Не говоря уже о мирового значения коллекции картин Роберта Фалька, самого «громкого» – в смысле самого продвинутого в поисках формы – из «тихих валетов».
Другой талант, другие «окна»
Звание «тихих» трем бывшим «валетам» шутливо присвоила Ангелина Васильевна – жена Фалька. Чем, впрочем, затронула весьма важную в их судьбе и творчестве струну. Ибо – что в жизни, что в работе – те вели себя скромно, без всякого, как говорится, фанатизма. Они даже жанры себе – портрет, пейзаж, натюрморт – выбрали «негромкие», камерные. Другое дело, что даже такую отстраненность от классовой борьбы власти СССР считали предосудительной. А уж что говорить про самого самобытного, глубокого и непреклонного в своем праве идти собственным путем в живописи Фалька! К «окнам истории» он даже близко не подходил. А достойную искусства натуру находил в окружающей его повседневности – например, выглянув из окна собственной мастерской. А там, напомню, на месте варварски разрушенного храма Христа Спасителя день ото дня все более натужно подрастал металлический каркас будущего Дворца Советов. Вот этот пейзаж только-только заселившийся Фальк и начал набрасывать…
Знак беды
Очевидно, что, принявшись переносить этот тоскливо загибающийся сталинский долгострой на полотно, Фальк меньше всего думал об обличении. Он лишь воссоздавал то, что видел. А уж на картине, по-фальковски тихо зазвучав красками, и сам пейзаж и это ощущение слились, разом превратившись и в документ истории, и в произведение искусства. Ощущение, понятное дело, было далеко не радостным – все-таки не надо забывать, что в ожидании грядущего выселения в связи со сносом менее удачливые, чем Александров или Соколов-Скаля, обитатели Соймоновского уже восьмой год сидели на чемоданах. С другой стороны, была слабая надежда, что приговор если и не будет отменен, то, по крайней мере, отложен. Никто тогда и помыслить не мог, что в 1941 году война и последовавшие за ней события поставили жирный крест сначала на дворце, а еще через пятьдесят лет и самих Советах.
Фундаментальный порок нулевого цикла
От обнародования эту информацию старались уберечь как можно дольше. А между тем проблемы на образцово-показательном объекте «Дворец Советов» начались буквально с первых дней – еще на стадии нулевого цикла. В итоге все, что удалось сделать к 1941 году, так это с большим трудом уложить железобетонный фундамент глубиной более двадцати метров и нарастить металлический каркас примерно до высоты шестого этажа. Однако далее перманентно не хватало то материалов, то средств. Но главное – стало все труднее скрывать полную конструктивную несостоятельность проекта. Оказалось, что еще при возведении храма Христа Спасителя, впоследствии уничтоженного, грунт под ним был залит большими массами свинца. Полвека, пока существовала эта «подушка», она надежно уберегала храм от бесчинствующих в здешних земных глубинах плывунов.
Но взрывы защиту пробили. И тем фактически изначально запрограммировали крах всего проекта.
Колосс на глиняных ногах
Для специалистов по геодезии этот фундаментальный порок большой тайны не составлял. Да только кто их слушал. Все решали крайне амбициозные, но малограмотные прорабы социалистической стройки, которые от серьезной экспертизы отмахнулись. А в результате поставили строителей перед фактом, что не только все будущее гигантское здание, но даже уже возведенную конструкцию местная почва в конце концов не выдержит. Дальнейшее нетрудно предугадать. Скорее всего, в Кремле этот позор, по обыкновению, спихнули бы на происки очередных «врагов народа». И нашли бы их, разумеется, среди исполнителей. Но тут грянул 1941 год. Балки из стали марки «ДС» особой прочности пришлось пустить на изготовление противотанковых ежей. А когда их скромный запас закончился, разобрали ту часть каркаса, что уже была смонтирована. Этот металл пошел на восстановление и ремонт поврежденных во время военных действий железнодорожных мостов.
Вид на малахитовую лужу
В первые послевоенные годы от былой стройки века остался лишь заброшенный котлован. Углубления в нем стали заполняться водой. Отчего картина стала сильно смахивать на тот глубокий провал с малахитовой лужей на дне в окрестностях Пятигорска, вид на который предприимчивый Остап Бендер из «Двенадцати стульев» продавал простодушным курортникам.
