– Самую большую глупость нынешний император сморозил, когда назвал себя Хозяином земли Русской, – сказал я. – Тем самым он опустил себя до уровня примитивного диктатора, удерживающего власть исключительно с помощью грубого насилия.
– Да, – сказал Ильич, – мы знаем, что вы, товарищ Серегин, придерживаетесь прямо противоположной методики, объявив себя единым целым со своим войском. Да и вообще власть ли это, или уже сознательная дисциплина, когда ваши бойцы сами, по своей воле, делают то, что необходимо для интересов дела.
– Воинское единство – это страшная сила, – сказал я, – и сознательная дисциплина играет тут подавляющую роль. Когда я посылаю управляющие сигналы о необходимости занимать оборонительные позиции или переходить в атаку, я не вкладываю в них ни малейшей толики принуждения – так же, как я не принуждаю свою руку или ногу совершить то или иное движение. Однако власть и грубое принуждение в этой системе все же необходимы – но в отношении людей внешних, для которых сознательная дисциплина является пустым звуком. Именно такую систему, сочетающую в себе все три управляющих компонента, в нашем прошлом на основе большевистской партии и советской власти создал в России присутствующий здесь товарищ Коба. Я рассчитываю, что при нашей совместной помощи и при искреннем содействии Ольги Николаевны нечто подобное удастся выстроить и в обновленной Российской империи.
– Одна половина моего я, – хмыкнул Ильич, – криком кричит о том, что все мы здесь предаем идеалы марксизма и предаем забвению кровь, пролитую борцами за свободу на Дворцовой площади, а другая сознает, что все, что товарищ Серегин рассказал о качествах европейского пролетариата и тамошней социал-демократии, есть святая истинная правда. Имея стадо лягушек в качестве союзников, надеяться на Мировую революцию по меньшей мере наивно, а посему, с неизбежностью наступления зимы после осени, через четверть века, когда вырастет новое поколение, нас будет ждать следующая судорога мировой войны, перед которой все нынешние противоречия обострятся до крайности, а буржуазия будет готова на самые невероятные преступления, невиданные в цивилизованное время. Исходя из этого, с горизонтом планирования на тридцать-пятьдесят лет вперед, мы осознаем, что власть в Российской империи брать следует как можно скорее и как можно более аккуратно, чтобы не рушить то, что можно и нужно сохранить, и не тратить потом время на восстановление разрушенного. Все это понадобится нам в качестве фундамента, чтобы возвести на нем здание истинно социалистической экономической мощи, способной удавить любого врага.
– Аминь! – сказал я. – Импровизированный митинг прекращается, план «Кентавр» вступает в фазу исполнения. Мисс Зул, будьте добры в течение часа привести товарища Кобу к внешнему виду, пригодному для переговоров на самом высшем уровне. Будем низводить и курощать императора Николая. Жаль, конечно, что Лилия не поставила меня в известность заранее, за что я делаю своей нареченной дочери небольшой устный выговор.
– Но, папочка! – обиженно воскликнула вечно юная богиня. – Если бы я заранее рассказала тебе свой план, ты бы не утерпел и обязательно бы пришел в библиотеку хоть одним глазком взглянуть на цесаревен. А они тогда к этому готовы еще не были, и твой визит все бы испортил. А сейчас уже можно: девочки пропитались нужными идеями, и теперь способны глядеть в лицо реальности без малейшего содрогания.
– Ладно, Лилия, – сменил я гнев на милость, – ты прощена, и устный выговор отменяется. Пожалуй, вместе с Коброй и Кобой составишь мне компанию во время визита в Царское село…
– Товагищ Серегин, – неожиданно подал голос Ильич, – а почему разговор с Николаем вы назвали операцией «Кентавр»? Нет ли в этом какого-нибудь тайного смысла?
– Конечно, тайный смысл есть, – с ехидством ответил я, – ибо еще никто прежде не пытался построить такой политический гибрид, где монархия и большевизм соединялись бы в соотношении пятьдесят на пятьдесят. Случай этот уникальный и неповторимый, ибо на вышестоящих уровнях реанимировать монархию будет уже поздно…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сказал – и подумал о том, о чем предпочитал не думать все последнее время. В мире, который Небесный Отец отдаст мне в ленное владение где-нибудь в девяностых, ничего другого, кроме социалистической монархии, я строить не смогу и не захочу, ибо такова моя натура. А посему четырнадцатый год дан мне для того, чтобы я потренировался в этом тяжком деле в гораздо более простых условиях.
