— Я пойду… — ответил он, и к всеобщему удивлению неожиданно твердым шагом последовал за секретарем и жандармом; казалось, некая неведомая сила направляла все его движения.
Тем временам толпа продолжала выкрикивать угрозы в адрес высокого старца. Ожесточение ее с каждой минутой нарастало и вскоре достигло наивысшего накала: в доме царил панический ужас, положение становилось все более угрожающим. Невозможно описать состояние души того, кому хотя бы раз пришлось стать участником подобного спектакля! Неизъяснимый ужас охватил служителей правосудия, когда они в очередной раз услышали крики взбунтовавшегося народа:
— Убьем их всех, если они не выдадут нам старика! Эй, вам все равно отсюда не выбраться!.. Ломайте дверь!.. Смерть убийце!.. Отомстим за Фанни!.. Распнем душегуба!.. Смерть негодяю! Давай его сюда! На эшафот!.. Повесить его!.. Долой солдат!.. Старика сюда, старика!.. Волоки его сюда!.. Смерть всем!..
Внезапно в начале площади воцарилась благоговейная тишина, постепенно заполнившая ее целиком: толпа почтительно расступилась перед человеком, чье появление тотчас же погасило пламя злобы, бушевавшее в сердцах разъяренных людей. Сгорбленная фигура господина Ламанеля являла собой живое воплощение горя и страдания. Робким взмахом дрожащей руки несчастный отец Фанни призвал толпу к порядку. Под его испытующим взором люди отступили. Переход от буйства к спокойствию был таким неожиданным, что все, кто имел возможность наблюдать изменение в настроении негодовавших на площади людей, наверняка приписали их воздействию магических сил, которыми умел повелевать Ламанель.
Двигаясь по коридору, образованному молча расступавшейся перед ним толпой, отец Фанни приблизился к дому, поднялся по ступенькам и вошел в комнату, где находился предполагаемый убийца его дочери. Увидев зловещего старца, несчастный задрожал и рухнул в кресло: чувства его были грубо оскорблены. Из глаз его потоком хлынули слезы. «Фанни!.. Фанни!.. Дочь моя!..» — воскликнул он.
Генерал Беренгельд подошел к Ламанелю, достал из нагрудного кармана ожерелье, украшавшее шею Фанни, и протянул его опечаленному отцу.
— Это украшение было в тот вечер на вашей дочери, — промолвил он.
Ламанель взглянул на генерала, схватил его руку и, не говоря ни слова, прижал ее к сердцу. Порыв его был красноречивее любых изъявлений чувств! Что может быть сильнее молчаливого горя, какая благодарность может быть большей, нежели этот безмолвный жест!..
— Я хотел бы просить вас разрешить мне оставить себе одно звено этого ожерелья… — сказал генерал.
Печально глядя на ожерелье, Ламанель отделил кольцо и протянул его генералу.
— Слабодушные!.. — воскликнул замогильным голосом величественный старец, чье бесстрастное, словно отлитое из бронзы лицо ярко свидетельствовало о том, что в левой стороне его груди не было места органу, являющемуся вместилищем наших переживаний.
Все направились к выходу; генерал поддерживал отца Фанни. Появление Ламанеля спасало от расправы человека, обвиняемого в убийстве его дочери; следом за несчастным отцом шли судьи.
Стоило исполинскому старцу показаться на улице, как послышался глухой ропот, грозивший перерасти в яростный рев. Из гущи толпы донеслись угрозы. Несмотря на свой незаурядный рост, старец мгновенно пригнулся и метнулся за спину отца Фанни — его снова охватил панический страх. Смотреть на трясущегося гиганта было омерзительно. Ламанель торжественно повернул голову и поднял руку, призывая всех к порядку; его взор, горький и одновременно умоляющий, отрезвляюще подействовал на толпу. Ропот стих. Воцарилась мрачная и суровая тишина. Такое тревожное молчание царило в Риме, когда по его улицам везли останки Германика[4].
Старца без происшествий доставили в тюрьму, но прежде чем за ним захлопнулась дверь, загадочный великан обратился к безутешному отцу девушки:
— Дочь ваша не умерла! — воскликнул он.
Слова эти были произнесены таким тоном, что поверить в их истинность не было никакой возможности: в эту минуту старец напоминал тех врачей, которые пытаются внушить умирающему больному, что он вот-вот поправится.
Подобное утешение могло быть расценено только как насмешка, поэтому неудивительно, что от пережитых потрясений у бедного Ламанеля случилось сильное расстройство разума, и он умер той же ночью, беспрестанно повторяя имя своей дорогой дочери. Люди, окружившие тюрьму, не расходились до самой темноты. Тюремщик рассказывал, что, запирая дверь камеры старца, он услышал, как тот бормотал своим замогильным голосом:
— Я спасен!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Бегство. —
Генерал покидает Тур. — Записки генерала БеренгельдаСобытия этого дня были тесно связаны со всей предыдущей жизнью генерала Туллиуса Беренгельда, поэтому они не могли оставить его равнодушным. Болезненное состояние духа уступило место любопытству: генерал решил остаться в Туре, чтобы досконально изучить то необычное существо, которое до сегодняшнего дня он видел лишь урывками. Сейчас этот новоявленный Протей пребывал в тюремной камере, и Туллиус считал, что это поможет ему разгадать тайну, окутывающую жизнь старца.
