— Что она сказала?
— Что тобой надо гордиться, и что вряд ли кто-то справится с заданием лучше, чем ты.
— Спасибо за всё, Марина. Теперь ещё яснее понимаю, что без твоей помощи мне не видать этого сертификата как своих ушей. Пойдём в город, отметим? Обещаю соблюдать дистанцию.
— Ну если обещаешь, то пойдём.
Они не пошли на обед в санатории, отправились в ресторан, где пообедали и выпили по бокалу вина. Потом гуляли, пока не начались сумерки. Затем весь вечер готовились к отъезду; на приём так и не пошли.
…Аэропорт был переполнен: такое ощущение, что участники курсов улетали все и сразу. Марина и Григорий Янович прошли регистрацию и ждали: их вот-вот должны были пригласить на посадку.
Неожиданно из толпы вынырнул Ральф. Он был в чёрном пальто, вид мрачный, демонический.
— Здравствуй, Мари! — он обращался только к ней, Григория Яновича словно не приметил. — Разреши с тобой попрощаться?
— Он хочет попрощаться, — сказала Марина Григорию Яновичу, у которого на щеках ходили желваки. — Я на минуту.
Они отошли с Ральфом. Он схватил Марину за руку.
— Бросать твой рюсский бабник! Дон Жуан! — выпалил он на ломаном русском. И добавил уже по-немецки: — Приезжай ко мне.
Он вложил ей в руку какой-то листок, быстро притянул её к себе, и скрылся в толпе так же резко, как появился.
Марина сунула листок в карман и услышала, как их рейс приглашают на посадку.
Она опасалась смотреть на Григория Яновича, от него словно исходил гнев, она чувствовала его так, что казалось, можно потрогать его руками.
…- Что он тебе дал? — спросил Григорий Янович, когда самолёт уже набрал высоту.
— Не знаю, записку какую-то. В кармане куртки.
Он потянулся к куртке, висевшей на крючке, достал лист, развернул.
— Что тут написано? Лучше скажи сама, я же всё равно забью в переводчик.
— "Я хочу, чтобы ты стала моей единственной", — прочитала Марина.
— Угу, обязательно. Надо же, какой романтик. А дальше, я так понимаю, адресок?
— Да.
Григорий Янович сложил лист пополам и начал рвать его на мелкие-мелкие клочки. Собрал клочки в ладонь и сложил в карман своей куртки.
Можно подумать, Марина собиралась воспользоваться этим адресом!
— Не забудь потом достать это из кармана. Иначе стиралка тебе "спасибо" не скажет.
— Не переживай за мою стиралку. А что он тебе говорил? Слово в слово. Прежде, чем полез обниматься?
— Сказал, бросать мой русский бабник — Дон Жуан и ехать к нему.
— Бабник — это я, да?
Марина зачарованно смотрела в его глаза, ставшие почти синими. Как море во время шторма.
— А как называется человек, который беззастенчиво и нагло лезет в чужую семью, а? Который сам не соблюдает правила, которые навязывает другим?
— Откуда я знаю, Григорий Янович?
"О какой семье он так горячо говорит, интересно?!" Надо же, как они оба вошли в роль!
Потом он отвернулся и всю дорогу молчал. Гневался. Марина боялась его беспокоить.
Хотела взять такси в аэропорту, но он схватил её сумку, и быстро пошёл на платную стоянку, где была его машина. В молчании они доехали до дома. И только когда её сумка оказалась в прихожей её квартиры, он ушёл к себе и захлопнул двери. Марина вздохнула. Достали её эти мужчины.
Отпуск у Марины был до четверга, но первоначально она планировала появиться в галерее без предупреждения в понедельник. "Порадовать" подчинённых, надо же их в тонусе держать.
Однако ночью она приняла важное решение… Так что пусть Влада командует в галерее до четверга.
Ночью она долго думала, вспоминая разные мудрости, которые почерпнула из книг и интернета, и пришла к важному выводу. Он заключался в следующем: она достигла точки невозврата. Она пойдёт к нему сама, как он и предрекал. Если она не пойдёт к нему, то пожалеет намного сильнее, чем если пойдёт. Даже если он скажет: "Я так и знал!" и "А что я говорил, а?". Но Марина думала, что никогда его чувство такта не позволит ему так сказать.