Помню, как где-то в конце 1940-х – начале 1950-х годов от своего проживающего на Пречистенке дядьки узнал, что в котлованных озерках завелись караси. И уже на следующий день, сбежав с урока, вместе с двумя такими же балбесами отправился туда на разведку. Территория в ту пору почти не охранялась, забор местами заваливался. По заросшим кустарником и бурьяном берегам стайками носилась ребятня. У затянутой местами изумрудной ряской воды маячил какой-то потрепанный мужичок с удочкой. А на кустах, тускло отсвечивая на солнце, там и тут покачивались на ветру граненые стаканы. Верная примета того, что местность уже прочно освоили алкаши.
Очередной сталинский «винтаж»
Кого-кого, а Фалька, вернувшегося на Соймоновский из эвакуации еще в 1943 году, полный разор под окном вряд ли мог впечатлить. Куда больнее били по сердцу послевоенная разруха, гнетущая атмосфера в обществе. И конечно же очередное «завинчивание гаек» в искусстве, где после инспирированной Сталиным борьбы с космополитизмом ту же живопись все больше превращали в «сферу обслуживания» власти и создания культа вождя. Словом, как потом вспоминал один эстрадный персонаж Аркадия Райкина, «время было мерзопакостным, а эпоха – жутчайшей». Перцовская мансарда – единственный в этом московском уголке «огонек» относительно неподконтрольного творчества – еле мерцал. «Тишайшие валеты» держались еще тише. Работы Фалька вообще замалчивали. А если и вспоминали, то только для того, чтобы лишний раз «попинать» автора за «грехи молодости» времен «Бубнового валета» и «вызывающее упрямство в отходе от правды жизни в сторону формализма».
«Дышите глубже – вы хлорированы!»
Чуть посвободнее страна вздохнула только после смерти Сталина в 1953 году. Некоторое облегчение пришло с осуждением культа его личности и наступлением недолгой политической оттепели. Творцом ее в значительной степени стал новый лидер страны Никита Хрущев. Но с ним же у обитателей Соймоновского возникла новая головная боль. От сталинского проекта Дворца Советов он, правда, Москву в конце концов освободил. Зато со свойственным всем советским руководителям волюнтаризмом непродуманно утвердил сооружение на том же месте самого тогда крупного в Европе открытого бассейна (1957). Подогретая в нем до плюс двадцати градусов вода была соответствующим образом хлорирована.
Бассейн «Москва», ныне несуществующий
В результате каждую зиму и вплоть до закрытия бассейна в начале 1990-х сильные испарения с поверхности этой новой, более обширной «малахитовой лужи» несли в себе реальную угрозу не только располагающемуся по соседству терему, но даже мировым шедеврам из находящегося гораздо дальше Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.
Хрущевский «сельхоз» в живописи
В плане изобразительных искусств Никита Сергеевич тоже исторически отметился. Правда, не без подставы со стороны тогдашних генералов от живописи из Академии художеств СССР. На легендарной юбилейной выставке московского отделения Союза художников в 1962 году они «грамотно» подготовили и умело вывели уже впавшего в порок державного всезнайства Хрущева на небольшую экспозицию только-только начинавших поднимать голову художников-модернистов. А в качестве запала вывесили в ней старую, еще 1916 года, авангардистскую картину Фалька «Обнаженная». И не промазали. Поскольку всякую иную живопись, кроме соцреалистической, не шибко продвинутый в культуре, идеологически зашореный Хрущев воспринимал точно так же, как сталинский сельхозакадемик Лысенко генетику.
То есть как «буржуазную девку империализма».
Голая и бессмертная
«Ну, где тут голая Валька?» – с таким, по легенде, криком Хрущев ворвался на экспозицию. После чего реально устроил показательную, растиражированную прессой на всю страну трепку. В своих корявых речах-импровизациях он всем «модернистам-ревизионистам» и прочим расслабившимся в оттепель «пидарасам» посулил не только «резкое похолодание», но даже «лютый мороз». Однако случившееся сработало реверсом. Ранее слыхом не слышавшие о «голой Вальке» простые граждане очень заинтересовались. Интернет – тогда даже такого слова не было. Зато уже входили в быт самиздат, магнитофонная запись, квартирные выставки. Да и устное народное творчество никуда не делось. Так что все, кто хотел, дружно припали к этим источникам. После чего число людей, совершенно не путающих Фалька с «Валькой», сразу же выросло в разы…
