Поворачивается на спину.
А не то уже начинал было задыхаться.
Лежит, широко раскрыв глаза. Она сказала, через три месяца, значит, в апреле, думает он… Механизм запущен – он тоже принимается считать пустоту на пальцах.
То есть, июль, то есть, сентябрь, потому что тогда уже было два месяца, точно два. Все сходится… Да, теперь он припоминает…
Конец лета… Он закончил стажировку у Вальмера и должен был лететь в Грецию. Последний вечер, отмечали его отъезд. Она зашла случайно.
Как ты кстати, обрадовался он, иди сюда, я тебя познакомлю, и когда обернулся, чтобы обнять ее за плечи, понял, что она…
Да. Это он помнит. Именно поэтому ему так плохо. Это гнусное сообщение на автоответчике оказалось ловушкой: разжав кулак, в темноте, он отсчитал по пальцам девять месяцев, то есть двадцать лет, и понял, что попался.
Тем хуже. Тем хуже для него. Ему уже не заснуть. История не окончена. Он даже готов признаться, что эти ее «три месяца» – только предлог. Не скажи она этого, он нашел бы что-нибудь еще. Раздался удар гонга, пора вставать.
Возвращаться на ринг и продолжать бой.
Анук умерла, и Клер в тот вечер зашла не случайно.
6
Он шел следом за ней по улице. Был прекрасный вечер, тихий, теплый, мягкий. Нагретый за день асфальт приятно пружинил под ногами. В воздухе пахло Парижем, на террасах кафе ни одного свободного столика. Несколько раз он спросил, не голодна ли она, но она по-прежнему шла впереди него, и расстояние между ними все увеличивалось.
– Послушай, я есть хочу, – сказал он раздраженно. – Мне все это надоело. Я дальше не пойду.
Она развернулась, зашла вслед за ним в кафе, достала из сумки листок бумаги и положила перед ним на столик.
– Завтра в пять.
Адрес в пригороде. Совершенно невообразимое место.
– В пять я буду в самолете, – улыбнулся он ей. Но улыбка быстро сползла с его губ.
Как тут улыбаться, когда у нее такое лицо?
***
Она вошла в кафе, согнувшись пополам. Словно старалась удержать то, что только что потеряла. Он встал, обнял ее за шею, привлек к себе и дал выплакаться. Из-за ее спины хозяин кафе бросал на него обеспокоенные взгляды, он, как мог, отмахивался от него свободной рукой, мол, не обращайте внимания. Потом он оставил большие чаевые за причиненное беспокойство и увез ее к морю.
Может, это было глупо, но что еще он мог тогда сделать?
Он вышел из туалета, натянул свитер и отправился обратно на диван.
Что еще он мог тогда сделать?
Они подолгу гуляли, много пили, курили всякую дурь и даже иногда танцевали. Но большую часть времени не делали ничего.
Сидели и смотрели, как меняется свет. Шарль рисовал, мечтал, ходил в порт за покупками и готовил еду, сестра в сотый раз перечитывала первую страницу какой-то книги и закрывала глаза.
Но только она никогда не спала. Если бы он о чем-нибудь ее спросил, она бы его услышала и ответила.
Но он ни о чем не спрашивал.
Они выросли вместе, потом три года прожили вдвоем в крохотной квартирке и Алексиса знали с незапамятных времен. Вдвоем им все было под силу.
Вот только на этой террасе над морем негде было укрыться.
Здесь не было тени.
В последний вечер они пошли в ресторан, и когда открыли вторую бутылку Рецины, [26] он взял ее за руку:
– Ты в порядке?
– Да.
– Точно?
Она кивнула.
– Хочешь вернуться к нам?
Отрицательно покачала головой.
– Где будешь жить?
– У подруги… с факультета…
– Ладно…
Он переставил свой стул, чтобы вместе с ней наблюдать за тем, что происходит на улице.
– В любом случае, ключи у тебя есть…
– А ты?
– Что я?
– Никогда не рассказываешь о своих приключениях… – она состроила недовольную гримасу, – ну… о любовных… в смысле, о романах…
– Видно, похвастаться особо нечем…
– А как там твоя чертежница?
– Ушла строить новые планы…
Она улыбнулась ему. Ее загорелое лицо вдруг показалось ему слишком хрупким. Он наполнил стаканы и заставил ее выпить за лучшие времена. Помолчали. Она попробовала скрутить себе сигаретку.
– Шарль?
– Я за него.
– Ты ведь не скажешь?… Сам знаешь кому…
– Да что я ему скажу? – ухмыльнулся он. – О чести, что ли, буду с ним разговаривать?
Сигаретная бумажка у нее в руках порвалась. Он взял у нее пачку, осторожно наполнил бумажный желобок табаком и поднес к губам, чтобы лизнуть.
