Но песню эту я услышу потом, по приезде в Москву. Тогда же, после Володиного визита, после его краткосрочной больницы, я как-то позвонил домой, маме – узнать, как там дела у Володи. Мама передала, что Нина Максимовна, мама Володи, интересовалась, когда я приеду, сказала, что сын ее опять запил, все от него отвернулись, отец «умыл руки», Люся тоже устала от такого мужа, она одна ничего не может сделать, а был бы я, может, в чем-то ей помог. У меня приближался долгий отпуск – за три года это шесть месяцев, и я рассчитывал приехать вместе со Светой, примерно в августе (она не могла раньше). Но тут, объяснив ей ситуацию с Володей (а он опять загремел в больницу), я решил ехать в Москву немедленно, а она пусть приезжает следом, как только ее отпустят.
Через пару дней я уже был у себя на улице Горького. А на следующий день ко мне приехал Володя (его опять быстро привели в чувство и отпустили).
Обнялись, и было ощущение, что только вчера расстались. Правда, с момента его приезда в Магадан прошел-то всего месяц.
– Я тебе хочу кое-что показать, – сказал он заговорщицки и взял гитару. Я услышал:
Возвратился друг у менянеожиданно.Бабу на меня променял…Где же это видано!Появился друг,когда нет вокругникого – с этим свыкнулся…Ну а он в тот же часвраз всё понял без фрази откликнулся.
Может, это бред, может, нет,только знаю я…Погасить бы мне красный свет,и всё же зажигаю я…Оказался онкак брони заслон,а кругом – с этим свыкнулся —нет как нет ни души,хоть пиши, хоть вороши,а он откликнулся.
Правда, этот друг – не секрет —ну ни грамма вам…А у меня уже много лет —с детства самого.Он передо мнойкак лист перед травой,а кругом – с этим свыкнулся —ни души святой,даже нету той…А он откликнулся.
– А вот еще, послушай. Это Марине.
Песня была отчаянная – слышалась грусть о женщине, которая далеко. Но в ней были такие слова почти рядом: «со звездою в лапах» рифмовалось с «в пимах косолапых»… Я сказал, что ему, городскому, столичному парню, писать о каких-то «пимах» не есть хорошо…
– Ладно, Васёчек, не придирайся. Может, потом исправлю…
Через несколько дней он позвонил мне рано утром.
– Васёчек, привет. Ты видел сегодняшнюю «Советскую Россию»?
– Нет. А что там?
– Там жуткая статья про меня. Сейчас приеду.
Когда я открыл ему дверь, то увидел всё того же улыбающегося Володю, каким он был, верней казался, почти всегда. Правда, улыбка на сей раз была грустноватой. А когда он закурил и немного пришел в себя, стало заметно, как он расстроен и разозлен.
Статья называлась «О чем поет Высоцкий». Была она написана тем, как говорится, бойким пером, что моментально выдает «заказ» приструнить не в меру смелого и откровенного «барда». А когда я вспомнил, что не так давно в этой же газете была аналогичная разгромная статья о Глебе Горбовском, то стало ясно: началась очередная кампания травли неугодных, не поддающихся укрощению администраторами от идеологии.
Но судьба и на этот раз была милостива к Володе. Автор статьи гневно уличал Высоцкого в якобы оскорблении и насмехательстве над всем, говоря словами одной из Володиных песен, «чем гордится коллектив». И в подтверждение этой мысли были процитированы строчки из песни… Юрия Визбора о технологе Петухове: «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей». (Конечно, добродушная ирония этих строк была явно за пределами понимания зашоренного критика.)
– Васёчек, они прокололись! И этим ты спасен. Сейчас едем в газету, – сказал я возбужденно.
– Куда едем? Зачем?
– Объясняю…
Дело в том, что тогда в «Советской России» (не помню, в каком отделе) работал тот самый Владимир Новиков, благословивший меня на мою магаданскую эпопею.
Я позвонил Новикову, объяснил, в чем дело. В ответ услышал: «Приезжайте».
Когда мы приехали, он уже все узнал. Да, очередная кампания припугнуть, приструнить. Последствий никаких не будет, тем более что в статье такая грубая ошибка. Так что, как говорится, можно спать спокойно…
Мы поблагодарили, попрощались и поехали ко мне обсуждать «по спокухе» (наше выражение) все случившееся.
А вскоре Володю увезли в больницу – началось кровотечение, видимо, он «развязал» немного после истории с газетой. Положили в Склифосовского. Он позвонил, сказал, что пару-тройку дней там пробудет. Я спросил – «навестить?», он сказал «не надо».
