нашего героя. Тем более, что сочувствовать господину Красному было очень нелегко после представленных судмедэкспертизой фотографий младенца в кровавых пеленках. Не для слабонервных, знаете ли. Вон и госпожа Зеленая так же считает, да?
Зеленая, зажав рот рукой, ринулась в душевую.
— Напарника господина Красного убили в перестрелке, а он попал в руки правосудия, залитый кровью, своей и чужой. Поэтому выбор цвета для него был очевиден, правда? Ну, и кто теперь откажется нажать красную кнопку, а, дамы? За убийство трехмесячного грудничка.
Бледный и потный Красный посмотрел на женщин. Ни одна из них не повернула головы в его сторону.
— Впрочем, наши дамы вовсе не уступают господам в изобретательности и хладнокровии, с которыми они лишали жизни ни в чем не повинных людей. Но я не буду более злоупотреблять вашим вниманием. Если возникнет такое желание, то советую рассказать друг другу абсолютно всё, чтобы таким образом уравнять шансы при следующем голосовании, а засим — позвольте попрощаться на время, впереди тяжелая неделя, не менее тяжелый выбор, так что набирайтесь сил — и информации. Ибо информация друг о друге — вот, что вам теперь нужнее всего для принятия решения. А там уже сами выбирайте, кто уйдет в лучший из миров первым, а кто последует туда несколько позже. Удачи, друзья!
Несколько секунд молчания, а затем голос господина инструктора возник вновь, заставив Сергея вздрогнуть от неожиданности.
— Да, совсем забыл сказать! Если вы все же решите не нажимать кнопки — чего я вам крайне не советую делать — то я свою угрозу выполню, не сомневайтесь. Будете умирать от голода, завидуя тем, кого пристрелили. Всего доброго!
И отключился теперь уже насовсем.
Зеленая вернулась из душевой. Оранжевая вновь начала подвывать, на этот раз тоненько и еле слышно. Вот только в тишине это звучало оглушительно.
— Ну, что будем делать? — нарушил молчание Желтый. Никто ему не ответил. Все смотрели в сторону и, похоже, каждый думал о чем-то своем.
— У нас есть несколько вариантов выхода, — поддержала его Желтая. — Надо только действовать всем вместе.
— Вместе?! — неожиданно взорвался Красный. — То есть, теперь, когда я в ваших глазах детоубийца, зверь и монстр, вы будете действовать вместе, считая себя невинными жертвами, и оставаясь чистенькими друг перед другом? Будете молчать о том, что натворили? За что вас приговорили к самому беспощадному наказанию? Значит, только из-за того, что наплел вам этот клоун инструктор, вы сейчас меня и Оранжевую заранее приговорили к казни на следующей неделе? А вот хрен вам! Я вас раньше собственными руками передавлю, понятно? Прежде, чем что-то там решать «сообща», прямо сейчас садимся и рассказываем, кого и за что. Чтобы все были в равных условиях. Кто первый? Ну?
«А ведь господин инструктор, хитрая бестия, именно этого и добивался! — подумал Сергей. — Чтобы мы все перессорились, не смогли договориться, а значит — не смогли и найти выхода из этой ситуации».
Он по-прежнему чувствовал некое отупение, вроде анестезии. Видимо, защитная реакция организма.
— Давай я, — с места поднялся Голубой. — Вот только, — он обвел взглядом присутствующих. — Если кто-то думает, что после меня он сможет не рассказывать о том, что натворил, то этот человек глубоко ошибается. Все вы расскажете, даже если вам сейчас кажется, что сможете что-то утаить. Я помогу Красному давить таких хранителей тайн — и без всяких кнопочек. А я это умею, поверьте. Потом разберемся. Если все замараны, так все должны быть и в равном положении.
ГОЛУБОЙ
Карту им выдали старую, пятилетней давности. А если учесть, как эти козлы строят свои селения, то картой можно было только подтереться: ничего она не объясняла, только путала, потому что там, где пять лет назад была улица, теперь стояли дома, а центральная дорога, раньше прорезавшая село напрямую, теперь извивалась причудливыми изгибами. Резких поворотов за угол Лейтенант очень не любил. Ох, как не любил. Так что двигались медленно и осторожно. А еще было очень утомительно постоянно ждать, что вот сейчас по тебе с верхнего этажа полоснут из пулемета. В общем, весь на нервах. Не терпел он этих городских боев, а с другой стороны, кто их любит-то?
Их поймали на очень простой прием, даже обидно было. Когда в село вполз весь взвод, растянувшись по обеим сторонам центральной улицы, по ним одновременно открыли огонь и спереди, и сзади. Половина ребят даже понять не успела, что произошло, так и рухнули в пыль в нелепых своих разгрузках поверх бронежилетов, от пуль не спасавших.
Остальные ринулись искать укрытие, но понятно было, что как раз на это боевики и рассчитывали, поэтому в переулках оставшихся добивали снайперы, заранее засевшие на удобных позициях и развлекавшиеся, как в тире.
Лейтенант чуть не плакал от обиды и бессилия. А больше всего — от злобы на самого себя, так глупо загнавшего взвод в ловушку и угробившего столько чудных ребят. Попав под перекрестный огонь, взвод моментально смешался, рассыпался, хоть и были его бойцы обучены хорошо, но, как говорится, против лома нет приема. Лейтенант и еще несколько десантников ринулись искать укрытие в одном из домов, выбив дверь и не обращая внимания на визг женщин, жавшихся в углу пустой комнаты. Сработал автоматизм: он и еще двое заняли позиции у оконных проемов, выбив стекла прикладами, еще один боец взял под прицел дверь. Сержант с радистом проверили выход на задний двор, перекрыли и этот подход к зданию. На секунду можно перевести дух. Посмотрел на свою команду. Если считать вместе с ним, их осталось шестеро.
Через улицу, в доме напротив, забаррикадировалась другая часть его взвода. На проезжей части лежали трупы бойцов. Много. Горло перехватило, изнутри поднималась неконтролируемая ярость. В последнее время у него совсем плохо стало с нервами, срывался при малейшей непонятке. Вместо того, чтобы выяснить и устранить причину, орал на подчиненных, а это было непрофессионально. И это он, который всегда гордился своим хладнокровием, тем, что не терял головы в самых трудных обстоятельствах.
Устал, видно.
Но теперь было не до того.
Надо было как-то выбираться из этой ситуации.
— Связь? — коротко спросил Лейтенант.
— Нету, — так же коротко ответил радист.
Лейтенант обернулся. В корпусе рации зияли две пробоины от пуль. Железная коробка спасла радиста — ему только пробило левое плечо, которое сейчас торопливо перевязывал Сержант.
— Ничего страшного, командир, — Сержант наматывал бинт по-мужски, толстым слоем. — Сейчас наши прочухают, что мы на связь не вышли и пришлют подмогу. Надо только продержаться.
«Оптимист! — подумал Лейтенант. — Пока они подмогу пришлют,
