Следом за этой мыслью возникла и вторая, не менее интересная. Да, врачи сказали, что смерть наступила в результате сердечного спазма. Но ведь вскрытия не производили – Нина воспротивилась, мне было не до того. А диагностика наших измученных и задерганных врачей со «Скорой помощи» общеизвестна: либо пациент скорее жив, чем мертв, либо скорее мертв, чем жив. Истинную причину смерти устанавливают лишь в том случае, если она была насильственной. И то – не факт.
Интересные мысли посыпались одна задругой. Нина сказала, что видела экс-супругу Валерия года три тому назад. А та внушала мне, что не общалась с Ниной с момента развода. Кто врал, а кто говорил правду? Впрочем, врать могли обе. Скорее всего они поддерживали отношения все время – отсюда нежелание Нины встречаться с братом. И я, идеалистка несчастная, своими собственными руками… Что – своими собственными руками? Кажется, я дошла до того, что подозреваю в убийстве ближайших родственников Валерия. Не заинтересованных, как правильно сказала Нина, в его смерти. Н-да, с этим уже нужно к психиатру, а ни в какую не в милицию.
Я забыла о том, что все еще держу в руках телефонную трубку, из которой несутся сигналы отбоя. Наконец догадалась положить ее на место, и аппарат тут же зазвонил. Нина?
– Натали, – услышала я единственный и неповторимый голос Масика, – что происходит? Вчера я ждал твоего звонка до десяти вечера, сегодня ты тоже не позвонила, хотя с кем-то болтаешь по телефону. В чем дело?
Если я – Натали, значит, провинилась. В какой-то степени я действительно не права, но выяснять отношения мне в данный момент хотелось меньше всего. Да и вообще выяснять, если уж на то пошло. Помочь мне Масик явно не мог, а вот осложнить жизнь, и без того слишком уж в последнее время интересную, – запросто, как от нечего делать.
– Извини, – быстро сказала я, – поздно пришла, проспала, до сих пор не в себе. Даже за работу еще не садилась.
– Ты? – поразился Масик. – А чем же ты занимаешься?
Похоже, я действительно либо работаю, либо общаюсь с моим дорогим тенором. Третьего не дано, если я, конечно, дома. Права Галка, стопроцентно права: я спряталась ото всех и всего, как улитка в раковину, и добром это не кончится.
– Убираю квартиру, – честно ответила я.
– Зачем? Я к тебе сегодня не собираюсь.
Очень мило! Другого повода убрать квартиру у меня, конечно же, нет. Только ради ненаглядного. Справедливость требует сказать, что и ради него это почти никогда не делалось – так, чисто символически. Удивительно, что до сих пор не заметил. Впрочем, за умными разговорами да за мечтами о супружеской идиллии некогда было обращать внимание на бытовые мелочи.
– Где тебя носило так поздно? – продолжал допытываться Масик. – Сколько раз я тебе говорил, что одной ходить вечером по городу опасно. В нашем районе, например, орудует маньяк, который нападает на одиноких женщин и режет им лица бритвой.
Подбодрил, спасибо! Знал бы ты, что мне, как выяснилось, совершенно не обязательно в поисках приключений выходить на улицу. Мне их прямо на дом присылают, причем бесплатно.
– Меня проводили, – брякнула я, не подумав о последствиях. – До квартиры.
– Кто? – забронзовел голосом мой собеседник.
– Какая разница? Мужчина.
– Что значит, какая разница? Огромная! Мне это не нравится. Постарайся, чтобы впредь этого не было. И далеко вы с ним зашли?
– До упора, – разозлилась я. – До тех пределов, которые ты можешь себе нафантазировать. Я, правда, не понимаю, почему должна давать тебе отчет о моих поступках. Ты мне не муж и даже не любовник, если уж на то пошло. Как говорится, правов не имеешь.
– Не понимаешь? Мы же любим друг друга, разве нет? Я не хочу, чтобы моя любимая женщина вела себя так непростительно легкомысленно. К тому же ты на редкость непрактична и доверчива, как дитя малое. Скажу больше: я собираюсь в ближайшем будущем познакомить тебя с мамой, а она человек старомодный и строгих правил. Если ты и дальше намерена себя вести так экстравагантно, то… то… просто не знаю, как мне поступить…
– Очень просто, – прорвалась я сквозь завесу его красноречия, – провожать меня самому. Хоть изредка ходить со мной туда, где я бываю. Тогда не придется подозревать меня черт знает в чем. Я не могу все время сидеть в четырех стенах и общаться только с компьютером. Мы ведь теперь даже и не гуляем, не говоря уж о том, чтобы съездить куда-нибудь.
– Но я же не мог пойти вчера, – обиделся Масик, – и ты это прекрасно знаешь. По будням мы с мамой смотрим «Графиню де Монсоро».
– Ты предлагаешь и мне смотреть эту белиберду?
