— Ничего, — сказал он.
Мэри сама удивилась, насколько огорчило её это единственное слово.
— Ничего? — повторила Вероника, которая, наоборот, обрадовалась заявлению Понтера. — Вы уверены?
Понтер кивнул.
— Никаких зрительных эффектов? — продолжала Вероника. — Никакого ощущения чьего-то присутствия? Чувства, что за вами наблюдают?
— Вообще ничего. Только я, наедине со своими мыслями.
— И о чём же ты думал? — спросила Мэри. В конце концов, возможно, Понтер просто не смог распознать момент религиозного откровения.
— Я думал об обеде, — сказал Понтер, — думал, что мы сегодня будем есть. И о погоде, о том, на что похожа здешняя зима. — Он посмотрел на Мэри и, должно быть, разглядел разочарование на её лице. — О, и о тебе! — быстро добавил Понтер, по-видимому, чтобы подбодрить её. — Разумеется, я думал о тебе!
Мэри невесело улыбнулась и отвела взгляд. Опыт с одним-единственным неандертальцем, понятное дело, ничего не доказывает. И всё же…
И всё же то, что она, представительница Homo sapiens, имела первосортное, полномасштабное религиозное откровение, тогда как он, Homo neanderthalensis, просто думал о…
Слово непрошенным всплыло в её памяти.
Думал о том же, о чём думает каждый божий день.
Глава 8
В пытливом духе, заставшем наших древних пращуров распространиться по всему Старому Свету…
Вероника Шеннон, сцепив руки за спиной, ходила взад-вперёд по своей лаборатории. Мэри сидела на одном из лабораторных кресел; для Понтера пространство между металлическими подлокотниками другого такого же кресла оказалось слишком узким, и он примостился на краешке на удивление опрятного рабочего стола Вероники.
— Вы знаете что-нибудь из психологии, Понтер? — спросила Вероника.
— Немного, — ответил Понтер. — Я занимался ею, когда изучал информатику в Академии. Это было — как вы это называете? — нечто, что я должен был изучать в комплекте с курсом искусственного интеллекта.
— Смежный курс, — подсказала Мэри.
— На самых первых занятиях курса психологии, — сказала Вероника, — нашим студентам рассказывают о Б. Ф. Скиннере.
Мэри кивнула; у неё тоже было введение в психологию.
— Бихевиоризм, верно?
— Верно, — ответила Вероника. — Оперантное научение: подкрепление и наказание.
— Это как дрессировка собак? — уточнил Понтер.
— Примерно, — сказала Вероника, останавливаясь. — Мэри, теперь прошу вас: не говорите ни слова. Я хочу услышать, что Понтер скажет без подсказки с вашей стороны.
Мэри кивнула.
— Хорошо, Понтер, — сказала Вероника. — Вы помните свой курс психологии?
— Не особенно. Очень смутно.
Рыжеволосая исследовательница заметно погрустнела.
— Но я помню, — сказал Хак через внешний динамик своим синтезированным мужским голосом. — Или, точнее, в моей памяти имеется эквивалент учебника психологии. С его помощью я помогаю Понтеру выкрутиться, когда он попадает в дурацкое положение.
Понтер виновато улыбнулся.
— Отлично, — воскликнула Вероника. — Тогда вопрос: каков наилучший способ закрепления желаемой модели поведения? Той, которую вы хотите не искоренить, а взрастить.
— Поощрение, — ответил Хак.
— Поощрение, точно! Но какого рода поощрение?
— Последовательное.
Вероника выглядела так, словно только что произошло нечто неизмеримо важное.
— Последовательное, — повторила она, словно это было ключом ко всему. — Вы уверены? Вы абсолютно уверены?
— Да, — ответил Хак; в его голосе прозвучали отчётливые нотки растерянности.
— Потому что у нас не так, — сказала Вероника. — У нас последовательное поощрение не является наилучшим способом внедрения модели поведения.
Мэри задумалась. Она наверняка знала правильный ответ, но не могла выудить его из-под наслоений последующих лет. К счастью, Понтер сам задал вопрос, которого ждала Вероника.
— И какой же способ считается наилучшим среди людей вашего вида?
— Периодическое вознаграждение, — победно заявила Вероника.
Понтер нахмурился.
— Вы хотите сказать, когда за желаемое поведение то вознаграждают, то нет?
— Именно! — сказала Вероника. — В точности так!
— Но это бессмыслица, — сказал Понтер.
