Народ ещё не собрался. В гостинной одиноко томился Лешек. Этот вьюноша будет периодически появляться в моём повествовании и по той причине, что личность он исключительно приятная, справедливость требует остановиться на нём поподробнее.
О, это примечательный персонаж! Раритет! В наши дни такие типажи встречаются исключительно редко. В своё время их истребили нелюди, привыкшие садиться за стол с грязными конечностями и делать в элементарном предложении из четырёх слов девять ошибок. Лешек был велик в своём своеобразии! Представьте себе мусью, интеллигентного до самых кончиков ногтей! Представьте себе молодого человека, аристократичного, как само Дворянское собрание! Человека, умудряющегося даже в суровых походных условиях есть при помощи ножа и вилки! И проделывающего это без видимых затруднений! При всём этом, умницу непередаваемого! Трудно такое представить. И трудно поверить, что в наши дни такое чудо существует.
Лешек учился со мной в Политехе на одном курсе. С первых дней учёбы он вызвал совершенно справедливый восторг всех без исключения преподавателей. А своим светским лоском он постоянно повергал в состояние столбняка молодых крестьян, поступивших в институт от сохи и совсем недавно переставших бояться трамваев и троллейбусов. Я понимаю, что для человека, поступившего в вуз за деньги, вырученные от продажи свиней, Лешек должен был казаться совершенно экзотической фигурой.
Мы познакомились по дороге "на помидоры". Интеллигентные люди на нашем факультете – редкость, поэтому мы сразу подружились. Я именовал его "мэтр Бойль", а он меня – "мэтр Мариотт". На людях мы обращались друг к другу на "вы", чем ставили в тупик наших однокурсников.
И вот, войдя в Светкину комнату, я нашёл там своего аристократичного приятеля, который, придя ровно в назначенный час, страдал от непунктуальности других членов компании и грустно рассматривал запонки на манжетах своей рубашки. Вы чувствуете, за-а-апонки! Это вам не хухры-мухры!
Излишне упоминать о том, что Лешек был облачён в смокинг. Я отметил галстук-бабочку, белоснежный треугольник носового платка в нагрудном кармане и другие аксессуары, делавшие его таким непохожим на всех нас.
– Добрый вечер, мэтр Бойль! С наступающим вас, – я церемонно раскланялся и тут же отвернулся, спасая зрение, страдающее от чрезмерного блеска его парадных штиблет. Ослепнешь тут с этими аристократами!
– А, мэтр Мариотт! Приветствую вас! – обрадованный Лешек поднялся со стула и дружески пожал мне руку. – Какие на дворе погоды? – светски спросил он меня.
– Самые, что ни на есть, новогодние. А что народец? Опаздывают?
– Крайне непунктуальная публика, – пожаловался Лешек. – Светка в бешенстве.
– Нужно делать поправку на хамство, – философски заметил я.
Мы около получаса беседовали на всевозможные темы, в числе которых обсудили дебют "Клана Тишины", где мой собеседник имел честь присутствовать. Потом раздался длинный звонок в дверь. Я открыл дверь и был сметён ворвавшейся толпой варваров, заполонивших всё пространство прихожей сумками, куртками, звяканьем тары и весёлым смехом. Весь пипл ринулся на помощь хозяйке. Через час стол был накрыт и вся орда расселась за ним, ожидая команды начинать.
Я устроился как раз напротив Палыча. Это было большой ошибкой.
Как я упоминал, со времён первого выступления наш барабанщик совершенно преобразился. Он перестал молчать. Мало того, он превратился в какого-то массовика-затейника, заражающего своими фьолами всех, кто находился рядом. В паре мы являли собой абсолютно гремучую смесь. Частенько это роковым образом сказывалось на нас и нашем окружении.
Некоторое время спустя, основательно приняв на грудь, мы вдвоём принялись задавать тон общему веселью. Окружающие, по сравнению со мной и Палычем, были подозрительно трезвы, несмотря на то, что рюмки поднимали с одинаковой частотой. А мы оба с каждой выпитой ёмкостью косели всё сильнее и сильнее. Правда, меня ещё хватило на то, чтобы попеть песен для окружающих, принять по телефону поздравления от
Наташи и заверить её, что я трезв аки стекло.
Около часу ночи наши ряды дрогнули. Палыч мирно дремал, уткнувшись лбом в край стола. Поняв, что очередная выпитая рюмка станет для меня лишней, я решил поделиться с Лешеком. Вылив ему водку из своей ёмкости, я с ужасом отметил, что она не умещается у него в таре. Оказывается, и я, и Палыч весь вечер пили из стограммовых рюмок, в то время, как вся компашка культурно принимала по пятьдесят! Сражённый этим открытием, я дотащился до ближайшего дивана и грустно потух на нём.
– С Новым годом, чувачок, – хитро улыбнулась мне напоследок мохнатая морда светкиного пса.
– Да пошёл ты… – пробормотал я в ответ и ухнул в бездонную яму, полную бессмысленного пьяного бреда.
В голове мелькнула последняя мысль: "Вот и оттянулся без летального исхода…"
ГЛАВА 4
Пробуждение было ужасным. Всё тело пульсировало нечеловеческой усталостью. Голова весила тонны две и всё время норовила свеситься набок. Приходилось придерживать её обеими руками. Опустив взгляд, я обнаружил, что моя любимая праздничная белая рубашка в нескольких местах прожжена сигаретой.
– Отдохнул, называется, – просипел я сам себе.
Я выполз на кухню и наткнулся на насмешливо-сочувствующие взгляды
Светки и Толстого.
– Как здоровьице? – подленьким голосочком поинтересовался Толстый.
– Я погиб под Смоленском, – простонал я. – Пристрелите меня, чтоб не мучался.
– Поправься, – Толстый протянул полтишок водки.
Я почувствовал, что съеденные вчера салаты рвутся на свободу. Но похмеляться не следовало. Предстояло ещё играть роль воспитанного и скромного молодого человека на вечерних смотринах.
Мужественно отказавшись принять лекарство, я поинтересовался, где
Палыч. Светка сообщила, что барин ещё не соизволили проснуться и дрыхнут в гостинной.
– Покажите мне этого провокатора, – потребовал я.
Меня привели в гостинную и продемонстрировали останки того, что ещё вчера называлось Палычем. Я с радостью отметил, что его рубашка не в лучшем состоянии, чем моя. Морда у него была опухшая и можно было надеяться, что, проснувшись, этот гад будет страдать не меньше моего. Я с трудом удержался от соблазна придушить поджигателя прямо во сне. Но вовремя спохватился, что смерть от бодуна будет для него более мучительной.
– Пусть земля тебе будет пухом, – торжественно прохрипел я и пополз собираться домой.
Следовало привести себя в порядок и попытаться замаскировать следы ночных излишеств на моей многострадальной физиономии.
Дома я набрал полную ванну горячей воды и погрузил в нее свой труп. В течение часа я откисал под аккомпанемент самых ужасных проклятий, которые я сам плачущим голосом произносил в адрес своей неугомонной натуры. После этого логичней всего было бы подрыхнуть ещё пару часиков, в чём я не смог себе отказать.
Проснувшись, я понял, что пора выходить из дому. Я умылся, надел свой выходной костюм, причесался, обрызгался одеколоном и выскочил за дверь. Было слегка не по себе. Я чётко осознавал, что выгляжу препаскудно. Оставалось надеяться, что мою бледность сочтут признаком аристократизма, а не жестокого бодуна. Поднёся ладонь к лицу, я дыхнул на неё, сразу потянув носом в себя. Явственно ощущался "факел"9 изо рта.
– Буду дышать в сторону, – философски рассудил я.
Заскочив на базар, я купил два букета гвоздик. Один – Наташе, второй – её матери. И в назначенный час я расположился на троллейбусной остановке и приготовился ждать. Несмотря на все мои старания, Татка с первого взгляда оценила моё состояние. Поэтому, вместо "с Новым годом" или "здравствуй", я услышал:
– Я же тебя просила!
В ответ я стал бессвязно оправдываться, что-то бормотать о роковом невезении. В конце концов, я всучил ей букет и пообещал, что больше не буду.
– Поехали, – она потянула меня к подъехавшему троллейбусу. Всю дорогу я намекал, что дуться на меня – занятие бесчеловечное и жестокое.
Двери нам открыла полная женщина в домашнем переднике – живое воплощение домашнего уюта, эдакая хранительница семейного очага. У меня в мозгу сразу возникли ассоциации с горячими пончиками и длиннющими бразильскими сериалами. Женщина приветливо улыбнулась и пригласила войти.
– Это Андрей, – представила меня Наташа.
– Анфиса Тихоновна, мама Наташи, – представилась женщина, – проходите, Андрей.
Я церемонно вручил ей букет и принялся стаскивать с себя куртку.
Наташа выдала мне домашние тапочки и повела в гостинную. Там я был моментально расстрелян несколькими парами любопытных глаз. Подвижный человек невысокого роста упруго подошёл ко мне и заорал командным баритоном:
– Ну, хлопче, давай знакомиться. Меня зовут Мыкола Степанович! А тебя Андреем, как я понимаю?
По-видимому, его совершенно не смущали обстоятельства, при которых нам пришлось беседовать в первый раз. Сей замечательный дяденька не постеснялся изматерить человека, не поинтересовавшись для начала его именем. И теперь он чувствовал себя совершенно свободно, считая, наверное, что всё это пустяки и дело житейское.