– Нет, но ты могла остаться дома и заняться чем-нибудь еще…
Разговор зашел в обычный тупик. Наши привычки и образ жизни категорически не совпадали, но Масик упорно не желал это признавать из каких-то одному ему ведомых соображений. О взаимной любви тоже разговора не было: он просто объявил, что я – его любимая женщина, и на сем успокоился. Меня же вообще не спрашивали, да и с какой, собственно, стати? Такая уж женская доля – гордо назваться избранницей. Да, черт меня побери, наверное, радиация все-таки очень сильно подействовала, если я до сих пор не раскусила моего раскрасавца. Какой нормальный человек ведет себя с женщиной, на которой вроде бы собирается жениться, таким идиотским образом?
– Я тебе позвоню, – снизошел до полупрощения Масик. – Сегодня вечером. Если не слишком поздно вернусь, конечно. У меня тоже дел хватает.
Спрашивать, откуда вернется и куда идет мой ненаглядный, категорически воспрещалось. Частная жизнь на то и частная, чтобы в нее не лезли. Умудренная опытом, я вопросов не задавала. Но подумала, что о радиоактивном диване надо бы рассказать. Масик до смешного трепетно относится к своему здоровью и, возможно, от облученной дамы предпочтет держаться подальше.
Я положила трубку и какое-то время размышляла: не перезвонить ли Нине? Решить не успела, потому что аппарат снова ожил.
– Наташа, – услышала я смутно знакомый голос, – добрый день, это Андрей. Как вы себя чувствуете?
– Я себя чувствую – по-моему, это уже неплохо. Какие-нибудь новости?
– У меня? Нет, я просто хотел узнать, как ваши дела. Вы вчера выглядели такой утомленной…
Я думаю! После всего, что на меня свалилось, слон бы выглядел утомленным, а не то что слабая женщина.
– Никак. Даже работать не могу. Голова занята совсем другими вещами. Подозрения какие-то дурацкие…
– Надеюсь, вы ими ни с кем не делились? Мне дело представляется достаточно серьезным, чтобы не болтать о нем лишнего.
– Не делилась, но если я на этом зациклюсь, то сойду с ума. Или напьюсь в лоскуты.
– Ни в коем случае! Если хотите, я приеду. Напивайтесь при мне.
– Вам нравятся пьяные женщины?
– Нет, конечно, кому они могут нравиться? Но в принципе пить в одиночку – последнее дело. Так мне приехать? Без выпивки, разумеется…
Я представила себе одинокий вечер, один из многих и многих за последнее время, и мне стало безумно тоскливо. Даже на Масика рассчитывать не приходится, он скорее всего и не позвонит, чтобы я глубже прочувствовала свою вину. Ладно, в последний раз дам себе поблажку, а потом – работать. Два дня по полторы нормы – и все наладится.
– Приезжайте. Напиваться я не собиралась, просто пошутила неудачно, но хоть выговорюсь. Если, конечно, это не проявление жалости с вашей стороны.
– Благотворительность – не мой профиль, Наташа. У меня другая работа. Тогда – до вечера, и постарайтесь за это время не придумывать себе всякие ужасы. Вам еще Павел наверняка позвонит, глядишь, прояснит кое-какие вопросы. Договорились?
Я положила трубку и посмотрела на себя в зеркало – за истекшие сутки я это сделала столько же раз, сколько за весь минувший год. Ничего хорошего, разумеется, не увидела, но последующие полчаса занималась тем, что пыталась замаскировать основные дефекты: запудрить чрезмерную бледность, причесаться по-человечески, а не по принципу: «Я упала с самосвала, тормозила головой», ну и так далее. Чуда не произошло, но теперь на меня хотя бы смотреть можно было не вздрагивая.
– Ах ты, мерзкое стекло, это врешь ты мне назло, – сказала я зеркалу.
Оно не ответило, и я пожалела, что говорящие зеркала бывают только в сказках и в произведениях братьев Стругацких. Меня бы такой собеседник сейчас вполне устроил.
Глава 5
ПОЖАР НА РОЖДЕСТВЕНКЕ
Он все предусмотрел. Никому в голову не пришло спрашивать, где он был во время пожара. Наоборот, все смотрели с сочувствием и без конца извинялись, что в такой момент… Конечно, он бы с большим удовольствием остался дома и наслаждался покоем и тишиной, но это еще успеется. Он сможет слушать своего любимого Вагнера не с наушниками, а «открытым звуком», курить там и тогда, где и когда ему хочется – хоть среди ночи в постели, пить свое любимое виски, не рискуя каждую минуту услышать, что слишком много и слишком часто пьет. Жизнь снова поворачивалась к нему приветливым лицом, да и пора бы. Слишком давно он расплачивается за одну-единственную ошибку. И слишком дорого. А своих денег много никогда не бывает, много бывает только чужих денег.
