будто опять кроме нас двоих не существует никого в целом мире. Так спокойно и хорошо.
– Аленыш, мне нужно сказать тебе что-то. – Вдруг произносит папа негромко.
Я глубоко вдыхаю папин запах, и мое сердце сжимается в предчувствии чего-то недоброго.
– Говори. – Поднимаю на него взгляд.
– Я был сейчас у Высоцких.
– Зачем? – Я выпрямляюсь, убираю волосы с лица.
Его лицо выглядит серым, глаза потухшими.
– Договорился с Мариной, чтобы они присматривали за тобой. Мне… нужно будет уехать, но ты не переживай, это всего на три месяца.
– А нельзя отказаться? – Сначала не догадываюсь, о чем речь, я.
– Ты ведь знаешь, что нет, таковы правила.
– Ну, ладно… – Я задумчиво опускаю взгляд, и тут же сердце бьет меня в ребра. Я уставляюсь на отца. – Боже, нет, только не в зону боевых действий, папа!
– Прости. – Его губы дрожат. – Это мой долг, ты же знаешь.
Я отстраняюсь от него, хватаюсь руками за голову.
– Нет, погоди. Я же несовершеннолетняя, кроме тебя у меня больше никого нет! Неужели нельзя отказаться? – Смотрю на него с надеждой. – Пожаловаться? Возмутиться?! Так же нельзя!
– Я должен, дочь. – Беспомощно говорит он.
Мой большой, сильный папа растерянно жмет плечами. И я перестаю дышать, осознав, что он все уже решил. Он не боится. Его ждут его боевые товарищи, и ни у кого из них нет сомнений в том, что они должны туда отправиться. Вся их жизнь посвящена этому. Отдать свой долг Родине для них честь. И все, что держит сейчас на земле моего отца, это ответственность за меня и любовь ко мне.
– Ох, папа. – Я бросаюсь ему на грудь и крепко обнимаю.
Не знаю, как буду без него. Не представляю, как справлюсь. Но говорить сейчас ему о своих переживаниях и сомнениях не решаюсь – это причинит ему еще большую боль. Так поступить я не могу.
– Всего три месяца, и я буду дома. – Вздыхает он.
– Хорошо. – Шмыгаю носом я.
Мне хочется впитать в себя запах его летной формы, запомнить силу его рук, тембр голоса. Мы всегда знали, что однажды это может случиться, и вот оно происходит. Я буду сильной – для него. Я буду молиться, надеяться и ждать. И папа вернется ко мне живой и здоровый, по-другому и быть не может.
– Я постараюсь звонить каждые два дня, или как будет связь.
– Хорошо. – Обнимаю его еще крепче.
– Обещают, что будет возможность делать видео-звонки.
– Хорошо.
– Да не трясись ты так, Аленыш.
– Ага.
Его сильные руки гладят меня по спине, вытирают слезы, а я словно падаю в какую-то яму, отказываясь верить в то, что завтра все изменится. Это не простая командировка. Каждый вылет может стоить летчикам жизни. Каждый вылет может стать последним.
– Папа, только не геройствуй, пожалуйста. – Прошу я, глядя в его доброе и мужественное лицо сквозь мутную пелену слез.
– Ты же знаешь, что я не могу. – Улыбается он. – Сделаю все, что потребуется, если будет нужно.
– Тогда постарайся выжить, ладно? И вернись домой.
– А других вариантов и нет.
Мы еще долго разговариваем, затем ужинаем вместе, собираем его вещи, даже смеемся. Все как всегда – обычный вечер. Но в груди так щемит, что не получается нормально вдохнуть.
Я понимаю отца. Понимаю, почему он выбрал эту профессию, разделяю его убеждения и идеалы. И я, наконец-то, понимаю всю тяжесть ожидания – когда он там, где земля пахнет порохом и тленом, а ты тут и ничем не можешь ему помочь. Единственное, чего до сих пор понять не получается, так это то, почему моей матери это когда-то было настолько в тягость, что она бросила все и сбежала? Неужели, после этого ей было легко?
– Поставила будильник на шесть. – Говорю ему, целуя перед сном. – Провожу тебя перед школой.
– Хорошо. – Папа целует меня в макушку. – Сладких снов, котик.
Подарив ему улыбку, я отправляюсь в свою спальню. Вхожу, сажусь на постель и смотрю в темноту. Все эти проблемы с учебой, с завоеванием Никиты и его влюбленностью в Полину кажутся теперь сущей ерундой. Интересно, я вообще смогу вернуться к нормальной жизни до возвращения отца?
Мои мысли прерывает шорох за окном. Что-то скрипит, затем раздается глухой стук, и вдруг я вижу силуэт на фоне ночного пейзажа. Высоцкий!
– Блин, Никита! – Шепчу я, открывая створку окна. – Эта шпалера уже вся сгнила, как ты забрался?
– Мур. – Он вваливается внутрь головой вниз. Встает и отряхивает колени. – Я сто раз это делал.
– Тише, – напоминаю я. – Если папа тебя тут застанет, ты отправишься домой тем же путем, что и пришел.
