Фафхрд внимательно посмотрел на него и ответил:
– Идет.
Вытянув руку, Мышелов дважды постучал костяшками пальцев по телу Фафхрда сквозь грязную верблюжью шерсть – раз по груди и раз между ногами.
Оба раза при этом послышался чуть металлический стук.
– Мингольский панцирь и паховая раковина из Горча, – объявил Мышелов. – И то и другое обшито толстой тканью, чтоб не звенело. В этом и заключается сила и неуязвимость Иссека. Полгода назад они на тебя не налезли бы.
Фафхрд смущенно молчал. Потом широко улыбнулся и сказал:
– Твоя взяла. Когда мне платить?
– Сегодня днем, – шепнул Мышелов, – когда Бвадрес поест и ляжет вздремнуть.
Чуть хмыкнув, он встал и пошел прочь, осторожно ступая с булыжника на булыжник.
Вскоре улица Богов зашевелилась, и Фафхрда понемногу стали окружать зеваки, однако день в Ланкмаре выдался очень жаркий. К середине дня улица опустела, даже детишки забрались в тень. Бвадрес дважды прочел с Фафхрдом литанию, потом попросил поесть, прикоснувшись ладонью к губам, – в обычаях этого страстотерпца было принимать пищу именно в эту неудобную пору дня, а не прохладным вечером.
Фафхрд ушел и вскоре вернулся с большой миской тушеной рыбы. При виде такого количества пищи, Бвадрес вытаращил глаза, однако умял всю миску, рыгнул, попенял немного Фафхрду и улегся в обнимку с бочонком. Через несколько секунд на улице уже раздавался его храп.
Из арки позади них послышался тихий свист. Фафхрд встал и не спеша прошел под галерею. Схватив Северянина за руку, Мышелов потащил его в одну из нескольких занавешенных дверей.
– Пот с тебя льет рекой, друг мой, – мягко заметил он. – Скажи, ты носишь на себе это железо из осторожности или же это нечто вроде металлической власяницы?
Ничего не ответив, Фафхрд уставился на отодвинутую Мышеловом занавеску.
– Мне тут не нравится, – заявил он. – Это ведь дом свиданий. Меня могут увидеть, и что тогда подумают люди с грязными мыслями?
– А, семь бед – один ответ, – легкомысленно отозвался Мышелов. – К тому же пока тебя никто не видел. Входи скорее.
Фафхрд подчинился. Тяжелые шторы запахнулись за ними; теперь в комнату проникал свет лишь из окошка в потолке. Фафхрд вперился в полутьму, и Мышелов успокоил его:
– Я снял комнату на весь вечер. Она совсем близко от места, где ты обычно сидишь, мы здесь одни, никто ничего не узнает. Чего тебе еще?
– Пожалуй, ты прав, – неохотно согласился Фафхрд. – Но зря ты платил такие деньги. Понимаешь, малыш, я могу выпить с тобой только по одной. Ты в некотором смысле обманул меня, но я заплачу. Но только один кубок вина, малыш. Мы друзья, но наши пути разошлись. Так что только один кубок. В крайнем случае – два.
– Ну естественно, – промурлыкал Мышелов.
Глаза Фафхрда начали постепенно привыкать к полутьме, и он стал различать окружающие предметы. В комнате была еще одна дверь (тоже зашторенная), узкая кровать, таз, низкий стол, стул, а рядом с ним на полу несколько пузатых штуковин с короткими горлышками и большими ручками. Фафхрд пересчитал их, и его лицо снова расплылось в ухмылке.
– Семь бед, ты сказал, – мягко проворковал он своим прежним басом, не сводя глаз с каменных бутылей с вином. – Но я вижу здесь только четыре «беды», Мышелов.
– Ну естественно, – повторил тот.
К тому времени, как принесенная Мышеловом свеча уже стояла в небольшой лужице, Фафхрд осушал третью «беду». Перевернув кувшин над головой и дождавшись, пока ему в рот упадет последняя капля, он легко отшвырнул его в сторону, словно набитый пером мяч. Когда по полу во все стороны полетели каменные осколки, Фафхрд, не вставая с кровати, низко нагнулся, метя бородой пол, взял обеими руками четвертую «беду» и с преувеличенной осторожностью поставил ее на стол. Затем, взяв нож с коротким лезвием и придвинув лицо к кувшину так близко, что ему явно стало грозить косоглазие, он принялся кусочек за кусочком снимать с горлышка смолу.
Фафхрд больше не был похож на церковного служку, пусть даже свернувшего с праведного пути. Уговорив первый кувшин, он решил для пущей непринужденности разоблачиться. Власяница из верблюжьей шерсти полетела в один угол комнаты, детали обернутой тряпками брони – в другой. Оставшись в некогда белой набедренной повязке, он стал похож на тощего, обреченного на гибель берсерка или на короля варваров в бане.
В течение некоторого времени из окошка в крыше в комнату вообще не проникал никакой свет. Теперь он снова появился – красноватый отблеск горевших на улице факелов. Все громче становились вечерние звуки: визгливый смех, крики разносчиков, призывы к молитве и…. скрежещущий голос Бвадреса, время от времени звавшего Фафхрда. Однако вскоре он перестал звать своего служку.
Фафхрд так долго и трепетно возился со смолой на горлышке, что Мышелову то и дело приходилось подавлять готовые вырваться возгласы нетерпения. Однако при этом он улыбался мягкой улыбкой победителя. С места сдвинулся он лишь однажды – чтобы зажечь новую свечу от догоравшей. Перемен в освещении Фафхрд, похоже, не замечал. Мышелов подумал, что теперь его приятель явно видит все в ярком свете винных паров, которые освещают путь всем добрым выпивохам.
Без какого бы то ни было предупреждения Северянин высоко занес нож и вонзил его в самую середину пробки.
– Умри, вероломный мингол! – вскричал он и одним поворотом кисти извлек пробку. – Я стану пить твою кровь!
С этими словами он поднес каменный кувшин к губам.
Вытянув по расчетам Мышелова примерно треть его содержимого, он внезапно поставил кувшин на стол. Глаза Северянина закатились, по всем его мышцам прокатилась блаженная конвульсия, и он величественно, словно громадное подрубленное дерево, рухнул навзничь. Хлипкая кровать угрожающе затрещала, но выдержала.
Но это был еще не конец. Кустистые брови Фафхрда тревожно сошлись к переносице, голова чуть приподнялась, и налитые кровью глаза стали беспокойно осматривать комнату из-под косматых волос.
Наконец взгляд Северянина остановился на последнем кувшине. Он вытянул мускулистую руку, крепко схватил кувшин за горлышко, поставил его под кровать, но пальцев так и не разжал. Потом глаза его закрылись, голова окончательно и бесповоротно упала на кровать, гигант улыбнулся и захрапел.
Мышелов встал и подошел к приятелю. Приподняв Фафхрду веко, он удовлетворенно кивнул, потом кивнул еще раз, когда пощупал его пульс – мощный и неторопливый, как прибой на Крайнем море. Тем временем другая рука Мышелова, действуя с достойными лучшего употребления ловкостью и артистизмом, извлекла из складок набедренной повязки Северянина блестящий золотой предмет. Мышелов проворно сунул добычу в потайной карман в подоле своей серой туники.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
