Услышав это даже в мамином щадящем пересказе, Антон содрогнулся. Нет уж, пусть эта гадость покинет его многострадальное тельце естественным путем. Еще не хватало почки посадить в молодом возрасте! Да еще таким отвратительным способом. Не в результате смакования изысканных крепких напитков, а ртутью надышавшись во время какого-то сомнительного осмотра места происшествия... Тьфу!
В дежурной части он предъявил удостоверение и без всякого почтения был усажен на жесткую скамейку в углу. Ожидая участкового, он закрыл глаза и прислонился затылком к стене, пытаясь абстрагироваться от тихого разговора оперативного дежурного и какого-то молодого парня, судя по разговору – оперуполномоченного. Посетителей в дежурной части не было, и они журчали о своем.
– С Нового года льготы срежут. И выслугу увеличат, на пенсию пойдем не с двадцати, а с двадцати пяти, – тоскливо жаловался опер.
– И учебу засчитывать не будут, и проезд бесплатный, говорят, отменят, – поддакивал дежурный.
– Кто ж тогда работать пойдет? – удивлялись они оба. – На эти копейки, да с ненормированным рабочим днем...
– Ага, у нас ведь уже года два сплошной «Антитеррор», усиление за усилением, домой вообще не уходим. Тебе хорошо, ты сутки через трое...
Дежурный не ответил оперу, только вздохнул. А опер продолжал:
– Мне ж за раскрытое преступление никто даже сто рублей не даст, так чего ж я буду из штанов выпрыгивать?
Хлопнула входная дверь, перед стеклом, отделяющим дежурку от милицейского вестибюля, появились две совершенно архаические старушки, принаряженные, ради визита в казенный дом, в какие-то шляпки со стеклярусом и лысые горжетки; шляпки кокетливо сидели на безупречно уложенных белых букольках. Старые дамы (бабушками их назвать язык не поворачивался) процокали в своих ботиках к окошку и важно сказали, что им надо поговорить с самым главным.
– Ну, я главный, – добродушно ответил им дежурный.
Старушки переглянулись, и одна из них начала излагать суть проблемы.
– Видите ли, третьего дня нас с сестрой пригласили в качестве понятых для составления бумаг...
– Умер наш сосед по лестничной клетке, Герард Васильевич, от старости, – вмешалась архаическая сестра. Говорили они обе правильно и размеренно, как на занятиях в Смольном институте. – Приходили ваши сотрудники...
– Осмотрели труп? – перебил их дежурный.
– Нет, осмотрели сервант, – с достоинством ответили старушки в один голос, после чего стали рассказывать по очереди.
– И нашли там десять тысяч рублей и три ценные бумаги.
– Три векселя, – поправила сестру вторая старушка.
– И что же?
Старушки переглянулись.
– А вот что! – помолчав, решительно ответила одна из них и вздернула подбородок. – Когда они бумаги составляли, они туда записали...
– Ну-ну! – подбодрил дежурный.
– Они туда записали... Восемь тысяч рублей и два векселя.
Дежурный улыбнулся.
– Сейчас проверим, – сказал он и нажал кнопочку на пульте. – Толя, – проговорил он в трубку, – ты пятнадцатого в Семенцы ездил? Осматривал деда из дома шесть?
– Ну, я, – ответил неведомый Толя утомленным голосом.
– Там ценности были какие-то? А то общественность волнуется, – нагнувшись к пульту, проговорил дежурный, глядя на старушек: мол, нам нечего скрывать от общественности.
– Ты про деньги? – уточнил Толя.
– Ага. И векселя...
– Да не волнуйся, Сергеич, всё при материале. Что ж мы, службу не знаем?
– Всё? – настаивал дежурный, уже веселее поглядывая на старушек.
– Всё, – подтвердил Толя. – И вексель этот, и деньги в сумме пять тысяч рублей, в конверте при бумагах. Как говорится, опись-протокол, сдал-принял, отпечатки пальцев.
И он захохотал в трубку так, что дежурный тут же отключился и сухо сказал старушкам:
– Всё при материале, слышали?
Но старушки, несмотря на архаический вид, пока еще явно обходились без слухового аппарата, и отчетливо услышали сумму и количество векселей, весьма отличавшиеся от исходных данных. Дежурный с тоской понаблюдал, как дамы, поджав губы, отошли от его окошка и внимательно изучили график приема граждан руководством отдела милиции.
– Эх, Толя, Толя, – беззвучно прошептал он, оглянувшись на Антона.
