. Даже задачи не поставили, вперед – и все. Пошли. По такой грязи еле двигаемся. Немцы пришли в себя после нашей артподготовки и встретили нас плотным огнем. Наши танки (старого типа, слабосильные), навертев на гусеницы тонны грязи, стали. Артиллерия также не может передвигаться, только пехота чапает под огнем противника и несет огромные потери. Да как же им не быть, когда мы еле двигаемся по совершенно открытой местности без огневой поддержки, и нас еще щелкают прямо на выбор. Да еще наши кавказцы собирают у убитых и раненых вещмешки и, нагруженные ими, еще передвигаются. Стоит закричать раненому, как к нему устремляется 4-5 человек его соотечественников, выражают ему сочувствие, а в эту образовавшуюся кучу немцы тут же направляют серию мин – потери увеличиваются. Под сильным пулеметным огнем приходилось залегать, а чтобы поднять людей и двинуть их вперед, нужно было чуть ли не каждого садануть прикладом по спине. Только и знаешь, что бегаешь по фронту наступления роты и подымаешь людей. Неудивительно, что в процессе боя очень быстро выбывает из строя командный состав. Пока мы добрались до первой немецкой траншеи, у меня в роте не осталось ни одного командира взвода. И только мы с политруком каким-то чудом были еще живы. И все-таки первую траншею заняли. Это было в районе Дальних Камышей под Феодосией. Траншея полна воды, а дождь все хлещет и хлещет. Дальше не было сил, не было людей, не было никакой огневой поддержки. Ведь артиллерия и танки остались где-то позади. Связи никакой. И вечером оставили мы эту злосчастную траншею и начали отход на прежние рубежи. Пришлось переходить заминированное поле, саперы обозначили проход колышками, в темноте их не видно, отойди чуть вбок – нарвешься на мину. Немцы обнаружили наш отход и преследовали нас частыми минометными налетами. Так бесславно кончилось наше наступление. Итог – огромные потери и никакого продвижения вперед. А ведь царил лозунг «Только вперед!» Совершенно ясно было даже невоенному, что такой дождь при керченской почве не даст возможности продвигаться ни танкам, ни артиллерии, ни даже пехоте. Нужно было в самом начале приостановить наступление, но кто на это мог решиться? Большое командование сидело в Краснодаре, дивизионное начальство же выполняло приказ армейского, пребывавшего в Керчи, т. е. за 90 км от фронта.

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 18

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу ВОСПОМИНАНИЯ - Виктор Абкин бесплатно.

Похожие на ВОСПОМИНАНИЯ - Виктор Абкин книги

Казачьи станичные суды - Федор Крюков - Публицистика
В глубине - Федор Крюков - Публицистика
Немцы и калмыки 1942-1945 - Иоахим Хоффманн - Публицистика
Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой - Яннис Николопулос - Биографии и Мемуары / Публицистика
Блеск и нищета номенклатуры - Вячеслав Костиков - Публицистика
Вожди СССР в откровениях соратников, охраны и обслуги - Алексей Богомолов - Публицистика
Спрятанная война - Артем Боровик - Публицистика
По Ишиму и Тоболу - Николай Каронин-Петропавловский - Публицистика
Венгерский дневник - Виктор Ворошильский - Публицистика
Сделанный в Америке волшебный принц - Гаянэ Павловна Абаджан - Менеджмент и кадры / Публицистика / Русская классическая проза

Оставить комментарий