– В Англию поехал, – говорят всезнающие собутыльники. – Альбом поехал записывать.
Вело-мото-пехо
Начав с уличного искусства, нелишне обратить свой взор на его потребителей. Речь о нас, родимых, снующих по городским улицам, и о тех из нас, которые даже в транзитной форме жизни находят место для мастерства.
Раньше было проще: были пешеходы, не любившие автомобилистов, были автомобилисты, не любившие пешеходов. Этим транспортная драматургия города ограничивалась. Но ни с того ни с сего велосипедный микроб получил питательную почву и стал интенсивно закрепляться на стратегических рубежах.
Сперва появились специализированные магазины велотехники. Затем, в такт продажам акробатических велосипедов, подросли пацаны, которые на велоконях-бимиксерах стали исследовать город. Затем на улицах появился шведский генконсул Манне, ездящий на бывалом шведском веловетеране. В ночь на Ивана Купалу он в костюме средневекового шведа, в венке из кленовых листьев, в зелёном мундире с золотыми пуговицами неторопливо едет по улицам Калининграда, улыбаясь налево и направо фирменной улыбкой. Сказочный Кленовый Король, променявший карету на велосипед.
Явным признаком наступающего велобудущего можно считать появление на наших улицах одного человека, который концептуально презирал автомобиль и путешествовал всегда либо на велосипеде, либо на поезде. Ну, в крайнем случае, на самолёте. Первый раз я увидел его на улице Тельмана, там, где две трамвайные колеи сходятся в одну. Чудный архаизм немецкой трамвайной ветки 100-летней давности… Так вот, первый раз я увидел его поздним маем, вечером, напротив школы Гофмана. Тельмановские каштаны, уже почти отцветшие, светились лапчатыми кронами. Выйдя на простор бывшей площади герцога Альбрехта, я остановился: по противоположной стороне площади мчался невероятный велосипедист. Из разряда «такого не может быть, потому что не может быть никогда». Красивый молодой мужчина «в полном расцвете сил» – ездят ли такие на велосипедах?!
Нет, нет и нет! – молодой мужчина в Очень Хорошем Костюме а-ля Джеймс Бонд – с развевающимися фалдами пиджака, в тёмных очках (в сумерках!) – на Большой Скорости стремительно мчался по тротуару. Он за три секунды промелькнул остаток площади и скрылся из виду, оставив меня в столбняке. Сильнее всего меня поразила не изысканность костюма, более свойственная премьере в Большом театре, а именно стремительная грациозность, с какой он мчался. Так в книгах Фенимора Купера индейцы ездят на лошадях. Не скачут, а «слитно мчатся».
Постояв несколько минут в изумлении, я побрёл дальше. «Кто это был? – задавал я себе вопросы, – и почему так одет? куда он спешил в столь невероятном сочетании себя, костюма и транспортного средства?» Никаких ответов тогда я не нашёл.
Лишь позднее, путём опроса веломанов и сопоставления случайных признаков я прояснил имя чудного наездника. То был Су Хин, родом из Питера, но живущий в Роттердаме. Фигура легендарная и потому расплывчатая, как рисунок акварелью. Самым известным подвигом его на велопоприще было жело-вело-путешествие «Берлин – Калининград – Вильнюс – С. Петербург». Сначала ему не продали билет на колёсного друга в Берлине. Тогда он, размахивая членской книжечкой Берлинского велоклуба, дошёл до начальника Берлинской железной дороги, у которого и подписал разрешение на провоз в прицепном вагоне «Берлин – Калининград» своего велосипеда со снятым колесом.
Потом ему чинили препятствия калининградские тротуары. Он выпускал подкрылки и переходил на старинную технику «езды в одно касание». Калининградские пацаны-бимиксеры, суровые умельцы акробатической езды, были приятно потрясены, увидев его в деле.
Когда Су Хин пил со мной кофе в «Висячих садах Семирамиды», бывший моряк, пивший семирамидное пиво, с неодобрением смотрел на его очки-велосипеды, на английский клубный пиджак и на бакенбарды лорда. Заценив прикид, моряк допил пиво, грохнул кружкой об стол и в качестве начала дискуссии изрёк:
– Вот такие хлыщи и развалили Россию!
– Что может быть красивее хлыща на велосипеде? – возразил я.
– На велосипеде? – не поверил моряк. – Не может быть!
Велосипедисты не способны развалить Россию, не те это люди. Я начал вспоминать своих велознакомых: могут ли они развалить страну? Вот Юра Павлов, велосипедист с фотоаппаратом, – он точно не может. Или Палыч с кофеваркой и в архивных нарукавниках. Или возьмём Валеру-меломана, или Сашу-с-глухим-голосом – разве все они разрушители? Нет, нет и нет. В общем и целом сплошь созидательные люди, веломены и цикломаны. И то, что некоторые из них хлыщи, лишь усиливает их обаяние.
Познав радость автономного двухколёсного существования, вслед за великами появились скутермены, что в переводе с коптского означает «оседлавшие пылесос». Их нашествие сдерживает один очевидный факт: городское покрытие. Оно для двухколёсной езды не приспособлено. Но даже это не останавливает отчаянное племя. Они крутят педали, рулят своими «табуретками» и проникают постепенно во все слои общества. Не ровен час, займут-таки руководящие посты по вертикалям Ближнего Мира, и тогда их замы и помощники также пересядут на велики и будут с мигалками разъезжать по городу, крякая специальственными начальственными звоночками.
Но, пока этого не произошло, а лишь грезится, вспомним про колёсных горожан. Про их квинтэссенцию.
Такси-блюз, или «Алё, букет!»
Приходится признать, что таксисты (и журналисты) – самые осведомлённые в нашем городе люди. Каждый на свой лад. В пользу первых мне вспоминается интервью известного музыканта, автора «Мочалкин-блюза».
– А как вы можете оценивать жизнь, если вы даже в магазин за хлебом, небось, не ходите? – упрекнул его журналист. В ответ музыкант резонно отвечал, что часто гастролирует и очень много общается с таксистами, поэтому о том, что «происходит в стране», он знает не из теленовостей…
Таксисты и водители рейсовых автобусов – хозяева актуального топонимического ландшафта города. Если вы говорите товарищу с шашечками: «К трём поросятам!» – будьте покойны, он знает, где это (в конце Невского) и что это (три малосемейные общаги, стоящие у старых немецких казарм, получившие имя от строителей и подарившие его круглосуточному магазинчику на углу17). Через таксомоторную навигацию мы узнаём, что «Вагонка» – это не завод, а дискотека и также общепринятое название целого района; что у нас в городе до сих пор есть Шпандин, но уже нет Понарта; что «кишлак» – это не самоназвание района, а нелестная кличка, даденная недругами. При этом гибкость шофёрного характера достойна всяческих похвал.
Многие известные писатели работали журналистами; многие достойные люди нашей эпохи – например, В. В. Путин – чуть было тоже не стали таксистами, и лишь Судьба вынудила их переменить перспективу.
Эту гибкость иллюстрирует один случай. Как перманентный кофеман я вечно не успеваю попить драгоценную горькую влагу с толком и с расстановкой. Дела заверчивают, и полдня бегаешь с одною лишь мыслью: надо срочно выровнять давление в системе! И вот в состоянии кофейной недостаточности я сажусь однажды в такси. Везёт меня премилый парень, таксист новой генерации. У него на панели висит табличка с дополнительными сервисами. Даже побриться могу в машине, если дома не успел: пенка, одноразовая бритва и влажная салфетка предоставляются. Я читаю табличку и с ходу ему говорю: всё у вас замечательно, только вот кофе вы не готовите. Непорядочек! Есть же аппараты, в прикуриватель втыкаются…
– А что, это идея… – говорит он серьёзно.
– Вот-вот. Скажите начальству…
– Зачем – начальству? Я сам сделаю… – говорит он.
Теперь всё жду, когда же я сяду опять в такси, и там меня напоят горячим кофеём прямо в машине.
На своих двоих
Для ученика в пешеходном искусстве самым опасным является упражнение «Пешеход всегда прав». Уже из названия видно, что сия максима есть скорее ободряющее выражение, чем практическая формула. Тем не менее не следует пренебрегать опытом пешеходных отцов. Прислушаемся к их советам, пока они ещё живы!
Упражнение придумал певец городских предместий доктор Агга, основываясь на теории тёмных инстинктов и безоружного взаимодействия с дикими животными. Причём здесь тёмные силы? Это же очевидно! Много раз я наблюдал, как деликатнейший человек, садясь за руль автомобиля, вдруг подпадал под власть дремлющих инстинктов, становился агрессивным и ругался, как первобытный пешеход. Инстинкты, замороженные воспитанием и культурой, оттаивали и завладевали речью и движениями бывшего добрейшего человека. Столь древний инстинкт оборим не менее древним способом. Он сохранился лишь в заповедных территориях вроде цирка зверей и японской борьбы сумо, где происходит борьба духа и воли с другими духом и волей прямым бесконтактным способом.