Но тому было не до старушек: так хреново, что даже ворвавшийся в дежурку с опозданием, недовольный жизнью участковый заметил, что следователь еле ноги передвигает, сочувственно поинтересовался, не паленой ли водкой Антон накануне злоупотребил, и пообещал показать, где в районе можно отовариться качественным спиртным по приемлемым ценам. Антон, не будучи в силах отбрить наглого мента так, как он того заслуживал, всего лишь жалко кивнул. Не уподобляться же герою рекламы йогурта – которого красотка-однокурсница спрашивает, почему он такой грустный, а он начинает ей подробно жаловаться, что живот у него пучит, и тошнит по утрам, и стул жидковат...
В общем, под мрачное молчание следователя Корсакова и стрекот словоохотливого участкового они добрались до двери коммунальной квартиры, участковый позвонил в дверь, и через некоторое время на пороге показалась матрона в шелковом халате, о ноги которой терся кот.
– День добрый, – привычной скороговоркой начал участковый, – нам надо комнатку покойного еще раз глянуть. Мы пройдем?
Матрона, не говоря ни слова, посторонилась, давая дорогу вглубь квартиры. Антон, входя, споткнулся о кота, и сердце опять заколотилось так, что заломило виски.
Печать на двери комнаты Годлевича выглядела нетронутой, и сердце Антона сократило число оборотов. Участковый привычным жестом отковырнул с дверной коробки край бумажки с синим штампом прокуратуры и вставил ключ в скважину. Попытался повернуть, нажал сильнее, что-то хрустнуло, и он близоруко наклонился к ключу, а потом поднял на Антона растерянные глаза:
– Что за черт!
Замок не открывался. Ключ в нем не поворачивался, только хрустел. Участковый подергал дверь, оторвал болтавшуюся на соплях бумажку, внимательно ее рассмотрел и бросил на пол. Потом вытащил ключ из замка и стал изучать его, поднеся к самому носу.
– Ломали его, что ли?
Антон не ответил. Нехорошие предчувствия об отсутствии главного вещественного доказательства оформились в твердую уверенность, что зеркала за дверью уже нет.
Не дождавшись от следователя дельных указаний, участковый, видимо, торопившийся на свой опорный пункт оказывать помощь населению, воровато оглянулся на запертые комнаты соседок, убедился, что свидетелей нет, и нажал плечом на хлипкую коммунальную дверь. Створки ее медленно отъехали, явив взору представителей правоохранительных органов просторную комнату с книжными полками по стенам. Посреди стоял стул, напомнивший Антону о трупе худого старика в стеганой куртке; сейчас трупа в комнате, естественно, уже не было, но Антон инстинктивно поежился. Оба они – и Антон, и участковый – заглянули внутрь, чуть не столкнувшись лбами.
Пылинки тихо оседали в столбе дневного света, лившегося из окон на вытертый паркет; постельное белье на узкой тахте лежало неопрятным комом – Антон уже знал, что это труповозы забрали простыню для транспортировки трупа; Брокгауз и Эфрон мирно стояли на полках, и только зеркала в комнате не было.
Антон, хоть и был готов к этому, все равно потерял дар речи. Он только указал пальцем на пустой простенок и что-то промычал, но участковый понял.
– Ну что, хреново, – констатировал он в пространство, отводя глаза. – Утратили имущество, а? Ключик-то у вас был, а?
Антон аж задохнулся. Участковый, не в пример более опытный, чем следователь, сразу расставил точки над «и», обозначив крайних. Взяв себя в руки, Антон сухо сказал этому предателю:
– Давайте составлять протокол.
– Давайте, – кисло согласился участковый.
И привел обеих соседок.
Дамы были одного возраста, но совершенно не похожи друг на друга. Одна, матрона в шелковом халате, с сигаретой в зубах, явно тянула на «из бывших»; зато вторая, худощавая пожилая тетка в рейтузах и китайском свитерке, говорила окая, и даже если бы она не сообщила сразу, что всю жизнь проработала тут дворником, это было написано у нее на лбу. При этом две представительницы различных социальных слоев, похоже, мирно сосуществовали и не мучились классовой неприязнью. А может, это смерть соседа их так сплотила. Но, во всяком случае, дворничиха довольно развязно стрельнула у матроны сигаретку, и та беспрекословно ее угостила.
– Неужели вы обе ничего не слышали? – нервно спросил у них Антон. – Зеркало ведь высотой под два метра, такая махина! Как его вытащили?
– Ничего не слышали, – открестились соседки.
– Я вообще сплю крепко, – добавила матрона. – Особенно после того, как юрист наш отдал Богу душу.
– Это вы Годлевича имеете в виду? – уточнил Антон, и обе дамы кивнули.
– Ну да, Семена Юрьевича, – охотно подтвердила дворничиха. – Он же адвокатом был, потомственным. Вон, книжек полна комната. Куда все это? Имущество-то выморочное...