— Ага, — согласилась Вероника, широко улыбнувшись. — Это она из самых больших странностей психологии Homo sapiens. Но это истинная правда. Классический пример — азартные игры: если мы в игре постоянно выигрываем, нам становится скучно. Но если мы выигрываем время от времени, то может наступить игровая зависимость. Или вот как дети постоянно канючат у родителей: «Купи мне эту игрушку!», «Не хочу ложиться спать!» «Хочу в зоопарк!» Все родители терпеть не могут, когда их дети так делают, но те продолжают — не из-за того, что это всегда срабатывает, а из-за того, что это срабатывает иногда. Именно непредсказуемость исхода привлекает нас в игре.
— Это безумие, — сказал Понтер.
— Не здесь, — ответила Вероника. — В силу определения: модель поведения большинства не может быть безумием.
— Но… но ведь ясно же, что невозможность предсказать исход раздражает и нервирует.
— Вас, — с обаятельной улыбкой согласилась Вероника. — Но не нас.
Мэри, до этого момента заинтересованно следившая за дискуссией, вмешалась:
— Вероника, вы ведь явно к чему-то клоните. К чему именно?
— Всё, что мы делаем здесь, в Группе нейрологических исследований, подчинено одной цели: объяснению классических религиозных откровений. Однако существует огромное количество верующих, которые никогда в жизни не испытывали таких откровений, но, несмотря на это, всё равно веруют. Это большая дыра в нашей работе, отсутствующий элемент в подробном объяснении причин того, что Homo sapiens верят в Бога. Но вот он ответ — разве вы не видите? Именно психология поощрения — этот небольшой фрагмент программного обеспечения нашего мозга — делает нас восприимчивыми к вере в Бога. Если где-то и правда существует Бог, рационально мыслящие существа ожидали бы от него рационального, предсказуемого поведения. Но наш не таков. Иногда он будто бы оберегает некоторых людей, а в другой раз позволяет монахине упасть в открытую лифтовую шахту. В его действиях нет разумной системы, и поэтому мы говорим…
Мэри кивнула и закончила мысль за неё:
— Мы говорим «пути Господни неисповедимы».
— Именно! — воскликнула Вероника. — Молитва не всегда удостаивается ответа, но люди всё равно молятся. Но народ Понтера устроен не так. — Она повернулась к неандертальцу. — Не правда ли?
— Не так, — согласился Понтер. — Я и без Хака могу сказать, что мы ведём себя по-другому. Если исход невозможно предсказать, если закономерность не удаётся выявить, то мы отбрасываем такую модель поведения как бессмысленную.
— А мы — нет, — подытожила Вероника, потирая руки. Мэри вспомнила это выражение лица, словно говорящее «Это обложка в «Science», не меньше» — такое же возникло на лице самой Мэри, когда ей удалось извлечь ДНК из хранящегося в Германии типового экземпляра неандертальца. Вероника пристально посмотрела на Понтера, потом на Мэри.
— Даже если закономерности нет, мы способны убедить себя, что за всем этим существует какая-то логика. Вот почему мы не просто выдумываем истории про наших богов — мы на самом деле в них верим.
Религиозная часть натуры Мэри оказалась задвинута в дальний угол, и учёный завладел ею безраздельно.
— Вероника, вы уверены в этом? Потому что если это так, то…
— О, я вполне уверена. Это классический эксперимент — я пришлю вам ссылку. В нём две группы людей играют на доске с клетками в игру, правила которой им не объяснили. Изначально они знают лишь, что за хорошие ходы очки начисляются, а за плохие — нет. Так вот, одной группе игроков очки начисляли за ход в чёрные клетки нижнего левого угла доски, и, разумеется, сделав некоторое число ходов, игроки догадывались, как нужно играть, чтобы всегда выигрывать. Но второй группе игроков очки начисляли случайно: начисление очков никак не было связано с ходом, который они сделали. Но эти игроки также выработали систему правил, в соответствии с которыми, по их мнению, велась игра, и были убеждены, что, следуя этим правилам, они повышают свои шансы на успех.
— Правда? — удивился Понтер. — Я бы просто потерял к игре интерес.
— Не сомневаюсь, — сказала Вероника, широко улыбнувшись. — Но мы находим такую игру увлекательной.
— Или раздражающей, — сказала Мэри.
— Раздражающей, да! Что означает, что нас выводит из себя ситуация, когда в наблюдаемом явлении отсутствует какая-либо система. — Вероника посмотрела на Понтера. — Можно провести ещё один небольшой тест? Мэри, если не возражаете, я снова хочу вас попросить сохранять молчание. Понтер, вы понимаете, что я имею в виду, говоря о подбрасывании монетки?