– Я имею в виду Анук…
Он замер.
– Нет, – ответил он, сплюнув табачную крошку, – конечно, нет.
Протянул ей готовую сигарету и отвернулся, погрузился в себя.
– Ты… ты с ней еще общаешься?
– Изредка.
Надел темные очки. Она не стала продолжать.
***
В Париже шел дождь. Они взяли такси, она вышла на улице Гоблен.
– Спасибо, – прошептала она ему на ухо. – Все в прошлом, обещаю тебе. Все будет в порядке.
Он смотрел, как она спускалась по лестнице в метро.
Видимо, почувствовав его взгляд, она остановилась на полпути, и, подмигнув ему, соединила большой и указательный палец в букву «О», показывая, что все «О'кей», как это принято под водой.
Этот простой жест, так убеждающий в том, что все хорошо. Он поверил и удалился с легким сердцем. Был молод тогда, наивен. Верил знакам. Это было только вчера и вот уже без малого девятнадцать лет тому назад.
Как она его провела.
7
Он уснул, а когда проснулся, на него молча смотрела Снупи. Прежняя Снупи, с круглой, распухшей после сна мордахой, сидела и чесала ухо передней лапой.
Рассвет еще только стучался в окно, и он подумал, не снится ли ему все это. И стены такие розовые…
– Ты спал здесь? – спросила она грустно.
Черт, нет, это не сон. Это жизнь. Новый раунд.
– Который час? – спросил он зевая.
Она отвернулась и пошла к себе в комнату.
– Матильда… Остановилась.
– Это не то, что ты думаешь…
– Я ничего не думаю, – ответила она.
И исчезла.
Шесть часов двенадцать минут. Доплелся до кофеварки, сварил себе двойной кофе. День обещал быть долгим…
Совсем продрог, закрылся в ванной.
Присев боком на край ванны и подперев кулаком подбородок, задумался, блуждая взором в клубах теплого пара и кружении воды. То, что его сейчас занимало, поглощало целиком, заключалось в нескольких словах: Баланда, ты достал! Кончай, возьми себя в руки!
До сих пор ведь тебе как-то удавалось не сбиваться с пути, жил не заморачиваясь, так что же на тебя сегодня нашло? Поздно теперь, понимаешь? Ты слишком стар, в твоем возрасте подобные излишества – непозволительная роскошь. Она умерла. Все в прошлом. Задерни занавес и займись живыми. У тебя вон за стеной недотрога из саксонского фарфора – прикидывается, что ей все нипочем, а сама убивается, того гляди разобьется. В ее возрасте так рано не встают… Закрой этот чертов кран и пойди вынь наушники у нее из ушей.
Тихо постучал, вошел и сел на пол у ее ног, спиной к кровати.
– Это не то, что ты думаешь…
– …
– Где же ты, мой верный четвероногий друг? – неуверенно произнес он. – Спишь? Слушаешь грустные песни под одеялом и не можешь понять, чего этот старый дурак Шарль опять к тебе привязался?
– …
– Я спал сегодня на диване только потому, что долго не мог заснуть… и не хотел мешать твоей маме…
Она заворочалась, задела его плечо, кажется, коленкой?
– Вот я сейчас тебе все это говорю, а сам думаю: зачем я это делаю?… Нечего мне перед тобой оправдываться… Это тебя не касается, точнее, не имеет к тебе отношения. Это дела взрослых, ну то есть… старших… и…
Ох, черт, подумал он, и зачем ты лезешь в это болото, куда тебя вечно несет? Поговори с ней о чем-нибудь другом.
Он поднял голову и в полутьме стал осматривать стены ее комнаты. Давненько он не заглядывал в ее гнездышко, а ведь он любил это делать: любоваться ее фотографиями, ее рисунками, ее бардаком, ее постерами, ее жизнью, ее воспоминаниями…
Стены в комнате подрастающего ребенка – лучшее наглядное пособие по занимательной этнологии. Квадратные метры, на которых жизнь кипит, бурлит и обновляется, безостановочно пожирая патафикс. [27] Чем она сейчас живет? С какими подружками на этот раз паясничала в фотоавтомате? Какие амулеты нынче в моде, и где прячется физиономия того «дерева, которое не жалуется, когда его обнимают»?
С удивлением на одном из снимков обнаружил себя вместе с Лоранс. Впервые видел это фото. Судя по всему, это она их сфотографировала, когда-то давно, когда была еще совсем ребенком. И в уголке каждого снимка, на фоне неба обязательно торчал ее указательный пальчик. Они выглядели счастливыми, улыбались на фоне горы Сент-Виктуар. А вот какая-то желатиновая капсула в прозрачном пакетике с надписью Be а Star instantly, [28]рядом, на листке в крупную клетку, записано стихотворение Превера, заканчивающееся словами:
