Проклиная всё на свете, мы пёрлись хрен знает откуда по домам, и поминали "незлым тихим словом" такую родную, такую справедливую и такую бдительную нашу милицию. А несостоявшийся вор, убийца, скупщик краденного, и, в то же время, простой школьник, будущая "рок-звезда"
Батькович тихо грезил о грядущих триумфах.
ИГРЫ НАУГАД
ГЛАВА 1
– Ты мне объясни, на хрена тебе всё это нужно?
Толстый с пьяной настойчивостью задавал мне этот вопрос в тридцатый раз за сегодняшний вечер.
– Тебе не понять. Это нужно чувствовать.
– Кретин, ты же ломаешь себе жизнь. В музыке сложно пробиться.
Это знают все. И ты знаешь. Просто ты упрямый, как осёл, и прёшь на кирпичную стену лбом, игнорируя двери.
– Я по-другому не могу. Так сложилось. В башке произошла какая-то лажа1, и кроме музыки мне ничто не интересно. Я понимаю, что могу потерять всё, не добившись ничего, но все ставки сделаны. Что-либо менять поздно. Да я и не хочу менять.
Разговор происходил в нашем культовом пивняке с кокетливым названием "Янтарь". Толстый позвал меня якобы обмыть стипендию, и после первой же кружки пива стал меня "лечить". Он считал, что мне нужно срочно завязывать с сомнительными экспериментами на музыкальном поприще и браться за ум.
С точки зрения нормального человека он был прав. Весь прошедший месяц я, что называется, горел в огне. "Клан Тишины" был в последнее время нарасхват среди всех наших знакомых. Мы шлялись с вечеринки на вечеринку, выступая чуть ли не каждый день. Квартиры не могли вместить всех желающих нас услышать. Наши песни заучивали наизусть, от нас требовали записей, за нами ходили табунами восторженные почитатели. Причём, всё происходило только на уровне "квартирников".
Мы постепенно становились культовыми личностями. Просто какой-то массовый психоз!
Было бы удивительно, если бы от такой бешеной популярности, пусть даже локальной, у меня не "поехала крыша". Я разрывался между репетициями и выступлениями, ночами строчил новые песни и наслаждался всем происходящим. Естественно, я абсолютно забил на
Политех, появлялся там изредка, и ни о какой учёбе не могло быть и речи. Мне светило исключение из вуза и, как логическое продолжение, служба в рядах доблестных Вооружённых сил. Мои друзья по институту были встревожены таким ходом событий. Судя по всему, Толстый под предлогом дружеской пьянки затащил меня в этот пивняк, чтобы вправить мне мозги.
– Ты тупой, да? Не понимаешь, что после этой сессии тебе просто дадут пинка в жопу? И твоя музыка будет заключаться в том, что ты будешь чистить солдатские сортиры и молиться на прапорщиков!
– Не буду! Я служить не пойду. Я возьму "академку" на год. А через год мы станем такими известными, что мне этот Политех на фиг не будет нужен!
– Какой же ты дегенерат! А если вы не станете популярными? Тогда что?
– Этого не может быть. У нас классная музыка. Все прутся от неё.
Нужен толчок, и дело в шляпе! За год что-нибудь обязательно произойдёт.
– Произойдёт! Я тебе скажу, что именно! Тебя выпрут из Политеха и загребут в армию. А я со Светкой приеду к тебе на присягу! Охеренная картинка! У меня просто слёзы капают от умиления!
Толстый в сердцах треснул пивной кружкой по грубому деревянному столу. У него не хватало сил переубедить меня, и он искал аргументы поострее. А я решил подколоть его:
– Между прочим, ты меня в этот шалман с лабораторной по химии сорвал. Так что если выпрут из Политеха, то из-за тебя, а не из-за музыки.
– Здравствуйте-приплыли! – у Толстого от волнения аж очки вспотели. – Да этот прогул для тебя – всё равно, что для слона пучок петрушки. Ты же собирался туда пойти в первый раз в этом семестре!
– А ты мне не дал. – Я наслаждался неожиданным поворотом разговора. – Ты же знаешь, главное начать.
– Да ну тебя к чёрту! Я с тобой серьёзно разговариваю, а тебе всё хиханьки-хаханьки! Делаешь из меня идиота.
– Поэтому давай просто пить пиво. Ты меня зачем позвал – степуху2 обмыть? Так выставляй, не сачкуй! А то знаем вас, толстых жмотов.
Толстый покосился на меня, вздохнул, что-то про себя прикинул и согласился:
– Хрен с тобой! Раз ты такой дятел, значит так тебе и надо. А может и пронесёт. Это только нормальные люди влипают. А всякая безмозглая шелупонь, вроде тебя, умудряется выкрутиться. Я сделал всё, что мог.
– Вот-вот! Меня "лечить" бесполезно.
Толстый взял ещё пива, и мы гульнули по полной программе. В конце всего этого шоу мы набрались до чёртиков и Толстый стал просить, чтобы я его принял в нашу группу.