Через два дня раздался звонок от некоего Паши (какого-то дальнего Володиного родственника). Он сказал, что Володя не мог до меня дозвониться (телефон был долго занят – соседка по квартире любила поговорить) и позвонил ему, чтоб тот позвонил мне и чтоб я приехал забрать его из больницы к двум часам.
Приехали. Володя выглядел явно отдохнувшим и посвежевшим.
Сели в такси, и Паша предложил заехать к нему, посидеть, поболтать, попить кофейку.
Когда вошли в его квартиру, я сразу обратил внимание на книжные полки. Бросилось в глаза полное собрание Брокгауза и Эфрона и еще множество книг. По кожаным корешкам с золотым тиснением можно было понять, что библиотека собиралась давно и со знанием дела.
– Откуда же у тебя такое богатство? – невольно вырвалось у меня.
– Это что… Вот раньше – было действительно богатство.
– А куда же оно делось?
– Прогудел…
– Как так?
– Ребятки, вы сидите с одним из самых крутых в прошлом наркоманом.
И он рассказал нам свою историю.
В свое время он окончил библиотечный техникум и очень рано понял, что книги – это капитал. Он начал собирать библиотеку, тем более что он очень рано и очень прилично стал зарабатывать – он был прирожденным концертным администратором, так это тогда называлось, а попросту – организатором концертов.
В пятидесятых годах в начале Неглинной улицы (это здание не сохранилось) был офис Москонцерта, около которого все дни, как бы сейчас сказали, тусовались артисты всех мыслимых и немыслимых жанров. Здесь сколачивались бригады, которые потом ехали «на чёс» – на гастроли. Этот «чёс» им организовывал Павел. Он тогда много не пил и почти все лишние деньги тратил на книги. Заработки росли, а с ними росли и потребности хорошо выпить и закусить. Последнее как-то не особо требовалось, а вот первое – всё больше и больше. И всё труднее было приходить в себя на следующий день после обильных возлияний.
И однажды на этом известном всей Москве «пятачке» на Неглинной к нему подошел один из артистов и, видя, как Паше плохо с перепоя, завел разговор том, что зря он так себя мучает – напивается, а потом чуть не целый день не может в себя прийти. Есть способ «словить кайф» и не мучиться после этого…
Так Паша впервые попробовал наркотики и вскоре на них «подсел».
Чем дальше в лес, как любил говорить Володя, тем ну его на хрен…
Денег, заработанных и немалых, стало не хватать. Тогда он начал продавать книги из своей библиотеки. Остались только самые ценные – их он не хотел продавать ни за что, хотя семья иногда голодала. И когда он дошел, как говорится, до ручки, он решил «завязать».
– Короче, я пришел к врачам и сдался им на милость. Процедуры жуткие, не хочу даже вспоминать. Но с тех пор – все, как отрезало. Только сигареты, даже кофе – вот вы пьете, а я боюсь, да и не хочется. А библиотеку я потом почти восстановил, но не полностью, конечно. Не те времена, что раньше. Сейчас многие книги, что у меня были, уже не купишь.
А потом Паша стал писать тексты песен, так как общался он со многими певцами и музыкантами, и тоже достиг определенных успехов.
Когда после подписания Хельсинкского соглашения поднялась волна еврейской иммиграции, одним из первых, хотя ему было уже под шестьдесят, уехал Паша. У него было две Библии с репродукциями Доре. Одну он подарил Ленинке, а другую ему разрешили вывезти.
Я бы никогда не вспомнил про Пашу, если бы не его рассказ, который мне вспомнился через двенадцать лет…
Когда мы вернулись ко мне на Горького, Володя вдруг предложил:
– А что если нам сходить попариться, тем более мне после больницы сам Бог велел.
– А тебе можно после больницы?
– А то!
Он куда-то позвонил, быстро переговорил с кем-то и сообщил, что мы идем в лучшую сауну столицы. Она располагалась в комплексе бассейна «Москва» (что была на месте взорванного храма Христа Спасителя, теперь восстановленного) и предназначалась только для избранных (в этой сауне нередко проводили по полдня две закадычные подруги – Екатерина Фурцева и Людмила Зыкина). Мы позвонили Севочке Абдулову, пригласили присоединиться к нам, у него был Леша Чардынин (известный кинооператор, снявший к тому времени фильм «Журналист» режиссера Герасимова), и мы вчетвером оказались в этой знаменитой сауне. Парилка в ней была и вправду отменная, а к нашему приходу ее нагрели до 110 градусов.