– Уже поздно, поэтому я и не рискнул пойти через дверь. – Шепчет в ответ Никита. Его лицо в полутьме кажется особенно уютным и родным. – Ты не отвечала на звонки.
– Да… – Я обернулась. Телефон остался на тумбочке. – Была внизу с папой, он…
– Знаю. – Мягко говорит Высоцкий. – Потому и пришел. – Он протягивает руки и заключает меня в объятия. – Чтобы поддержать тебя.
– Никит, я не хочу его отпускать, мне страшно. – Пищу я ему в грудь.
У меня опять бегут слезы.
– Все будет хорошо. – Его руки стискивают меня крепче. – Вот увидишь.
– Я верю, но все равно переживаю.
– Не бойся, я здесь, с тобой. – Обещает он. – И никуда не денусь.
Мы ложимся на кровать, и я кладу голову ему на грудь. Никита гладит мои плечи, волосы, спину. Его ровное дыхание успокаивает.
– Я всегда буду с тобой. – Звучат в тишине его слова.
Пусть так и будет. И с этой мыслью через какое-то время я засыпаю.
5.2
НИКИТА
Утром, приняв душ, я одеваюсь. Бросаю придирчивый взгляд в зеркало и решаю оставить несколько пуговиц на рубашке расстегнутыми. Затем закатываю рукава и взъерошиваю волосы на макушке. Пожалуй, Леля права: можно немного нарастить массу, чтобы выглядеть солиднее. Я не тощий, вполне подтянутый и крепкий, но со спортсменами мне не сравниться. Если уж девчонки действительно западают на мышцы, то нужно довести тело до идеала.
Прихватив телефон и сумку с тетрадями, я спускаюсь вниз, чтобы позавтракать. С удивлением обнаруживаю, что мама еще на кухне: вчера она целый день меня избегала, неужели, уже оттаяла? На ней бежевый деловой костюм с широкими брюками и коротким жакетом, она занята тем, что режет ветчину на идеальные ломтики – очевидно для бутербродов.
– Ну, как там она? – Спрашивает мать.
– Что, прости? – Я наливаю себе кофе и сажусь за стол.
Мама откладывает в сторону нож и устремляет на меня хмурый взгляд.
– Я спросила, как она?
– Ой, а мне послышалось «доброе утро». – Хмыкаю я, сделав глоток. – Ты о чем вообще?
– Я спрашиваю про Алену. – Прищуривается мать.
– А что с ней?
– Не строй из себя идиота. – Вздыхает она, качнув головой. – Я видела, что ты пришел час назад. Ты ночевал у нее?
– В берлоге. – Пожав плечами, тут же нахожусь я.
– Неправда. – Мама начинает собирать бутерброды из кусочков хлеба, сыра, зелени и ветчины. Ставит передо мной тарелку с двумя. – Тебя не было в берлоге, я проверяла перед тем, как лечь спать.
– Ну, может быть. – Неохотно отзываюсь я.
Откусываю бутерброд и жую, с вызовом глядя ей в глаза.
– Ты был у Алены?
– Да. – Приходится сознаться мне. – Я ночевал у них дома.
– Или у нее в спальне?
Я пожимаю плечами.
– Или у нее в спальне. – Киваю ей.
– Господи. – Шумно выдыхает она и закатывает глаза к потолку.
– Да что такого, мам? – Спрашиваю я, перестав жевать.
– Ничего. – Мать закусывает губу и испытующе смотрит на меня. – Просто я обещала Андрею присматривать за девочкой, и теперь гадаю, считаются ли твои ночевки в постели его дочери присмотром, и как он отреагирует, узнав у них? Он ведь не знает, да? Вы же не ставите его в известность, что спите друг с другом?
– По-моему, ты опять устраиваешь бурю из ничего. – Произношу я, пораженный тем, каким тоном она подала свой пламенный спич. – Или что, я не догоняю чего-то?
– Ты – взрослый парень, Никита. – С жаром выпаливает мать. – Надеюсь, вы, хотя бы, предохраняетесь, и мне не придется наблюдать, как сосед сворачивает тебе голову за то, что его единственная дочь неожиданно залетела!
Я застываю, как громом пораженный.
– Мам, ты… – У меня пересыхает в горле. Это смешно и оскорбительно одновременно. – Мам, мы про Алену говорим, вообще-то, ты в своем уме?
– Это серьезные вещи, Никита. Не надо тут улыбаться!
У нее, кажется, вот-вот истерика начнется.
– Мам, мы с ней просто друзья, забыла? – А вот теперь мне реально хочется рассмеяться. – Но спасибо, если надумаем что-нибудь такое, то позаимствуем резинки из твоей тумбочки. Идет?
Я снова принимаюсь за бутерброды и наблюдаю, как мама постепенно успокаивается.
– Хорошо. Это хорошо. – Бормочет она, наливая себе кофе. – Тогда приглядывай за ней. Как друг. Чтобы в отсутствие Андрея никакие другие парни в ее доме
