– Не обсуждается, – встрепенулась Гюль. – Божественный в жизни всегда один. Всегда прав. Всегда в душе. Любовь наша пройдет все испытания. Я неудачный клон. Всего лишь одна неудача в цепочке многих счастливых жизней. Должна уступить место более чистым.
– Ты умеешь петь. Что еще?
– Охрана, – длинные пальцы дрогнули, отталкивая ложку. – Лечение. Навигация.
– Ты вполне заработаешь на пропитание. Универсум велик. Посмотри повнимательнее, вдруг найдешь себе новое счастье. На одно поколение, а?
Она картинно возрыдала. Я припомнила Хрущева и его ботинок. Пожалела, что мой соединен со штаниной. И взялась лупить об стол ложкой, желая продолжить профилактическую беседу без сырости. Какое мне дело, ну бросил и бросил. Живут они во имя божественного и прыгают иногда с балконов. Каждый сам решает, какая правда ему удобнее.
– Гюль, скажи честно, очень прошу: сегодня худший день в твоей жизни? Вот точно худший и вообразить более страшное нельзя?
– Нельзя, – спокойно согласилась она.
По лицу видно: подкрепилась халявным желе, надышалась казенным окислителем и готова лезть на балкон. Воздухоплавательница фигова.
– Значит, что бы ни случилось дальше, оно – к лучшему, – заверила я.
Отмахнулась и не вняла.
– Ты знаешь цены на окислитель? – Я собрала в ложку брикетики из кладовки, с трудом подняла и брякнула на стол. Крошечные, а весят с килограмм. – Это можно продать?
– В габах должен быть уровень свободной торговли, – безразлично сообщила Гюль. Вздохнула со всхлипом. – Мой платок куплен в таком, три цикла назад. Он сам выбирал. Сам на голову накинул.
Красивая она, зараза. Может, и правда генетики у них толковые. Жалко, если такие данные шмякнутся об пол и расползутся лужей кишок и дробленых костей.
– Пошли, вот наш окислитель. Будешь продавать, я не умею.
Дав указание, я встала и удалилась, не вступая в обсуждение. Привычка сработала: получив указание, Гюль построилась в затылок за командиром и потащилась исполнять. Хотелось смеяться. Она вежливо шептала мне советы, потому что знала, куда идти: габы строятся по единому правилу. Она ни разу не скомандовала нечто вроде: «Налево!». Только – «Умоляю отметить, тут удобнее принять левее». Я благодарила и продолжала светский монолог. Типа – ах, у нас в ночи луна, а у вас? Две, это у главной планеты. А наше солнышко имеет много планет и только одна, третья, как думаем, заселена…
Гюль успешно обменяла окислитель на эрги, как тут сокращенно называют аналог денег. Я разрешила в награду прошвырнуться по лавкам. Села на бесплатную скамейку и вызвала Васю. Габарит явился так быстро, что я заподозрила наличие сторонних инструкций. Попросила объяснить, как бы мне поговорить с душкой генералом. А линия уже налажена, вуаля. Тем проще слить сведения – про луны, число планет и тип звезды. Все, что запомнилось, из памяти было дословно считано при моем неохотном согласии.
– Добровольно клон не выдает такие сведения, – польстил мне Тэй. Задумался и хмыкнул: – Опознано. Теперь мы знаем, какой из трех подозрительных кораблей тот самый. Глядишь, тебе премию пообещают.
– Про тупой нож слышал?
– Нет, – сразу откликнулся лжец. Помолчал и добавил: – Нашла, кого зазвать в гости. Скоро он произведет тебя в божественные.
– Она, мы так договорились. А что, переживаешь?
– Предупреждаю по-дружески.
Вызов прервался. Гюль явилась, сияя и заматываясь в новый слой ткани. Долбанутая на окукливании гусеница, блин. Я похвалила расцветку. Она осознала подтекст и увяла. Мы построились в молчаливую организованную колонну и пошли на работу. То есть спасать зверинец от усыпления.
К ночи удалось рассортировать зверей на домашних и паразитов. Ну, представьте: у высокоразумного трипса есть в гребне зууры. Не блохи, а скорее симбиотики, очистители шкуры. Каждый размером с крупную собаку. Трипсы после дезориентации, как я знаю, теряют родных детей. Про зууров можно и не упоминать. Разница небольшая, но существенная: за паразитами не возвращаются, бесплатно избавившись от таковых.
– Но это бесчеловечно, – шепотом кипятилась Гюль, обнаружив в себе жилку правдоискательства и дешевого «зеленого» популизма. – Спасти всех! Ты ведь можешь. Ты габбер, твое слово – закон.
Ежась и осознавая риск обожествления, я сделала зверскую рожу и подмахнула акт утилизации паразитов, квиппами отметив редких «для передачи в научный сектор». Гюль залилась слезами. Думала – меня ненавидит. Оказалось – восторгается спасению части повинных харь… Домашних я разделила по потреблению окислителя. Невыгодных отправила в габ-центр, пусть там габберы угорают от восторга. Оставшихся еще раз просмотрела компактным списком. Возглавлял его загадочный «мономорф малый». Литр кислорода в сутки, рекорд эффективности.
– Где этот? – я ткнула в список и поискала взглядом верного Васю.
– Неизвестно, он морф, – прогудел габарит. Чуть позже пояснил: – морфирует в пределах помещения. Опасается утилизации. Есть теория, признанная в пространстве силикатов. Морфы, по их мнению, ранняя стадия экспериментов по созданию синта. Неприродны. Интеллект до ста. Не подлежат регистрации в базе данных разумных, у них одно базисное устремление: морфирование для выживания. Полагаю возможным отнести к паразитам. После вакуумирования помещения морф исчерпает живучесть через три условных дня.
Гюль возрыдала со всей страстью, отчаянно кося на меня и не забывая следить за тоном румянца. Опасные симптомы. Убиенный морф сделает меня извергой, что хорошо. Живой морф будет в доме третьим, и скорее всего не лишним, боюсь я гостьи…
– Гражданин морф! – официальным тоном начала я, встав в середине помещения. – Предлагаю добровольно перейти в статус одомашненности. У вас есть одна десятая доля часа, чтобы сдаться мне в руки. В противном случае я подпишу акт, и здесь начнется плановое вакуумирование.
Ответа не последовало. Я потопталась, чувствуя себя смешной. Гюль хлопотала у клеток со спасенными паразитами, шепотом ругалась с Васей, проверяла расписание грузовиков и планировала отправку ученым бесценного дара нашего габа. Вася шипел змеей и мигал всеми светоиндикаторами, вслух напирал на интеллект габаритов, превосходящий людской. Гюль снисходительно хмыкала и стучала себя по ценному клонированному черепу двадцать седьмой генерации, да еще и со вживленными полезными штуковинами, слов не знаю, смысл старательно пропускаю мимо. Но на выходе получается: у неё, как навигатора, профессиональный показатель заваливается за тысячу. Дура дремучая, пусть хоть сто раз модифицированная! Все эту тысячу собиралась поутру шмякнуть об пол.
Пальцам правой руки стало чуть теплее. Я моргнула и продолжила созерцать пустое помещение, как ни в чем не бывало. Теперь вся рука греется. Зона тепла обозначилась и более не меняется.
– Пошли, на сегодня дела завершены, – предложила я. – Вася, какой ты славный. Сейчас стих припомню… И в мирном космосе герой – мой Вася, – лепила я наугад, помня только мелодию, – вот так он бьет кормой, мой Вася. И ни один преступный элемент не будет пропущён, когда он на посту – мой Вася…
Бездарно зарифмованная с чужого шлягера лесть сразила габарита. Он более не парил над полом, он брякнулся на упругое покрытие и замер, записывая в память бред. Когда я замолчала, устыдившись фальшивого пения, Вася взлетел и сделал два круга под потолком – орел наш.
– Утром выйду с тобой на дежурство, пожалуй, надо учиться атипичности, – сообщил он. Помолчал и добавил: – Запрошу у научного сектора, вдруг им все паразиты сгодятся.
И уплыл, тихо проигрывая мое кошачье мяуканье про героя-Васю. Я заперла помещение и пошла домой, гудя головой, как трансформатор. Морф почему-то не думал валить с руки, растворяться бесследно в огромном пространстве габ-порта. Полз тихонечко, накрывал затылок, щекотал за ушами. От его прилипчивого поведения почему-то пропадала усталость. Гюльчатай маршировала следом и всхлипывала. Ей было жалко морфа. Она не видела его даже теперь, в двадцати сантиметрах от своего хорошенького носа. Тем лучше. Мне второй гость не требуется. Куда удобнее домашний плед-нелегал.
– Тебе нужен навигатор? – заискивающе спросила Гюль уже за ужином.
– У меня нет корабля. Тэй посмотрел и сказал: хлам. Нового не дадут, а без средств можно только мечтать о каких-то Иа-Иа.
– Они лучшие, – оживилась Гюль и сразу поникла. – Только им не нужны мы, навигаторы, капитаны, пассажиры. Если мы не кэфы.
– Они живые?
– Неизвестно. Но ИА объявили своим сектор универсума и даже Империя при всей её упертости смирилась. У них статус «равные». То есть разумные, но не белковые, не природные и вероятно не живые. С правами живых габ-служащих высокого ранга. Условно, они никогда не покидают сектор и не вступают в контакт.