– Пойми, у меня талант, – бубнил он мне на ухо заплетающимся языком. – Я с детства музыку люблю.
– Не-а! У тебя же ни слуха, ни голоса! – отнекивался я.
– Я научусь играть на скрипке, – настаивал Толстый, пытаясь прикурить от электрического светильника.
– Когда научишься, тогда приму! Ты так не прикуришь.
– Прикурю! – упорствовал Толстый. – Я даже от утюга прикуриваю.
– Врёшь. От паяльника – ещё так-сяк. А от утюга – фиг.
Остаток вечера был посвящён развитию этой темы. Потом мы на карачках вылезли из бара и пытались выдавать себя за иностранцев в общественном транспорте. Не помню, насколько мы преуспели в этом занятии, но думаю, что не очень. Толстый всё время сбивался на русский матерок, уверяя меня, что все иностранцы так делают. Я ему верил. А прохожие – нет.
Закончился наш славный поход дома у Светки. Кажется, наш приход несколько вывел её из равновесия. Мы до полусмерти напугали бабушку, открывшую нам дверь, криком: "Всем оставаться на своих местах! Это ограбление!". Потом ворвались в квартиру и хором запели первый куплет песенки разбойников из мультика "Бременские музыканты". В конце куплета Толстый обратил внимание на Светкиного папу, застывшего с телефонной трубкой в руке. Он потом объяснил, что схватился за неё, намереваясь вызвать милицию. А Светкина мать глядела на нас остановившимися глазами, беспомощно привалившись к стене. Её и бабушку пришлось отпаивать валерьянкой. Светка обругала нас пьяными скотами, но Толстый прервал её речугу своим сообщением, что он уходит в музыканты. Наше дело, мол, быстро жить и быстро умирать. А всё остальное – миражи. Он разглагольствовал на эту тему до тех пор, пока нас со скандалом не выперли из квартиры. Мы выкатились на лестничную площадку с воплями:
И молода-а-я не узна-а-ет, какой у парня был конец!
Завтра придётся извиняться. Вот блин!
ГЛАВА 2
А времечко тикало. Часики шли, денёчки бежали. Мы в поте лица делали программу. Батькович стал нашим штатным басистом. Он уже выступал с нами в квартирных "сэйшенах"3 и зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Его папашка, убедившись, что сын серьёзно
"присел" на музыку, и здраво рассудив, что это менее опасно, чем портвейн в подворотнях, купил Батьковичу бас-гитару. Инструмент не ахти какой, но, всё-таки, не перелицованная шестиструнка, которая настраивается усилиями двоих человек при помощи плоскогубцев и
"грёбаной матери".
Палыч стал дружить с барабанами, старался играть ровно, разучивал разнообразные ритмические рисунки. На репетициях он выглядел очень эффектно – щепки от барабанных палочек толстым слоем устилали пол и очень освежали картинку.
У меня близилась сессия в Политехе. Я твёрдо знал, что она мне не по зубам. Нужно было что-то предпринимать, но я погряз в концертных заботах и на всё остальное махнул рукой. Были проблемы поважнее.
Например, требовалась афиша. К счастью, оказалось, что Наташина подруга Галя, танцевальная пассия моего дядюшки, отлично рисует. Мы долго обсуждали, какой должна быть афиша, спорили, экспериментировали. В конце концов, я стал обладателем шикарного произведения искусства, написанного тушью. В облаках приоткрывалась дверь, откуда вылетала стая птиц. Это соответствовало названию программы. Поскольку это был наш дебют на сцене, мы, не мудрствуя, назвали программу "КТО ТАМ?".
Наконец наступил долгожданный день нашего большого дебюта. В спортзале школы была сооружена сцена. Между нами говоря, конструкция довольно хлипкая. Я прошёлся по ней и почувствовал, как прогибаются подо мной доски. На секунду представив себе, как вся эта "баррикада" рушится под тяжестью моего тела, я покрылся холодным потом. Может, действительно, я зря подался в музыканты? Теперь, вот, жизнью рисковать приходится.
Привезли "аппарат"4. Мы с интересом наблюдали, как юркая молодёжь борзо разгружает "тачку" и тащит "прибамбасы" на сцену. Назначения большинства предметов мы вообще не знали, и нам казалось, что это сказочные сокровища, загадочные и недоступные. С высоты сегодняшнего своего опыта могу смело вас уверить, что выглядело всё весьма убого.
А нам, диким, и сравнить-то было не с чем.
Всё это великолепие расставили на сцене, а чуваков-музыкантов пригласили вызвучиваться. Я взлез на шаткий помост, нацепил "весло" и поступил так, как всегда поступают "чайники"5. Я стал бродить по сцене, держа в вытянутой руке шнур и судорожно соображая, куда бы его воткнуть. Интуиция ничего не подсказывала, а на опыт я не мог рассчитывать – он попросту отсутствовал. Во время своих блужданий по сцене я иногда натыкался на Пашу и Батьковича, с точностью повторявших все мои "торможения". Выглядело всё это жалко, но в то же время умиляло.