Утром Марина позвонила знакомым мастерицам в салон и отправилась доводить себя до совершенства. По мере приближения вечера её напряжение возрастало. Она слышала, как он вернулся с работы. Решила дать ему и себе ещё часа полтора. Ему на отдых, а себе на то, чтобы собраться с силами.
Что надеть? Она подумала, и пришла к выводу, что домашний хлопковый костюм, состоящий из шортов и майки, вполне сойдёт: дали отопление, дома было тепло.
Но тогда как сделать, чтобы он без слов понял, зачем она явилась? Марина подумала и распустила волосы. Она никогда не ходила дома с распущенными волосами. Вот так. Он же умный, должен сообразить.
Марина тихонько вышла в общий коридор и постучала в его двери.
…Напрасно она так накручивала себя: он понял всё в первые же секунды по её глазам. Схватил за руки, и через мгновение она была в прихожей его квартиры. Он закрыл двери, обхватил ладонями голову Марины и начал целовать, куда придётся.
— Наконец-то, Мариша! Думал, свихнусь, — вот и всё, что он сказал.
Никаких "А что я говорил?".
Маришей её называла до сих пор только мама. Больше никто и никогда.
Пока она ещё хоть что-то соображала, успела сделать то, о чём мечтала с первого момента, как его увидела: запустила пальцы в его буйную шевелюру. Кудри оказались шёлковые, мягкие…
…Он лежал на животе, положив руки под голову, закрыв глаза и улыбаясь. Марина, лёжа рядом, перебирала пальцами его волосы. Едва она останавливалась, как он сонно говорил:
— Ещё!
— Ты как кот, — улыбнулась Марина.
— Опять "в мире животных"? — он открыл глаза, и Марина едва не задохнулась от восторга. Волшебные глаза… — А кот — это опасный хищник?
— Смотря какой кот. Ты опасный.
— Сама придумала, сама боишься, — усмехнулся он, перевернулся и потянул её к себе. — А я, тем временем, давно приручён, и стал вполне домашний.
О чём это он? Интересно, он уже подал на развод? Если да, то скоро ей придут документы на подпись из ЗАГСа. Но кольца они оба не сняли почему-то. Привыкли, видимо.
— Мне стыдно признаться, но я сегодня весь день переживала и ничего не ела. У тебя есть что-нибудь? Или я к себе схожу?
— Что-то есть, я сегодня был супермаркете после работы. Пойдём, посмотрим, — он сел и потянул её за руку. — Не пойму только, о чём ты переживала? Неужели тебе могло ударить в голову, что я откажусь?
— Ситуация для меня нетипичная, — усмехнулась Марина.
Пока они шли до кухни, Марина увидела гладильную доску с навороченным утюгом. Он сам гладит себе рубашки, обалдеть! Эта мысль почему-то была крайне возбуждающей. Марина терпеть не могла гладить, делала это только если не было другого выхода.
… То, что он сам гладит, полностью компенсировалось полным и абсолютным неумением и нежеланием готовить. Не из чего было сделать даже омлет или салат. В холодильнике обнаружилась нарезка колбасы и сыра, йогурты и хлеб. Был ещё готовый салат из супермаркета в контейнере и фрукты.
— Так вот ты какой, холодильник сильного и независимого! — Марина достала контейнер с салатом и выбросила в мусорное ведро. — Ты хоть покупай то, что подвергается термообработке! Выпечку или горячее что-то.
Она достала два яблока, помыла, одно протянула Григорию Яновичу. Он улыбнулся:
— Ева?
— Угу, Адам Янович. Мне кажется, или ты говорил Дане, что у тебя в школе была золотая медаль?
— Да, была.
— Интересно. Надеюсь, у Дани другой преподаватель биологии? К твоему у меня вопросы. Большие вопросы! Как отличник уверен, что у него есть запасные органы пищеварения?! Где и как ты вообще ешь?
— Ну утром йогурт, бутерброды и фрукты. Потом обедаю где-нибудь. Знаю все места, где точно не отравят. А на ужин покупаю что-то готовое.
— Ужас! Одевайся, пойдём ко мне. Кашу сварю хоть. И с этого дня ужинать чтобы к нам приходил, ясно? А в выходные и обедать. Завтрак не могу обещать. Понял?