Беренгельд перепоручил командование дивизией; солдатам предстояло короткими переходами двигаться в Париж, ибо император намеревался вскоре прибыть в столицу. Сам же Туллиус решил провести в городе столько времени, сколько потребуется для полного удовлетворения его любопытства. Он полагал, что, наняв почтовых лошадей, в любом случае успеет догнать свою дивизию. На следующее утро войска покинули Тур.
Вечером того же дня генерал был приглашен к префекту полиции; среди гостей были также судебный следователь, ведущий дело таинственного старца, помощник прокурора и мэр города. В конце вечера хозяин дома попросил судей и мэра вместе с генералом пройти к нему в кабинет.
Закрыв дверь, префект обратился к Беренгельду:
— Генерал, если мы правильно вас поняли, вы знакомы со старцем, о котором сейчас говорит весь город. Не в силах долее сдерживать наше любопытство, нам хотелось бы знать…
Тут он вынужден был прерваться, ибо дверь открылась и на пороге появился его личный секретарь.
— Господин префект, — произнес он, — должен сообщить вам, а также господину мэру, о чрезвычайном происшествии: старец исчез. Исчезновение его — совершеннейшая загадка, как, впрочем, и все его дело. Сторож не покидал своего поста, персонал тюрьмы заслуживает всяческого доверия, часовые ничего не видели. Однако когда тюремщик принес заключенному ужин, камера была пуста; при этом нигде не было ни единого следа приготовлений к побегу: решетки на окнах целы, скудная обстановка стоит на прежних местах…
Все, кроме генерала, застыли от изумления. Во взглядах служителей Фемиды читалась растерянность; помощник прокурора воскликнул:
— Разумеется, господа, я никогда не считал себя ни суеверным, ни склонным к пустым фантазиям, но, уверяю вас, как только я увидел этого человека, у меня все внутри похолодело, я не мог заставить себя поднять на него глаза. Хуже того, меня не покидает мысль, что он обладает некой сверхъестественной силой…
— Я склонен верить вам, — заметил мэр, — и только дикий страх, охвативший старца при виде возбужденной толпы, убедил меня, что мы имеем дело с человеческим существом, таким же смертным, как и мы… Однако признаюсь, если бы я еще раз увидел его, я, вероятно, чувствовал бы то же, что и вы…
— Мы составим подробный отчет о происшествии и пошлем его министру полиции, — вступил в разговор префект. — Если же старец не будет найден или выяснится, что он покинул пределы империи, то, полагаю, господа, за неимением достаточных доказательств и улик мы закроем дело.
— В самом деле, — промолвил следователь, — на основании имеющихся в нашем распоряжении фактов невозможно выстроить обвинительное заключение.
— Тем более его невозможно поддержать в суде, — добавил помощник прокурора.
— Генерал, — обратился префект к Беренгельду, — как вы понимаете, мы не вправе чего-либо требовать от вас. И тем не менее мы обращаемся к вам с просьбой рассказать нам все, что вы знаете об этом загадочном существе. Вы можете отказаться удовлетворить наше любопытство; однако если вы все же сочтете возможным посвятить нас в подробности, известные только вам одному, клянемся, что секрет ваш не выйдет за пределы этого кабинета.
— Господа, — ответил генерал, — если старец бежал, то можете мне поверить, он больше никогда не появится в этих краях!.. Признаюсь: его побег меня не удивил, хотя я вместе с вами сожалею о случившемся, ведь я остался в городе именно для того, чтобы попытаться приподнять таинственную завесу, окутывающую жизнь этого странного существа; мне казалось, что он не сумеет уйти из-под стражи. Но раз он бежал, мое пребывание в Туре становится бессмысленным, и завтра утром я уеду. Вы напишете рапорт императору и министру полиции, а я расскажу вам о том, что известно только мне одному. Слухи о таинственном старце дошли до меня еще в раннем детстве, и вот уже давно я прилежно записываю все, что мне удается узнать о нем, ибо случаю было угодно, чтобы моя судьба каким-то непостижимым образом оказалась связанной с этим старцем. Перед отъездом я пришлю вам свою рукопись. Господин префект, я доверяю ее вам и рассчитываю на вашу добропорядочность: ознакомившись с ней, вы перешлете ее мне в Париж вместе с подробнейшим изложением дальнейших событий. Я же обещаю, что в самое ближайшее время передам ваш рапорт его императорскому величеству и министру полиции.