20 (7) августа 1914 года, позднее утро. Российская империя, Царское село, Александровский дворец, общая комната цесаревен Ольги и Татьяны.
Вернувшись в свою спальню, Ольга и Татьяна еще долго читали новые книги, беседовали и спорили, пока сон не сморил их окончательно. А проснувшись поутру, ближе к обеду, они обнаружили, что во дворце опять переполох. У императрицы Александры Федоровны от усиленного волнения снова отнялись ноги, и теперь ее в тележке-каталке возили две дюжие служанки. Татьяна, которая была очень близка с дорогой Мама́, собиралась было броситься ее утешать, мол, все будет хорошо, но Ольга ее удержала.
– Погоди, – сказала она, – если Мама́ узнает, что мы без разрешения и сопровождения ее фрейлин, одни, лазили в Тридесятое царство и имели там многочисленные встречи с местными обитателями, с ней случится удар. Одно то, что я пожала руку Иосифу, вызовет самый большой скандал в нашей семье за все время ее существования. Так сильно никто из нас еще не грешил.
– А он красавчик, этот твой Иосиф, – вздохнула Татьяна, – не то что очкастый сербский принц Александр, за которого Мама́ сватала меня полгода назад. Мне он совершенно не понравился, а потом выяснилось, что он замешан в Сараевском инциденте с покушением на эрцгерцога Франца-Фердинанда, и вот теперь нет его нигде и никак.
– Поговаривают, что ко всему этому приложил руку Артанский князь, – понизив голос, произнесла Ольга. – Когда выяснилось, что к происшествию в Сараево причастна организация «Черная рука», в руководство которой, в свою очередь, входил принц Александр, господин Серегин произвел внезапные ночные аресты всех действующих лиц, в том числе и младшего сына короля. Потом отдельные персонажи из этой организации, вплоть до ужасного господина Димитриевича, то тут, то там стали появляться в сербской армии с приговором «условный расстрел».
– Как это – «условный расстрел»? – удивилась Татьяна.
– Обыкновенно, – пожала плечами Ольга, – всех этих людей отпустили до конца войны под честное слово, данное Артанскому князю. Тех, кто погибнет в бою, прославят как героев, а об их прегрешениях забудут, дела же тех, которые выживут, пересмотрят в сторону смягчения. Поскольку принца Александра не было среди освобожденных таким образом членов «Черной руки», значит, что его честное слово не стоит в глазах господина Серегина ровным счетом ничего.
– Да ну его, – махнула рукой Татьяна, – тогда, в январе, когда Мама́ пыталась нас познакомить, он мне совершенно не показался – глист в очках, да и только. И взгляд такой нехороший… я даже подумала, что об него можно испачкаться – о взгляд, в смысле, а не о королевича Александра. Ты мне лучше скажи – ты и в самом деле собираешься сотрудничать с этими большевиками, когда Артанский князь по воле Божьей подсадит тебя на трон?
– А у меня есть выбор? – вопросом на вопрос ответила Ольга. – Тут ведь, как в русской сказке, три пути, и на двух из них гарантирован летальный исход. Если я продолжу линию Папа́, то исходя из того, что мы уже знаем, вся наша семья в итоге потеряет власть, а Бич Божий, незло выругавшись на глупую девчонку, примется приводить в исполнение запасной план по построению улучшенной версии большевистского государства. А что такое возможно, ты сама слышала от Кобры – почти все то, что мы запланировали, только без сохранения монархии. И даже наша семья в том мире осталась в живых, ибо люди, которые стояли за спиной у большевиков, не одобряли ненужных убийств. В таком случае проще пойти к господину Серегину и честно признаться, что я не хочу на трон. Самое старшее воплощение нашей сестры Анастасии уверено, что ничего мне в таком случае не будет, и я склонна с этим согласиться.
